Небо земных надежд - Нонна Орешина

В кабине МиГа становилось невыносимо жарко, хотя Демин отрегулировал кондиционер и переключил на “холод”. Но солнечные лучи настойчиво и зло лупили в фонарь, отклониться от них не было возможности, даже светофильтр защитного шлема не спасал. Подшлемник, нательное белье, носки – все противно липло к коже. Перчатки приклеились к пальцам рук. Резиновая маска, вдавившись верхним краем в переносицу, подавала словно не кислородную смесь, а чистый азот. Если бы не микрофон, вмонтированный в нее, содрал бы к чертовой матери…

Но тяжко после сложного задания бывало и раньше, однако это не удручало, воспринималось как мелкие, не стоящие внимания издержки настоящего мужского дела, достойного и не таких жертв. Дела, которому мог и хотел служить, в котором преуспевал, как до сих пор был уверен, и как командование родного, пять лет тому назад расформированного полка, считало. Да и здесь никаких нареканий до сих пор не было. И вот – на тебе!..

Демин перевел систему автоматического управления в режим “Автомат”, чего обычно предпочитал не делать, испытывая ненасытное, с годами не увядающее желание быть водителем, а не пассажиром, доверившим свою судьбу датчикам, измерителям, проводам. Но тоскливое однообразие земли и неба, словно сговорившихся сегодня его окончательно допечь, провоцировало на тревожные, безнадежные размышления.

“Что происходит? Как долго может продолжаться?…Прозябая на земле, мы теряем летные навыки… Когда осторожно или в открытую жалуются другие летчики того же уровня подготовки, я всегда отмалчиваюсь, самонадеянно считая, что меня-то уж в летном мастерстве ни что, никогда не подкосит. И вот сейчас – глаза становятся не те, руки не тем концом вставлены и всего самого словно подменили? Или мозг усыхает, пропадает гибкость мышления? Тело устает жить без скоростей и перегрузок?…Исчезают, испаряются крупинки того, что годами нарабатывалось, горьким потом орошалось и нервами расплачивалось… В череде перерывов перестроечных лет этот – “крайний”, всего каких-то три месяца. А может целых три месяца, заполненных неизбежными, обязательными и случайными земными событиями и делами…” – мысли были тяжелыми. Они пробивались откуда-то исподволь, словно не свои, а общие, слившиеся, как капля ртути из мелких брызг, сформировавшиеся как негативное биополе из отрицательных эмоций.

… Небо пустынно и кажется угрюмым, враждебно холодным и совершенно чужим. Лишь тонкая связующая с внешним миром ниточка – краткий диалог руководителя дальней зоны, стандартно напутствующего майора Уварова, прежде чем передать его под наблюдение локатора на полигоне, который вряд ли работает, и под ответственность майора Веслова. Теперь ему уже некогда будет отогреваться возле печи.

Демин представил себе угловатое, с припухшими веками лицо начальника службы воздушно-огневой и тактической подготовки, как тот оттопыривает нижнюю губу и щурится, когда недоволен. На днях они слегка повздорили, обсуждая, кого из троих, почти год назад прибывших из училища лейтенантов стоит первым вводить в строй – на всех ни горючки, ни самолетов нет… Вспомнился полный надежды взгляд синих глаз лейтенанта Бакланова. Чем-то он напоминал Демину его самого в этом возрасте. Хотел лично вывезти парня…

“Но… Пока себя не реабилитирую, придется отмалчиваться. Только когда это еще будет? Нельзя же в ущерб своим подчиненным забить себе внеочередной полет в “плановичку”, – мысли опять завихрились вокруг “тройбана”. Сейчас Демин отчетливо видел цепочку, казалось, незначительных ошибок, помешавших уложить бомбу точно в цель.

“Надо будет изобразить все это на ватмане, пришпилить к доске в учебном классе и разобрать наглядно в назидание молодым летчикам, чтобы не повторяли чужих ошибок. Выпороть себя публично – это, пожалуй, единственно разумный ход…” – теперь Демина мало волновало, кто и как отнесется к его поучительному самобичеванию. Самому нужно во всем разобраться, а заодно и в себе самом…, но это уже останется “за кадром”.

