Небо земных надежд - Нонна Орешина

Он заставил себя съесть все, с удовольствием выпил в меру сладкий чай с куском хлеба, намазанным маслом. Перебросился случайными фразами с командиром первой эскадрильи майором Кудриным, круглолицым, симпатичным с лысиной на полголовы. Улыбнулся шутке подполковника Лапина – заместителя командира по летной подготовке, к слову вспомнившего что-то забавное про самолеты дальней авиации. В насмешку их называли “сараями”. А бомберы, в отместку, именовали истребителей “свистками”. Или “ручка, да ведро керосина”. Настроение вернулось к среднему уровню, и, забрав для Лары небольшую шоколадку, причитающуюся изредка по летной норме, Демин поспешил на построение.

Аэродром под серым, в дымке облаков, еще не освещенным солнцем небом, без МиГов на стартовой стоянке, без стремянок и разной технической утвари кажется не отдыхающим, а покинутым навсегда. У двухэтажного, давно не крашенного здания штаба на плацу, ежась от ветра, собирается полковой народ. Раньше процедура построения проходила торжественно и казалась необходимой. Создавалось особое настроение, которое сплачивало и бодрило. Сейчас вялое скопление дисциплинированных людей больше напоминало подневольную сходку…

Устыдившись пессимистических мыслей, Демин прибавил шаг. Подходя к своей эскадрилье, постарался придать лицу бодрое выражение. Это почти всегда удавалось и, как ни странно, поднимало собственное настроение, майор испытывал ощутимый прилив сил.

– Доброе утро, – он поздоровался за руку сначала с командирами звеньев, потом с остальными летчиками. Мгновенный контакт пальцев создавал странное ощущение, словно экспресс-методом выдавалась информация о человеке и его состоянии вообще и на сей момент.

У командира первого звена майора Уварова рукопожатие всегда крепкое, стремительное, но сейчас нервное, как будто он куда-то спешит. В карих глазах беспокойство. К летным делам оно отношения не имеет: у майора двое детей и постоянно болеет жена. И хотя все женщины и дети в городке не вылезают из хвори – климат дрянной, витаминов нет, питание скверное, но на Уварова это действует удручающе. Он уже не так, как раньше, рвется к полетам, хотя летчик – от Бога, и в эскадрильи только у него, у Демина и его зама майора Кедрова первый класс, который все труднее становится официально подтверждать.

Командир второго звена капитан Звездин на рукопожатие отвечает вяло, лицо у него сосредоточенно-несчастное. Когда закончится построение, будет проситься домой. Можно отпустить после обеда, когда делать действительно нечего… У него жена на сносях, ждут первенца, и все заботы по дому капитан взвалил на себя. Почти забросил звено, хотя под его опекой находятся молодые. Полеты планирует себе редко. Охотно уступая очередность, обставляет это как жертву во имя подготовки летчиков своего звена. Те ему искренне благодарны. Но Демин понимает, что это страх, Звездиным еще не осознанный. Страх не за себя. За того, кто еще не родился и, не дай Бог, останется сиротой. В режиме постоянных полетов такого беспокойства не было, и сейчас быть не должно. А если появилось, надо списываться к чертовой матери, от греха подальше и как можно быстрей. Если есть пенсия. У Звездина пенсии еще нет…

Увалень и лентяй капитан Шишов – командир третьего звена холост, точнее – разведен. Его жена-красавица уехала, не сумев прожить здесь и полугода. И капитан запил. Не так, чтобы очень… Вот и сейчас руку жмет с медвежьей силой, доказывая, что в отличной форме. Улыбка – до ушей, но глаза с припухшими веками прячет. Вчера, похоже, перепил в гостях у симпатичной официантки Зиночки из летной столовой. По тому, как щебечет девушка, обслуживая капитана во время завтрака, обеда и ужина, нетрудно понять, что чувства у них обоюдные, хотя вряд ли приведут к свадьбе. Надо подумать, не заменить ли Шишова кем-то посерьезнее, бодрее и дальновиднее. Терпеть командира, который приходит с похмелья, пользуясь тем, что нет полетов, означает тихо ждать, когда он сопьется окончательно. Один жесткий разговор с ним уже был, но, видимо, не встревожил. В глазах читалось: “Чего завихряешься, командир? В такой обстановке, когда слетать раз в месяц и то счастье, стоит ли особо на земле напрягаться?”

Капитан Тренев тоже со вторым классом и мог бы Шишова заменить. Надо будет только послать документы на присвоение очередного звания. Но после болезни, отпуска и по другим причинам у него большой перерыв в полетах. Надо сделать пару контрольных с ним… Всех отодвинуть, а его внести в Плановую таблицу ближайшей летной смены. Но инструкторского допуска у него еще нет, значит, придется давать провозные. А это опять ломает уже наметившийся график работы эскадрильи и очередность полетов на единственной спарке. И опять за счет введения в строй молодых.

