Долина надежды - Хелен Брайан

Для полного счастья им не хватало лишь детей, и Кэтрин молилась о том, чтобы Господь ниспослал им сына, о котором, как она прекрасно знала, мечтал ее супруг. И поначалу казалось, что ее молитвы услышаны. На протяжении четырех лет она смогла забеременеть девять раз. Но надежды, к несчастью супругов, шли прахом, поскольку у Кэтрин случался один выкидыш за другим, и она с тоскливой грустью наблюдала за сиротами, которые росли и крепли в Воспитательном доме. Наконец десятого ребенка она доносила до срока, и для родовспоможения была нанята повитуха, которой дали отличную рекомендацию знакомые лорда Графтона. Когда у Кэтрин начались схватки, она заверила встревоженного супруга, что все будет в порядке.

После долгих и трудных родов Кэтрин произвела на свет девочку. Расцеловав завернутую в пеленки малышку, она ласково прижала ее к себе и попросила назвать Софией в честь своей матери.

– Она станет старшей сестрой для наших сыновей, – сообщила она мужу, когда тот на цыпочках вошел в комнату, чтобы бросить первый взгляд на дочь.

Кэтрин умыли и одели в чистое платье с кружевами на рукавах и шее, и она, бледная и утомленная, но улыбающаяся, лежала под атласным стеганым одеялом. Лорд Графтон поцеловал ее, думая, что еще никогда она не выглядела такой красивой, и постарался скрыть свое разочарование, оттого что долгожданный ребенок оказался девочкой.

Через день после родов Кэтрин пожаловалась повитухе на сильную боль в животе, но та коротко ответила, что женщины должны страдать, потому что так предопределено самим Господом, и что такое часто случается с молодыми матерями. Кэтрин смирилась, но на следующий день у нее началась лихорадка. К ночи, несмотря на высокую температуру, ее уже бил озноб. Голова у нее разрывалась от боли, а лихорадка все усиливалась. Простыни под женщиной промокли насквозь от дурно пахнущих выделений. У нее уже недоставало сил, чтобы держать ребенка. Одурманенная болью, Кэтрин то лишалась чувств, то вновь приходила в себя и уже не узнавала супруга.

Через неделю она умерла.

– Родильная горячка, – равнодушно заявила повитуха, деловито вытирая руки о грязный фартук после того, как вытащила из-под тела испачканную простыню. – Такова воля Божья. – И она отправилась принимать роды у других женщин. Она даже не удосужилась сменить фартук или хотя бы вымыть перепачканные кровью руки перед тем, как провести родовспоможение. Многие младенцы и их матери, у которых эта женщина принимала роды, подобно Кэтрин, умерли. София стала одной из тех немногих, кому повезло.

Лорд Графтон никак не мог смириться с тем, что скоропостижно овдовел. Ему все время казалось, что вот сейчас Кэтрин улыбнется ему с порога, или с дивана, или с другой стороны стола, или с кровати. Иногда ему мерещилось, будто он видит ее краем глаза, ощущает ее присутствие в комнате, чувствует прикосновение ее ладошки на своем плече, но она исчезала раньше, чем он успевал обернуться. Роскошный особняк, в котором некогда он чувствовал себя столь комфортно и покойно, стал пустым и холодным без Кэтрин. А в детской и классной комнатах звенело эхо жалобных криков и плача его оставшейся без матери малютки, которую никак не могли успокоить две няни.

Виконт решил, что ему необходимо вновь начать странствовать по заграницам, выполняя поручения короля. Мысль о том, что он и дальше будет оставаться в доме, где они с Кэтрин были так счастливы прежде, казалась невыносимой. Он распорядится запереть его и будет лишь временами наезжать сюда в перерывах между командировками.

Леди Бернхэм, у которой не было своих детей, оплакивала Кэтрин так, словно та была ее собственной дочерью, и обрела отдушину для своих материнских чувств в лице Софии, для которой стала крестной матерью. Заливаясь слезами, она принесла торжественную клятву у купели, что София, когда вырастет, станет точной копией своей матери – скромной, добродетельной, набожной и преданной своему долгу. Она убеждала лорда Графтона, что он должен нести ниспосланное ему испытание, как подобает христианину, и не роптать. Такова была Божья воля.

Раздавленный горем, лорд Графтон не желал уповать на Бога. Его мечты о сыне и многодетной семье умерли вместе с его обожаемой Кэтрин. Мысль о том, чтобы жениться повторно, даже не приходила ему в голову. Страдания его лишь усиливались от осознания, что род Графтонов оборвется на Софии.

Если только он не сумеет как-либо помешать этому.

