Наполеон, Жизнеописание - Андрэ Моруа

Приободренный такой умеренностью, Людовик XVIII стал надеяться, что Бонапарт готовит возвращение монархии. Это была иллюзия. На примирительное письмо претендента на трон Консул ответил: "Вы не должны желать своего возвращения во Францию; вам придется пройти по ста тысячам трупов". Разочарованные роялисты решили его убить. Шуанство приучило их к терроризму. Последовали пистолетные выстрелы и адские машины. Бонапарт с его стремлением к сплочению, не без влияния Жозефины, которая мечтала о герцогском титуле, сначала не хотел верить в коварство роялистов. Он обвинил бывших сподвижников Робеспьера и выслал 150 человек. Потом Фуше нашел истинных виновных - шуанов; но высланные республиканцы так никогда и не вернулись. "Наполеон боялся якобинцев, - говорит Стендаль. - Они единственные, кого он когда-либо ненавидел".

В его окружении многие волновались из-за повторявшихся покушений. "Причина очевидна, - говорили они. - Государство воплощено в одном человеке. Противники режима думают, что достаточно устранить главу, чтобы свергнуть режим. Нужно назначить преемника". Бонапарту эта идея не нравилась. "Здесь речь только о моей смерти". Да и какой преемник? Сына у него не было, и Жозефина не могла его ему дать. Братья? Жозеф хитер, Люсьен жесток, Луи слаб, да и потом, почему Бонапарты? Они что, могли сослаться на "отца своего, короля"? Смешно. Усыновить Евгения Богарне, которого он любил, как сына? Назначить наследником брата Луи, которого он женил (против воли обоих) на Гортензии Богарне? Такое решение, приятное Жозефине, не имело бы никакого национального значения. Он предпочел положиться на свою звезду и неловкость убийц.

Настоящей опасностью для него была бы проигранная битва или заговор генералов. Слишком удачливому солдату следует больше опасаться военных, чем какого-нибудь гражданского лидера. Каждый генерал-победитель говорит себе: "А почему не я?" Поэтому Первый Консул старательно дает понять своим генералам, что может сокрушить их в один момент. Он резок с ними, даже груб. Генерал Дюма, впавший в немилость, умирает от горя. Зато Бонапарт заручается любовью армии. Он обходит бивуаки, треплет за ухо храбрецов, носит простой серый сюртук и маленькую черную шляпу. Привязанность солдат надолго оградит его от предательства командиров.

Но прежде всего, чтобы укрепить власть, ему нужен мир. При Маренго он успел оценить, какими опасностями чревато поле брани. В 1801 году он подписывает Люневильский мир с Австрией, чрезвычайно выгодный для Франции, которая сохраняет Бельгию, левый берег Рейна, да еще и выстраивает заграждение из дружественных республик: Батавской, Гельвецкой, Цизальпинской и Лигурийской. На Рейне создаются четыре новых департамента. Остается только добиться признания этого договора Англией. Бельгийским делегатам Первый Консул говорит: "Бельгийцы такие же французы, как нормандцы, эльзасцы, лангедокцы, бургундцы". Питт придерживается иного мнения, а еще больше он не согласен с тем, что Бонапарт собирается оставить за собой Египет и Мальту. Кроме того, Первый Консул приобретает у Испании Луизиану в Америке, что снова делает актуальной для англичан проблему французских колоний, а также грозит закрыть европейские порты для британских торговых судов. Альянс Бонапарта с царем Павлом I как будто гарантирует успех этих грандиозных начинаний. "Какая мне разница, - говорит царь, - кто будет королем Франции - Людовик XVIII, Бонапарт или еще кто-нибудь; главное, чтобы он был", - и устанавливает у себя во дворце бюст Первого Консула. Он даже обещает вовлечь Данию, Швецию и Пруссию в лигу "неприсоединившихся держав" для защиты свободы морей.