Вот они стоят – неразлучная троица. Глеб Стогов – высокий, подтянутый, выражение лица немного надменное. В последнее время в нем появилось что-то озабоченно жесткое, словно лейтенант готовится к неизбежной драке. Александр Лузгин, а проще Шурка, балагур и остряк, показным весельем заглушает в себе нетерпение и горькое разочарование. Естественней всех держится Сергей Бакланов. Чувства и мысли легко отражаются на его лице. Временами во взгляде синих глаз появляется задумчивое удивление, как будто, рассматривая окружающий мир, он пытается что-то разгадать, сравнить и сделать собственную оценку. Демин ни разу не слышал, чтобы Бакланов роптал, хотя видно – переживает. Но когда удастся ввести молодежь в строй, не Богу известно, а высокопоставленным снабженцам, закупающим, распределяющим горючее в стране, а потому негласно вершащим судьбу боевой авиации.

Лейтенанты пришли из училища недоученными. На МиГ-23 их только-только выпустили самостоятельно. Боевые – МиГ-27 лишь в полку вблизи рассмотрели. Из боевого применения – на Л-39 с инструктором на полигон… Общий налет мизерный. С учетом того, что они почти год не летали, хлопот предстоит… Керосин – бесценный и трижды проклятый! Гго доставляют в авиационные части не как обязательное исходное условие для производства полетов, а словно снисходительный дар нерадивых и скупых хозяев, на которых сколько не работай, заботы и благодарности не жди.

Но не хозяевам, не политикам и не экономистам, даже не правительству или президенту летчик служит, а государству. Отечеству, которому он присягал: защищать “…не щадя живота своего”. Это не возвышенная фраза. За ней конкретная жизнь и реальная смерть. И клятва эта определяет смысл и суть существования, необходимости армии. Тем более воздушной, если учесть, что все войны второй половины двадцатого века начинались с авиации, достигшей сверхточной ударной мощи. Что, если…

Демин оборвал поток мыслей, стремительно и скопом, совсем некстати промелькнувших в голове. К чему задавать риторические вопросы? Лучше думать о том, что происходит рядом и сейчас, что зависит от собственных решений и действий.

А рядом сейчас – старшие лейтенанты… Командирский взгляд невольно примечает и вид одежды, и выражение лиц. По каким-то не конкретным, едва заметным признакам улавливает состояние души в момент рукопожатия.

У невысокого, щуплого Орлова холодок от руки ощутим. И на душе – штиль. В воздухе он на удивление спокоен. Как-то пошутил: “Я хладнокровен как лягушка. Это от маминой родни, они все поморы…”

У Медунова ладонь как теплая оладушка, и сам он толстощекий, немного медлительный. Пилотирует плавно, чисто, даже слишком старательно, словно не уверен в себе. Перерывы в полетах ему не просто вредны, а даже опасны.

Как всегда торопливо, рискуя опоздать, подходят друзья-соперники старшие лейтенанты Анин и Янкин. В нормальном режиме полетов тайное, но всем давно очевидное стремление к лидерству в их тандеме было бы даже полезно. Сейчас – рискованно и нужен за ними глаз да глаз…

Угловатый, некрасивый Анин кисть руки подает ребром, словно предлагая поспорить. В воздухе он резок, как будто каждый раз задается целью обуздать самолет. И это ему удается неплохо… Тьфу-тьфу, как бы не сглазить…

У дерзкого, напористого Янкина рукопожатие сильное, пальцы жесткие. Пилотирует резко, неряшливо, явно не инструкторская манера, а собственное изобретение. Это характер. Для земли – сойдет, но не в небе…

– Становись!.. Ровняйсь!.. Смирно! – раздается хорошо поставленный, командный голос начальника штаба подполковника Самарина. И озябшая, разношерстная толпа, кто в дубленках, кто в демисезонных летных, кто в черных технических куртках разом стекает за белую, затоптанную на асфальте прямую линию и выстраивается по эскадрильям, по звеньям, с замыкающими строй инженерами и техниками ТЭЧ. В голове шеренги – управление полка, старшие командиры. Все выровнялись, подтянулись. Теперь это действительно воинская часть, основная боевая единица воздушной армии.

Командир полка Тимошин выходит из штаба с лицом озабоченным и усталым. Дубленка скрывает худобу, а ростом полковник не обижен. Первый зам – подполковник Сорокин, неразговорчивый, хмурый, словно потерявший к жизни интерес, идет чуть сутулясь. Рядом с ним заместитель командира по летной подготовке подполковник Лапин кажется щуплым парнем, хотя ему уже под сорок. Форменная ушанка молодцевато сдвинута на правую бровь, молния куртки до конца не застегнута. И только подполковник Ивлев выглядит как образец заместителя командира полка по воспитательной работе – так именуются теперь бывшие замполиты. Он моложав, широк в плечах. На такие плечи можно нагрузить по полной мере. Только где сядешь, там и слезешь…