Долина надежды - Хелен Брайан

Когда лорд Графтон в перерывах между командировками возвращался в Лондон, леди Бернхэм была шокирована поведением своей крестной дочери, ее неподобающим нарядом, растрепанными волосами и непринужденными словесными оборотами. Фрейлину изрядно беспокоило то, что девочке позволено засиживаться допоздна, и она пыталась открыть лорду Графтону глаза на тот вред, который он причиняет собственной дочери. Виконт был любящим отцом, но он обитал в мире, по преимуществу населенном мужчинами, где не было места домашним хлопотам и основам воспитания ребенка, коими следовало бы озаботиться его жене. Он был исключительно занятым человеком, погруженным в дела, из-за которых у него не оставалось ни минуты свободного времени. Его постоянно окружали секретари и клерки, кои добивались его внимания. А когда у него все-таки находилось время для дочери, он обнаруживал перед собой очень милого, не по годам восхитительно развитого ребенка, в точности походившего на свою мать и заставлявшего его снисходительно посмеиваться над ее забавными и озорными шутками и проделками. Он не замечал грязных босых ножек, выглядывавших из-под платья, или неухоженных и вечно перепачканных маленьких ладошек. Уже через полчаса он ласково щекотал ее под подбородком и отправлял обратно к няне, думая про себя, что еще не встречал более очаровательного ребенка.

А вот леди Бернхэм, которая старалась проводить как можно больше времени со своей крестницей во время наездов лорда Графтона в Лондон, видела перед собой маленькое чудовище, своевольное и дерзкое, сущую насмешку над Кэтрин, становившееся все непослушнее с каждым визитом. Она саркастически называла ее «мисс Язва» и жаловалась приятельницам на то, что расстояние не позволяет ей исправить ужасные ошибки, допущенные в воспитании ребенка дорогой Кэтрин.

Из них двоих единственно верное представление складывалось лишь у леди Бернхэм. С самых ранних лет София обнаружила, что может запросто удрать от одной из нянек, чтобы потом заниматься всем, чего только душа пожелает, и до тех пор, пока ее не найдет кто-либо из лакеев. Ее никто и никогда не останавливал, не бранил и ни в чем ей не отказывал. Впрочем, отец, коего она обожала, мог с легкостью заняться ее воспитанием и наставить на путь истинный. В те детские годы его неодобрение и даже нагоняй могли бы сотворить чудеса.

Пока он вел напряженные переговоры с французами, пытаясь избежать войны между европейскими державами из-за вопроса о наследовании трона Габсбургов, одновременно стремясь достичь компромисса между Францией и Англией по поводу территориальных границ в американских колониях, однажды утром, еще до того, как двор проснулся, София въехала в Версальский дворец на своем пони. Паж, открывший ей дверь служебного подъезда, шепотом посоветовал с помощью хлыста пустить пони в галоп, после чего натянуть поводья и наслаждаться моментом, когда лошадка захочет остановиться и заскользит на гладких плитах. Пони и впрямь понесся галопом по длинным коридорам и украшенным позолотой салонам, и копытца его разъезжались на гладком полу, врезаясь во всех встречных и поперечных. Он расшвыривал в стороны лакеев, сбивал с ног служанок и опрокинул толстую герцогиню де Монжуайе, направлявшуюся к утренней мессе в королевскую часовню. При этом пони оставил за собой звон разбитых зеркал, груды черепков бесценного фарфора и вдребезги расколоченный деревянный шкафчик, украшенный искусной резьбой, – любимый предмет мебели самого короля. Когда же его загнали в угол и увели прочь, хохочущая София ткнула пальцем в Анри, тринадцатилетнего пажа, которому вменялось присматривать за нею.

– Он пообещал мне, что это будет незабываемая поездка, когда пони поскользнется. Так оно и получилось! Я хочу повторить ее! – вскричала она.

Несчастный Анри получил грандиозную порку, которой заслуживала София, но поднять на нее руку никто так и не осмелился.

В Санкт-Петербурге, в доме одного вельможи, у которого остановился лорд Графтон со свитой, София стащила дорогую шкатулку, украшенную драгоценными камнями, и обменяла ее на танцующего медвежонка, которого держал на цепи какой-то мальчишка, ее ровесник. Затем они завели звереныша в каретный сарай и заперли его в роскошном позолоченном экипаже, красе и гордости вельможи, расписанном изнутри картинками крайне порнографического толкования легенды о Леде и лебеде, для чего был нанят специально прибывший из Флоренции художник. Поначалу София кормила медвежонка конфетами, просовывая их ему через окошко, но потом ей прискучило это занятие, и она отправилась на поиски торта, который пообещал испечь для нее повар. Медвежонок тем временем напрочь изжевал обитые бархатом сиденья и позолоту, в клочья разодрал когтями расписное внутреннее убранство, проломил боковую панель и удрал в город, волоча за собой позвякивающую цепь.

