Вокруг меня - Михаил Барщевский

Но Рома объяснил:

— У евреев всегда полагалось отдавать десятую часть Богу. Картье — бог дизайна. Так что, считай, Мишенька, что я просто соблюдаю еврейские традиции.

С этими часами Роман не расставался. Он мог бы пожертвовать, наверное, всем своим состоянием, но не этим „наручным развратом“, как обозвал часы Миша сразу после покупки, Сейчас-то он и сам носил… Но не в этом дело. Теми часами Ромка пожертвовать не мог. Никогда. Значит, акции скупал и не он.

А кто?

И вот сейчас, сидя у камина, так и не найдя ответа на вопрос: „Кто?“, а точнее: „Кто, черт побери?!“ — Михаил Курбатов думал о том, что выходные — непреодолимое препятствие на пути развития бизнеса.

Ну ничего, ждать осталось недолго.

В пятницу генерал-лейтенанту ФСБ Николаю Осипенко близкий человек, осуществлявший его неофициальные связи с журналистским миром, сделал неожиданное предложение. За сто тысяч долларов предлагалось продать все аудио- и видеоматериалы на Романа Беленького. Досье не покупалось. Только аудио- и видеозаписи. Осипенко подумал, что эти материалы теперь никому не нужны, так как изначально они годились только для легкого шантажа фигуранта, коли тот станет сильно зарываться, порочить же память покойного — маловыгодно и не очень благородно. А он все-таки офицер, и слова „офицерская честь“ для него кое-что значат!

Осипенко поднял цену до ста пятидесяти тысяч, получил согласие, и через час обмен по схеме „деньги-стулья“ состоялся. „Кому нужны эти пленки, — недоумевал генерал, — если они даже мне не нужны?“ А потом подумал: „И для кого это сто пятьдесят тысяч долларов — лишние, если они даже для меня не лишние?“ PI рассмеялся.

Наступил вторник — 10 марта.

В семь утра на территорию базы отдыха „Ручей“ въехал „Хаммер“. Охрана знала эту машину — она всегда встречала и провожала гостей либо сопровождала их, если они приехали на своих джипах, до Владимирской трассы. Местные дороги, хотя и сохранившие кое-где асфальт, положенный перед выборами 1996 года, не гарантировали проезд городских джипов в сильный дождь либо снегопад, Так что охрана пропустила „Хаммер“ без специального распоряжения коменданта, хотя и сообщила о происходящем.

Комендант, разбуженный зуммером рации, с трудом воспринял информацию, быстро натянул тренировочные штаны, набросил куртку на голое тело и рысью понесся к хозяйскому дому. Все, что он успел увидеть, — это спины двух женщин, облаченных в черное с ног до головы. Садясь в машину, они чуть обернулись, и комендант был потрясен — на лицо каждой из женщин со шляпки спускалась черная густая вуаль. „Хиджабы!“ — догадался бывший глава района. „Не успели похоронить Беленького, а мусульмане уже здесь!“ — философски подытожил свои мысли спросонок комендант.

Через сорок минут „Хаммер“ доставил двух пассажирок к Владимирской трассе, где их ждали два черных „Мерседеса“ с номерами, чьи цифры красовались между буквами „Е-КХ“. Для непосвященных это были обычные номерные знаки, но гаишники знали — это машины Федеральной службы охраны (ФСО). А народ за рулем давно дал расшифровку буквам: „Езжу Как Хочу“. Останавливать такие машины никто не имел права..

Обе женщины сели во второй „Мерседес“, на переднее сиденье которого переместился один из четырех охранников, ждавших гостей в передней машине, и кортеж тронулся.

На Востряковском кладбище, закрытом для посещения в связи с проведением спецмероприятия — похорон Романа Беленького, кортеж появился в 11.55, за пять минут до начала церемонии. Подавляющее большинство провожавших к этому времени переместилось из траурного зала ЦКБ, где прошла гражданская панихида, на кладбище, и потому пространство перед воротами забили автобусы и легковые машины.

„Мерседесы“ направились к закрытым воротам. Охрана кладбища знаками показала, что проезд на территорию закрыт. Из первого „Мерседеса“ вышли двое молодых людей, один из которых подошел к охране, а второй, не обращая ни на кого внимания, прямиком ‹ ггправился открывать створки ворот. Охранники, услышав слова, произнесенные первым из молодых людей, закивали и отошли в сторону, освобождая проезд.

Несколько человек из службы безопасности „Бегемота“ ринулись было к „Мерседесам“, но, увидев номера на машинах, развернулись на полном скаку.

