Миссия «Двойник» - Александр Терентьев

…Пахомов на пару секунд задержался, заставляя своего коня подскочить чуть ли не вплотную к автобусу, уже щеголявшему обильной россыпью дырок от пуль.

– Чай кончился, ребята, один лимон остался! – Поп взмахнул рукой, и ребристая лимонка влетела сквозь разбитое стекло внутрь автобуса. Не дожидаясь, когда грохнет разрыв, всадник вслепую дал очередь по бестолково засуетившимся немцам, пытавшимся не то укрыться, не то срезать всадника, не то поймать лошадь вместе с кавалеристом, и рванул вслед за подрывником и связисткой… Вслед понеслись беспорядочные выстрелы и взревели мотоциклы, явно намереваясь кинуться в погоню.

Пахомов уже почти догнал товарищей, и тут сквозь рев мотоциклетных двигателей простучал пулемет и лошадь под Белогорцевой вдруг издала ржание, скорее похожее на визг, и грузно грохнулась оземь. Лиза едва успела соскользнуть и растерянно заметалась, потом метнулась к лесу, но в следующее мгновение поняла, что от мотоциклов ей не уйти, и вновь застыла на месте… Копыта пахомовской лошади взметнулись едва ли не у самого залитого бледностью и ужасом лица, и Лиза, стряхивая оцепенение, услышала взбешенный крик Пахомова: «Мать-перемать… прыгай!!!» Белогорцева неуклюже подпрыгнула, одна рука Попа бесцеремонно рванула ее за пояс, помогая сесть позади всадника, а вторая уже яростно нахлестывала коня…

Немецкий мотоцикл привык к хорошим автобанам и ухоженным дорогам проселков, а вот к езде по вспаханному полю даже мощный армейский «Цундап» относится как к грубому насилию и издевательству. Мотоциклы сначала слегка увязли, а потом уже, обиженно взревев, дернулись раз-другой и вовсе заглохли.

…Вслед за солдатами в дом торопливо вбежал «штатский», увидел мертвого парашютиста, перевел злобный взгляд на второго, оказавшегося в доме, – солдаты уже скрутили пожилого хозяина явки русских диверсантов, под глазом поляка стремительно расплывался огромный кровоподтек.

– Где?! – в голосе гестаповца плескалось и явно перехлестывало через край бешенство. Он подскочил к пленнику и наотмашь ударил его по лицу. Поляк испуганно дернулся и запричитал, пытаясь закрыться руками, за которые его крепко держали солдаты.

– Пан оффициэр, эти русские силой ворвались в мой дом! Богом клянусь, я ни в чем не виноват!! О матка боска, пся крев…

– Отпустите его… Где они?!

– Пан оффициэр, они ушли подземным ходом! Их пятеро… Вон там, в углу кухни, люк… А из подвала – ход, можно до самой околицы… – поляк устало повел рукой, словно хотел вытереть вспотевший от ужаса пот, и вдруг пальцы его метнулись к воротнику пиджака – а в следующее мгновение гестаповец понял, что совершил непростительную, преступную глупость! Какая поистине дурацкая самоуверенность, ну как же он мог так недооценить этого проклятого поляка?! Развесил уши: «пан оффициэр», а эта хромая сволочь оставила нас с носом!.. И что теперь писать в рапорте, дьявол бы сожрал этих русских?!

Но ни самые страшные ругательства, ни пытки и побои уже не смогли бы напугать, а уж тем более оживить человека, раскусившего ампулу с ядом. Пытки страшны для живых…

10

Кабинет Меркулова в знаменитом мрачноватом здании на Лубянке был точной копией десятков таких же кабинетов не самых крупных, но видных совпартработников и военачальников: тот же паркет, ковер, стены в деревянных панелях, обязательный портрет мудрого и строгого вождя на стене; то же зеленое сукно большого письменного стола, стоявшего во главе длинного стола для совещаний, непременные лампа, письменный прибор и прочие мелочи. Да и атмосфера в этих кабинетах была на удивление схожа, поскольку приглашали в эти тихие, уютные помещения отнюдь не на дружеские посиделки за доброй чаркой и не для душевного чаепития…

Вот и сейчас неподалеку от входной двери застыли в неподвижности несколько человек в военной форме с петлицами от полковника и выше… Хозяин высокого кабинета, полноватый мужчина довольно приятной наружности, всем своим видом демонстрируя самую серьезную степень недовольства, хмуро молчал и почему-то неотрывно смотрел на телефоны, кучковавшиеся на маленьком приставном столике, – от самого простого, до аппаратов ВЧ и прямого телефона с выходом на Самого… Бывает так летним веселым днем: солнышко, жара – и вдруг наплывает неведомо откуда сизо-черная тяжелая туча, проблескивают в ней короткие молнии, и глухо, многообещающе погромыхивает. Еще не упало ни капли дождя, еще солнце не спряталось, но… уже очень хочется убраться куда-нибудь подальше – в надежное укрытие, под крепкую крышу… Нечто подобное витало и в этом уютном помещении, только… бежать «приглашенным» посетителям было некуда.

