Миссия «Двойник» - Александр Терентьев

– Значит, так… Этого, – кивок в сторону Суркова, – переведем на легкую работу – пусть деревянные поддоны сколачивает. А с тобой решим чуть позже… Будешь полезен – будешь жить. Неплохо жить. Если вы все наврали – вы умрете. Очень плохо умрете… А теперь идите и о нашем разговоре – ни одной душе!.. Фельдфебель!

Когда за пленниками закрылась дверь, капитан прошелся по кабинету, с разрешения Гольтерса закурил и негромко сказал:

– Господин майор, если все это правда, то мы с вами в поимке комиссара заинтересованы, пожалуй, не меньше господина коменданта… Даже больше – комиссар единственный, кто может подтвердить или опровергнуть версию этих уголовников! Документов у них не было, подлинных фотографий лейтенанта Джугашвили у нас нет… Советы поступали неглупо – например, руководящим работникам НКВД было строго запрещено показывать посторонним семейные да и любые фотографии…

– Что, однако, не помешало им в мае сорокового, когда Сталин для поднятия престижа Красной армии ввел генеральские звания, напечатать в газетах списки своих генералов-адмиралов вместе с прекрасными фотографиями! Не знаю уж, чей это был просчет, но, на мой взгляд, поступок, с точки зрения секретности и безопасности страны, совершенно идиотский! И вот еще что, капитан… – продолжил майор, ненавязчиво напоминая, кто все-таки здесь главный. – Если сейчас у нас в руках самозванец, «пустой болван»… Вообще-то получается интересная игра. Если мы выиграем – железные рыцарские кресты нам обеспечены…

– А если, не дай бог, ошибемся – то могут и деревянные… – озабоченно закончил капитан.

– Сплюньте, Ройшле, и постучите по дереву… Да поможет нам Бог! А теперь, думаю, мы с вами вполне заслужили по хорошенькой рюмочке прекрасного «Мартеля»…

Лагерная фотография старшего политрука Шорохова была срочно растиражирована и разослана во все комендатуры, подразделения полиции и фельджандармерии вместе со строгим предписанием в случае поимки беглеца допрос не производить, а немедленно доставить политрука в местное отделение абвера.

«Еще не хватало, чтобы сливки с этого дела сняли эти мясники из гестапо или еще какие пижоны из ведомства Гейдриха…» – озабоченно размышлял майор Гольтерс, в который раз перебирая бумаги из пока еще тоненькой папки с грифом «совершенно секретно»…

9

– Какого черта вы подогнали автобус к самому дому?! – худощавый обер-лейтенант, даже не пытаясь скрыть своего недовольства и раздражения, обернулся к господину в штатском. – Вы бы еще на крыльцо въехали… И что прикажете теперь делать? Вы думаете, они вот так просто и сдадутся? Надо было…

– Вы будете учить гестапо, как надо работать, лейтенант? – штатский надменно поджал губы и, заметив, как взгляд офицера растерянно вильнул, холодно продолжил: – Вам поставлена задача: окружить дом и взять русских парашютистов. Живыми. Вот и выполняйте! А со своей работой мы как-нибудь и без вас разберемся…

Обер-лейтенант молча козырнул, мысленно послал «эту гестаповскую крысу» к дьяволу и во все самые неприличные места, какие только смог вспомнить, и быстро пошел к своим солдатам, уже занимавшим позиции вокруг дома этого чертова бауэра… Гестаповец в штатском, с разумной предосторожностью укрывшийся за высоким капотом автобуса, цепким взглядом прошелся по окнам дома, затем вновь взял в руки микрофон. Мощный динамик ожил и зарокотал механическим голосом: «Русские парашютисты! Дом окружен! Предлагаю вам сдаться. В противном случае вы будете уничтожены!!!» Обер-лейтенант подошел к бронемашине, по сторонам которой замерли развернутым строем автоматчики. На эту сторону выходило всего лишь одно окно, и пулеметчик замер у турели с МG37, не спуская настороженных глаз с окна. Лейтенант, стараясь держаться вне поля зрения засевших в доме, обошел усадьбу по периметру – два мотоцикла с пулеметами, бронемашина и рота солдат не оставляли парашютистам ни малейшего шанса на благоприятный исход возможного боя. Во всяком случае, в одном можно было быть уверенным точно – живым из кольца не уйдет ни один! Вновь зарокотал динамик, предлагая русским сдаться. В ответ со стороны фасада раздался звон разбитого стекла, и во дворе ухнула граната. Обер-лейтенант не смог сдержать довольной ухмылки: «Так они тебе и сдадутся! Русские, конечно, свиньи, но в диверсанты они трусов и слабаков не набирают… Что бы ты там ни приказывал, а моя задача предельно проста: не упустить ни одного… А насчет живых – это уж как повезет!»

Лейтенант выдернул из кобуры парабеллум и поспешил к автобусу. Из дома вновь ударила короткая очередь, затем вылетела граната, ударилась о землю, отскочила к стене каменного сарая и взорвалась. Осколки с мерзким визгом пролетели над автобусом.