„Мерседесы“ въехали на территорию и проследовали почти до самой могилы, подготовленной упокоить останки Романа Беленького, первого ушедшего из жизни олигарха Новой России. Метров за сто пришлось остановиться — дальше была толпа.

Охрана из „Мерседеса“ построилась ромбом, внутри которого оказались две женщины, и, рассекая толпу, стала жестко пробираться к могиле. Оказавшись в первых рядах провожающих, охрана остановилась, выпустив из недр ромба женщин в черном.

Присутствующие поняли, что одна из женщин Лера. На ее отсутствие на панихиде обратили внимание все. Но организаторы похорон объяснили, что Лера в клинике в Швейцарии и приехать не может.

Курбатов, увидев женщин, сначала очень удивился — по полученной им информации, на имя Леры авиабилет в Россию не выписывался ни в „Аэрофлоте“, ни в какой-нибудь из крупнейших зарубежных компаний, осуществляющих рейсы из Европы в Москву. Корпоративный самолет „Бегемота“ стоял на приколе, так что и этот вариант исключался. „Может, она прилетела самолетом Полковникова?“ — подумал Курбатов. Мише этот вариант не обещал ничего хорошего. Сговор Полковникова со вдовой вполне реален и более чем разумен с точки зрения интересов конкурента „Бегемота“.

Курбатов ринулся к женщинам, но их охрана пресекла его попытку выразить соболезнования. Так обошлись не только с Мишей. К женщинам не подпускали никого.

Распорядитель начал процедуру похорон.

Гроб опустили в могилу. Оркестр сыграл подобающую моменту мелодию. Стоявшие у края бросили по комку земли и отошли в сторону, уступая место другим. К земле не прикоснулись только две женщины в черном. Они стояли не двигаясь и, казалось, рассматривали проходивших мимо них. Направление взглядов проследить было невозможно, но по наклону голов было понятно, что взгляды женщин обращены не на гроб внизу, а на людей у могилы.

Прошло около получаса, а поток людей к могиле не иссякал.

Вдруг над кладбищем из динамиков раздался голос:

— Внимание! Остановитесь и послушайте!

Это было так неожиданно, что все действительно замерли, озираясь по сторонам и пытаясь понять, откуда идет звук.

После небольшой паузы голос продолжил:

— Я понимаю, что многие из вас узнали мой голос. Да, это я — Роман Беленький, человек, тело которого вы сейчас проводили в последний путь. Кто-то из вас искренне жалеет о моей смерти, а кто-то тайно радуется освобождению.

Ошибаются и те и другие. Я с вами не расстаюсь. Я — надолго. И пусть мои недоброжелатели знают, что ничто для них не изменилось: мои друзья — а среди вас есть и такие, хоть и немного, — не дадут погубить то, что я начал. И пусть близкие мои не жалеют о моей смерти — я же долго буду жить в вашей памяти.

Если вы слушаете эту запись — я либо погиб в какой-то катастрофе, либо меня убили. Запись обновляется каждый год — а сейчас я здоров. Значит, слабым меня не видел никто.

Не хочу ваших слез и неискренних речей, последняя моя воля — поминок быть не должно.

На кладбище стояла гробовая тишина. Впрочем, какая тишина может быть на кладбище?

У нескольких женщин началась истерика. Большинство присутствующих, не терявших самообладания ни в каких ситуациях, сейчас дико, растерянно озирались.

Первыми тронулись с места две женщины во всем черном. Они повернулись в сторону выхода, охрана поняла их безмолвный приказ и принялась расчищать проход.

Нарушить волю Романа, даже умершего, не посмел никто. Поминки отменили.

Курбатов поехал домой. На дачу.

„Конечно, Рома любил театральные эффекты. Но здесь он переборщил. Надо все-таки думать о нервах людей“.

Курбатов вспомнил любимую Ромину фразу: „Даже из своих похорон он мог устроить рекламную акцию“, — и подумал: „Ну, может, и не рекламную, но завтра совершенно определенно газеты опишут похороны во всех подробностях. Такого еще не было. Да, верно, — рекламную“.

Машина Курбатова въехала на территорию дачного поселка, а затем и за высокие ворота коттеджа, больше напоминавшего средневековый французский замок мелкого барона. Слово „маркиз“ с Курбатовым не вязалось. А для крупного барона — замок мелковат.

Курбатов прошел в гостиную и с удивлением заметил, что камин разожжен. „Странно, я не предупреждал, что приеду“, — удивился Миша.

— Ну, здравствуй, Миша! Только не говори, что ты догадался.

Курбатов узнал голос Романа. Открыл было рот, но что сказать — не нашел.