– Горобец, что там с группой Бикбаева? – наконец подал голос Меркулов.

– Группа на связь не выходит, товарищ комиссар госбезопасности… Однако нам доподлинно известно, что явка в Просткене провалена…

– Откуда информация? – на скулах комиссара играли желваки, а взгляд наливался нехорошей тяжестью.

– Пришла шифровка… от нашего человека в абвере.

– О самой группе знал самый ограниченный круг лиц. Инструкции группа получала за сутки до заброски в тыл… Значит, что? – Меркулов обвел взглядом присутствующих. – А это значит, что о группе сообщили или отсюда, из Подмосковья, – что маловероятно, – или уже на месте, после десантирования… Так что у нас получается? В группе лучших ваших людей предатель? Так?! Они, значит, бегают, прячутся от немцев, а кто-то из этих героев-разведчиков легонько постукивает, и все наши многомудрые разработки – коту под хвост?! А может, уже и группы-то никакой нет? Всех перебили и перевязали к чертовой матери?!

– Мы пока не можем сказать определенно… – Горобец почувствовал, что лоб покрывается предательской испариной, а по спине скользнула противная капелька пота. – Мы каждую минуту ждем выхода группы на связь.

– Ждете? Ну-ну… Николай Тарасович, тебе там от окошка не дует? – в голосе Меркулова вдруг послышалась почти отеческая забота. – Нет? Ну и славно! А комсоставский паек вчера получил, не забыл? Не забыл, молодец… А неплохо вы устроились, да? Родина вам – звания, пайки, машины под задницу… Тогда какого рожна вам еще надо, товарищи полковники-генералы?! А работать за вас я один буду?! Вы не хуже меня знаете обстановку на фронтах: танки Гудериана рвутся к Москве, генералы хваленые сдают город за городом, а наши солдатики сотнями тысяч в плен сдаются! Кругом неразбериха и чуть ли не паника! А у немцев еще и такой пропагандистский козырь на руках! Уму непостижимо – сын Самого… И если мы этот козырь у них не вырвем – любой ценой! – то, боюсь, героическая смерть на передовой нам всем сладкой мечтой покажется! А вы мне тут… Да вы знаете, в каких кабинетах мне холку за вас мылят?! Дело на контроле у Ставки, у Самого… и что я ему доложу? Что? Я вас спрашиваю?!

Туча все-таки громыхнула, и ливень хлынул. Но Горобец по опыту знал, что нужно просто терпеливо и – главное! – молча переждать вспышку начальственного гнева.

«А немец прет… Как там у Пушкина… Гроза двенадцатого года настала… кто тут нам помог? Барклай, зима иль русский Бог? До зимы еще ой-ой-ой, а мы уже и Киев, и Минск, и черта лысого сдали… На Бога, как известно, надейся, да сам не плошай! А мы сплошали, ох, сплошали! Где ж нам Барклая-то взять? И сколько таких Барклаев мы пред войной под нож пустили! Нет, об этом даже и думать не следует… не то неизбежно возникает наш вечный дурацкий вопрос – кто виноват? А уж поиски ответа… Это поопаснее прогулки по минному полю будет!.. Так кто ж все-таки новым Барклаем станет, а? Разве что Жуков? Молодец мужик, это ж он тогда на Халхин-Голе японцам всыпал! Этот, слава богу, в отличие от всяких Куликов да Ворошиловых, не считает, что мужик с шашкой на сивом мерине лучше танка… Крепок, говорят, грамотен и крут – вот именно такой-то сейчас и нужен! Ну, это Хозяину решать, а у меня своих забот… – старший майор привычно думал о своем, не забывая преданно поглядывать на начальство и всем своим видом демонстрировать и некоторую виноватость, и готовность искупить, и твердую уверенность, что все будет именно так, как мечтается мудрым вождям и руководителям. – Что ж там с Бикбаевым… Бой был – это ясно! Кто уцелел, кто, возможно, погиб? Или все полегли? И если верно предположение, что один из группы – предатель и работает на немцев, то кто? Бикбаев, Пахомов, Белогорцева, Титаренко… Кто из них? А ведь как проверяли… всех! Так кто же?!»

– А может быть, послать еще одну группу? – Меркулов, заложив руки за спину, стоял у зашторенного, согласно строжайшему приказу о светомаскировке, высокого окна и слегка покачивался, приподнимаясь на носочках отлично пошитых сверкающих сапог.

– Полагаю, что следует дождаться выхода группы на радиосвязь, – негромко предложил один из генералов, в ведении которого были лучшие специалисты по связи и спецподразделения НКВД, служащие которых ни на минуту не отходили от радиостанций и передатчиков, в руки которого в первую очередь попадали все донесения агентуры и разведгрупп «с той стороны». До этой минуты генерал благоразумно молчал, деликатно вытирал потеющую лысину и лишь теперь счел нужным хотя бы немножечко помочь Горобцу. – Не исключается возможность того, что, хотя явка и провалена, и даже вроде бы было боевое столкновение, им все-таки удалось уйти…