И мысль о том, как воспрепятствовать столь трагическому развитию событий, вскоре превратилась для лорда в навязчивую идею, которая отвлекала его от душевных страданий. Девочка еще лежала в колыбели, а он уже дал указание своим поверенным разработать план продолжения рода через Софию, восстановить связи между семейством и поместьем, которые почти прервались при нем, и сделать так, чтобы София, Графтон по крови, стала бы полновластной хозяйкой родового особняка и основательницей новой династии Графтонов. Он надеялся дожить до того времени, когда у него появится внук, а в старой детской в Сассексе вновь поселится наследник.

К тому времени как у Софии прорезался первый зубик и звякнул об оправленное в серебро коралловое зубное кольцо, план был составлен. Лорд Графтон распорядился сделать все возможное, ничего не оставляя на волю случая. В результате на свет появился тщательно прописанный документ, предусматривающий, что брак Софии должен восстановить династию Графтонов в их родовом гнезде в Сассексе. Муж Софии обязан был согласиться взять фамилию Графтон, чтобы его носили и дети Софии, Графтоны по крови и по имени. В брачный договор также было вписано условие, согласно которому супругам и их детям надлежало проживать в Графтон-Маноре не менее девяти месяцев в году, поскольку лорд Графтон на собственном опыте убедился, что иное место жительства ослабляет узы, кои должны связывать владельца с поместьем. Условие это подкреплялось ограничениями, наложенными на использование приданого Софии таким образом, что супруг Софии и наследники Графтонов обязаны были соблюдать его неукоснительно, в противном случае лишаясь права на доход от поместья.

С этого момента лорд Графтон возложил все свои надежды и ожидания на брак Софии, который по его расчетам должен был состояться семнадцать или восемнадцать лет спустя. Подобно леди Бернхэм, давшей клятву при крещении Софии, он тоже вознамерился сделать так, чтобы София во всем походила на мать, превратившись в идеал женского совершенства и бриллиант в короне Графтонов. Она станет образованной и элегантной девушкой, обученной всевозможным искусствам, сознающей всю ответственность своего положения и преданной своему дому и семье, равно как и тем, кто зависел от ее милостей. Таким образом, сделав все от него зависящее, дабы обеспечить будущее девочки, которой исполнился уже годик и на хрупких плечиках которой отныне покоилось продолжение рода Графтонов, скорбящий вдовец принялся искать забытья и утешения в работе.

Глава третья

Сорванец в юбке

Верный своему обету не помышлять более о повторной женитьбе, лорд Графтон сопротивлялся всем попыткам подыскать ему новую супругу. Ни одна женщина не могла сравниться с его Кэтрин. Он посвятил себя ее памяти, и единственным объектом его привязанности стала дочь. Когда София была маленькой, лорд Графтон обрел утешение и желанное отдохновение в службе и с годами все больше и больше стал посвящать себя любимому делу. Он обладал академической склонностью всецело предаваться поставленной задаче, и его страстное желание сделать из Софии идеал женщины со временем утратило некоторую толику первоначального рвения. Хотя леди Бернхэм искренне желала, чтобы София жила с нею, лорд Графтон отказывался разлучаться с дочерью, настаивая на том, что ребенок должен сопровождать его в путешествиях по поручению короля. Он не желал принимать во внимание неудобства, которые девочка и сопровождающие ее лица причиняли его гостям, тем более что к секретарям, ливрейным лакеям, кучерам, пажам, камердинеру и поварам неизбежно присоединились еще и кормилица, няня, служанка и привратник.

София получила совсем не то воспитание, в каком, по мнению леди Бернхэм, нуждалась маленькая девочка, поэтому события развивались не так, как когда-то представляла фрейлина, давая клятву у ее купели, в чем, в общем-то, не было ничего удивительного. Вместо строгого режима дня, простой еды и спокойного окружения детской комнаты София привыкла к суете, вызванной бесконечными переездами, и постоянной смене обстановки – большим городам и минаретам, соборам и луковицам куполов церквей восточного обряда, заснеженным вершинам гор, замкам и дворцам, в которых с соблюдением всех церемоний селили и развлекали их с отцом. Она обучилась французскому у целой череды нянек, а грубым итальянским диалектом, включая некоторые шокирующие эпитеты и ругательства, овладела с помощью камердинера отца. Девочке было позволено засиживаться допоздна, поскольку она, не чинясь, закатывала истерику, если ее пытались уложить в постель пораньше. Она частенько рвала одежду и швырялась туфлями, потому что предпочитала бегать босиком. Ей очень не нравилось, когда ей расчесывали волосы. Она пристрастилась к поздним ужинам, жирным пудингам и пирогам, равно как и уяснила, что, сколь бы гадким ни было ее поведение, слуги постараются задобрить ее сластями и скроют ее выходки, дабы не лишиться своего места.