А в Испании София как-то запропала на целый день, и взмыленные слуги, отвечавшие за нее, в панике разыскивали ее повсюду. В конце концов оказалось, что она сбежала с цыганами, и ее обнаружили распевающей непристойные песенки и танцующей на столе на потеху публике, которая швыряла ей мелкие монетки, пока цыгане наигрывали на скрипках. При этом она укусила лакея, попытавшегося увести ее силой.

Слугам и секретарям лорда Графтона приходилось прилагать все больше усилий, чтобы скрыть ее проделки от своего нанимателя. Однако же эскапады Софии вскоре стали притчей во языцех для всего Лондона, и слухи о них достигли ушей леди Бернхэм.

Случай с цыганами стал последней каплей, переполнившей чашу терпения. Она написала суровое письмо лорду Графтону, изложив в нем все, что ей довелось слышать, и добавила от себя, что София превращается в невежественного, грубого и неуправляемого сорванца, чье поведение, если не принять безотлагательных мер, непременно погубит ее репутацию, сделав дочь лорда объектом насмешек, жалости или стыда. В лучшем случае она превратится в изгоя, а в худшем – окажется в богадельне, где и проведет оставшуюся жизнь. Кэтрин, узнав об этом, наверняка перевернулась бы в гробу. И святая обязанность лорда Графтона – обеспечить дочери должную респектабельность. В возрасте уже десяти лет София не должна бесконечно переезжать с места на место, как и не должна подчинять слуг своей воле. Девочке необходимо дать куда более основательное образование и воспитание, нежели то, что могут предложить ей странствующие учителя или распущенные няньки. Он должен исправить положение незамедлительно, пока не стало слишком поздно. Если же он не сможет дать Софии образование, приличествующее дворянке, она никогда не выйдет замуж за джентльмена.

«…София стоила Кэтрин жизни, – закончила свое послание леди Бернхэм. – Не позволяйте этой жертве оказаться напрасной. Ваш долг перед Кэтрин требует, чтобы она выросла достойной женщиной».

– Вот так! – воскликнула леди Бернхэм, запечатывая послание горячим воском с гербом Бернхэмов, весьма довольная тем, что наконец-то поступила так, как должна была сделать давным-давно. Вскоре она получила ответ от встревоженного лорда Графтона. Он сообщил ей, что потрясен и шокирован; оказывается, он не имел ни малейшего представления о столь неподобающем поведении Софии. Он намеревался вернуться вместе с нею в Лондон, как только позволят дела, после чего принять все необходимые меры к тому, чтобы обеспечить Софии должное образование и восполнить пробелы в ее воспитании. Он пообещал прибегнуть к любым нетривиальным шагам, которые леди Бернхэм сочтет приемлемыми и действенными.

Леди Бернхэм испустила вздох облегчения. Лучше поздно, чем никогда. Ее взгляды на образование благородных девиц были устоявшимися и старомодными. Сама она выросла в деревне и училась дома, презирая нынешнюю моду отправлять девушек знатного происхождения в пансионы, где их не обучали старомодным практическим навыкам ведения домашнего хозяйства. Она искренне полагала, что именно подобные умения, близкое знакомство с «Книгой общей молитвы», равно как и хорошие манеры, безупречные моральные принципы и внешняя благопристойность в нарядах, являются основой женского счастья и респектабельности и подготавливают девушку к тому, чтобы стать женой и матерью, готовой исполнить свой долг в качестве хозяйки христианского домовладения. Она наивно предполагала, что обучение и воспитание Софии будет целиком и полностью походить на ее собственное. Ей и в голову не приходило, что лорд Графтон может придерживаться иных взглядов.

А виконт и впрямь считал совершенно по-другому. Перенеся однажды свое внимание со службы на дочь, которую непозволительно долго полагал невинным младенцем в кружевных пеленках, он с удивлением осознал, что его ребенку уже сравнялось почти десять лет от роду. Хотя среди его свиты в обязательном порядке имелись и учителя, они были слишком затюканными, чтобы научить Софию еще чему-либо, кроме чтения, письма и простейших правил сложения и вычитания. Впрочем, даже эти умения она освоила только потому, что в промежутках между очередными проделками ей становилось скучно. А ведь согласно его плану ей оставалось всего несколько лет до того, как она выйдет замуж и станет полновластной хозяйкой родового поместья и основательницей нового поколения Графтонов.