…Было время, когда его – курсанта, потом лейтенанта и старшего лейтенанта гвардейского истребительно-бомбардировочного полка захватывала учебно-тренировочная игра в условного противника. Он самозабвенно включался в нее, почти реально представлял зенитно-ракетные комплексы, замаскированные вокруг объектов, обозначенных как цели. Его занимала и успокаивала та простота и скорость, с какой он просчитывал варианты облета или нейтрализации их. Хотелось придумать что-то свое – тактическое, маневренное, приносящее победу, простое и беспроигрышное, с соблюдением безопасности полетов и дерзкое в тоже время. Фантазии свои он ограничивал, к счастью, лишь разговорами с однокурсниками, позже – с однополчанами, которым доверял. С отцом – военным летчиком-испытателем – такими проектами делился с опаской и редко: уж очень четко и жестко, а главное, убедительно он их разбивал… Изредка откровенничал на предварительной подготовке к полетам. Терпел насмешки товарищей и поучения старших. Потом смирился и начал просто четко выполнять то, что предписывали наставления, инструкции, приказы. И все встало на свои места: восторги, опасения, поиски, азарт – все утихомирили знания, опыт и время…

Летное мастерство приобретается, формируется, совершенствуется только в небе, когда динамический скелет полета обрастает чувственной тканью. Его надо постоянно укреплять, подпитывать, иначе… Иначе случается то, что произошло сейчас на полигоне. И это не худшее… При выводе после пуска ракет запросто мог черпануть землю под бесстрастные увещевания “Риты”…

– Ваша высота, 231-й? – офицер боевого управления, явно скучая, придумывал себе работу. Ничего, скоро обвыкнется и начнет дремать на командном пункте как Ивашов. Тогда жди беды…

Демин ответил на запрос. Потом вышел на связь руководитель полетов, интересуясь, каков остаток горючего в баках. Предупредил, что приземный боковой ветер усилился и дует порывами – это то, чего двадцать седьмые МиГи с их солидной парусностью особенно не любят.

Вскоре запросил запуск 221-й. Демин узнал голос командира первой эскадрильи майора Кудрина. В этот день летает только командный состав, значит, хуже него – майора Демина на полигоне никто не отработает. Это факт… Развить мысль и снова сделать нелестные для себя выводы времени уже не осталось. Надо было привести стреловидность крыла, а заодно и себя, в соответствие с критериями, которые приемлемы для земных скоростей и требований.

– 231-й. Заход с рубежа, – испытывая чувство полного безразличия ко всему, Демин казался себе автоматом, который редко ошибается, но не застрахован от сбоев.

– 231-му заход с рубежа разрешил, – судя по голосу, подполковник Ивашов наконец-то проснулся.

– 231-й. На посадочном. Высота шестьсот, крыло, шасси, механизацию выпустил.

– 231-й, ваше удаление двенадцать. На курсе, глиссаде, – берет под жесткий контроль руководитель зоны посадки.

Летное поле уже обозначилось – бурое на таком же буром фоне земли, только взлетно-посадочная полоса отсвечивает празднично светло-серым бетоном. Командно-диспетчерский пункт сверкает на солнце стеклянными стенами, как осколок льда. На рулежной дорожке, возле полосы, дожидаясь посадки Демина, замерла спарка МиГ-23УБ – командир полка полковник Тимошин проверяет кого-то из своих замов. На опустевшей стоянке сиротливо сложил крылья резервный МиГ. Самолеты в открытых капонирах, да пара возле ТЭЧ в ожидании ремонта.

А в стороне, за границей аэродрома – скопище, сотни две сданных в утилизацию или на хранение “мигарей” и “сушек”, именуемых при жизни Су-17. Сколько их там, еще не отлетавших свой ресурс?… Самолеты поливают дожди, засыпает снег, летом прожаривает солнце – кладбище, на которое нет сил смотреть. Впрочем, смотреть уже некогда:

– 231-й. “Дальний”, к посадке готов.

– 231-му посадку разрешаю.

Теперь всего лишь точно выдерживать глиссаду, ту невидимую горку-линию, что незыблема и вечна. “Ближний” привод…

Все в Демине привычно сосредотачивается. Скользящий взгляд схватывает торец взлетно-посадочной полосы, “зебру”, несущиеся навстречу нескончаемые плиты бетона… Порыв бокового ветра отпарировать креном, посадка по “вороньи”… на оборотах, на оборотиках!.. заставляя работать двигатель, уже приготовившийся усмирить свою мощь…

Высота два метра, метр, РУД – на малый газ… Мгновение взвешенного состояния и – касание… Мягко опустить носовое колесо и по легкому биению его на стыках бетонных плит почувствовать, как устойчив пробег. А скорость еще далеко за двести… Парашют!

Удар потока воздуха в купол. Слегка повело в сторону, нога поддавила педаль ровно настолько, чтобы удержать нос самолета по продольной оси взлетно-посадочной полосы, выведенной жирно-белым, сливающимся от скорости пунктиром. Рука плавно поджала гашетку тормозов, приотпустила чуток и снова зажала уже настойчиво…