Обер-лейтенант повернулся к пулеметчику, съежившемуся в коляске мотоцикла:

– Рядовой, дай-ка хорошую очередь по верхушкам окон… Аккуратненько. Второе отделение – попробуйте подобраться вплотную к стенам, в «мертвую зону». Капрал, командуйте!

Пулеметчик знал свое дело – пули дружно прошлись по верхним стеклам, защелкали по бревнам дома, откалывая длинные острые щепки от переплетов и косяков. Не успела затихнуть очередь, как гестаповец напомнил о себе голосом мегафона: «Только живыми!!!»

– Ну, живыми вы нас хрен возьмете! – Бикбаев чуть выглянул из-за мощного косяка и дал короткую очередь – одна из касок дернулась и, ткнувшись в землю, замерла.

– Да мне и мертвым у них делать нечего! – сварливо отозвался Пахомов и швырнул во двор очередную гранату. – Это не гранаты, а дерьмо на деревянной длинной палке! Одно слово – немецкие! Командир, а дело-то наше табак… Если они сейчас дружненько ломанутся – нам их не перестрелять… Сдал нас кто-то… Чуешь, Бикбаев, что толкую-то?

Пахомов на секунду отвернулся от окна и скользнул взглядом по хозяину дома, пугливо прижавшемуся к выступу облицованной кафельными изразцами печке. Белогорцева с обиженным лицом притулилась в самом глухом и безопасном углу, в одной руке сжимая вальтер, а другой прижимая к себе обшарпанную коробку радиостанции – выполняла приказ командира группы, заявившего, что без связи группе – конец и радистка просто не имеет права рисковать.

– Если пан думает, что швабов навел на вас я, то пан ошибается! – лицо хозяина явки слегка побледнело и выражало явное возмущение. – Если бы я работал на гестапо, разве я сейчас сидел бы тут с вами, под пулями?!

– Командир, а у них огнеметчик… Спекут они нас как курят! – Пахомов вновь дал короткую очередь, в ответ раздались недружные выстрелы винтовок и длинная пулеметная очередь. Несколько пуль с противным хрустом щелкнуло по печным изразцам, высекая острую крошку. – Слышь, командир, я их прижму чуток, а ты попробуй пулеметчика снять…

Поп выставил ствол над подоконником и дал длинную, на полрожка, очередь, не давая немцам поднять голов. Бикбаев тщательно выцелил пулеметчика и, затаив дыхание, плавно потянул спуск. Пулеметчик дернулся и, раскинув руки, отвалился от пулемета, ствол которого сиротливо уставился в небо.

– Есть! – Пахомов ликовал, но тут же какой-то нехороший звук заставил его обернуться. Бикбаев осел под окошком, лицо вдруг стало каким-то растерянным, а в груди что-то мокро хрипело и хлюпало. Тут только Пахомов заметил, что на груди командира расплываются мокрые пятна вокруг двух вроде и совсем нестрашных дырочек.

– Леш, кажется… кранты мне… – на губах судорожно сглатывавшего Бикбаева пузырилась розоватая слюна. – Планшет возьми… там карта. Леша, мы должны выполнить задание, понимаешь?! Должны. Ты везучий, Поп, вырвись отсюда… Командуй…

– Если пану будет угодно… – хозяин несмело взглянул на Пахомова. – Там дверца во внутренний двор. Можно попробовать пробраться в конюшню… это может быть шанс…

…Огнеметчик вновь повел длинным соплом и в сторону сараев метнулась оранжевым облаком длинная огненная струя зажигательной смеси. Рядом с сараями уже лениво горела большая скирда видимо сыроватой соломы, поскольку дым клубился густой и серо-желтый, а огня было почти не видно… Похоже, операция близилась к концу. Солдаты все-таки подобрались вплотную к стенам, и двое уже взламывали входную дверь, на совесть сколоченную из толстых, двухдюймовых досок. Наконец дверь подалась и рухнула внутрь сеней. Солдаты рванули вторую, незапертую, дверь, ведущую внутрь дома. Сидевший у стены парашютист с усилием поднял пистолет и дважды нажал на спуск, затем, упреждая кинувшихся к нему солдат, неожиданно быстро ткнул ствол в подбородок и выстрелил…

…Тяжелое полотно двустворчатых ворот конюшни с грохотом отворилось, и из проема выметнулись три всадника. Кое-как взнузданные лошади испуганно шарахались, не очень-то слушаясь седоков. Пахомову стоило огромных усилий хотя бы немного усмирить перепуганных животных, поскольку в случае пожара конь обычно скорее сгорит заживо, чем выйдет из горящей конюшни! Титаренко с Белогорцевой, нахлестывая лошадей, перемахнули через невысокую изгородь и, прикрываясь обильными клубами дыма, ползущими от горящего стога соломы, устремились к опушке леса. Лошади, похоже, с удовольствием оставляли позади страшную усадьбу, где грохотали выстрелы и начинал бушевать огонь…