И вдруг 23 марта 1801 года - неожиданная развязка: убит Павел I. Бонапарт приписывает преступление интригам англичан; он сам 24 декабря чудом избежал засады на улице Сен-Никез, проехав в своей карете на несколько секунд раньше, чем взорвалась "адская машина". "Англичане промахнулись по мне 3 нивоза, но попали в меня в Санкт-Петербурге". Они попали в него и в Египте, где французские войска были вынуждены капитулировать. Между тем, обе страны заинтересованы теперь в ведении переговоров. Английские торговцы обеспокоены отправкой французской экспедиции в Санто-Доминго, а также расходами на войну. Бонапарт в свою очередь знает, что Нельсон в Копенгагене за день сумел рассеять лигу нейтральных держав. Главным козырем по-прежнему оставалась власть над морем. Компромисс был найден. Это был Амьенский договор (1802). Египет переходил к Турции, Мальта - к рыцарям Ордена. Франция сохраняла завоеванные земли в Европе. Но оба правительства пошли на это не без задней мысли. Англичане обещали уйти с Мальты, но делать это не собирались; лондонский парламент одобрял договор, полагаясь на "бдительность Его Величества, чтобы принять необходимые меры, если публичные дела примут более благоприятный оборот". Бонапарт со своей стороны знал, что Англия не смирилась и что ему до конца жизни предстоит защищать Бельгию и Рейн.

Пока же он упивался своим триумфом. Ни при Ришелье, ни при Людовике XIV Франция не была такой большой и на первый взгляд так хорошо защищенной. Французский народ верил, что время войн подошло к концу, что начинается эра вечного мира, свободы торговли и что Бонапарт полубог. Теперь Первый Консул чувствовал себя достаточно сильным, чтобы восстановить во Франции религиозный мир. 8 апреля 1802 года конкордат (подписанный еще в январе 1801-го) был вынесен на голосование, и 18 апреля, в день Пасхи, в соборе Парижской Богоматери состоялась торжественная служба, ознаменовавшая одновременно возврат к миру и восстановление религии. На паперти собора под звон всех колоколов архиепископ и тридцать епископов встретили Первого Консула. Он приехал в карете с ливрейными лакеями, весь в красном, что оттеняло "серистую" бледность его красивого лица. Многие из окружавших его офицеров осуждали этот "монашеский балаган". Генерал Дельма, делясь вечером своими впечатлениями, сказал: "Там не хватало только тех ста тысяч человек, которые приняли смерть в борьбе за уничтожение всего этого". Но народ на улицах ликовал: "Мы будем петь "Аллилуйю" по воскресеньям!"

После Маренго Сенат продлил на десять лет срок полномочий Первого Консула. Однако, что бы он ни говорил, его мечтой была корона. Как некогда Цезарь, он не любил, когда ему об этом говорили. Лафайет рассердил его, намекнув на то, что папа в один прекрасный день может помазать его миром из Священного Флакона. "Признайтесь, - сказал Лафайет после молебна в соборе, - ведь все это для того, чтобы разбить скляночку?" - "Вам на скляночку наплевать, - ответил Бонапарт, - и мне тоже, но подумайте, ведь нам и изнутри, и снаружи важно заставить папу и всех этих людей выступить против легитимности Бурбонов". Соблазн был велик. Шепот в республиканской армии заставил его задуматься. Он решил получить не наследственное право, но пожизненное консульское правление. Подавляющим большинством голосов (три с половиной миллиона "да" против восьми тысяч "нет") оно было ему предоставлено.

Более уверенный в себе после плебисцита, он изменил конституцию, заставил "рабский Сенат" (Стендаль) предоставить ему право назначать преемника и расширил свои полномочия за счет законодательных органов. Они смирились. Их пугали гренадеры и завораживал гений. Никогда еще Францией не управлял человек, одаренный таким творческим воображением. "С моими префектами, жандармами и священниками я сделаю все, что захочу", - говорил он. Это было почти правдой. Для упорядочения финансов он призвал высокопоставленных чиновников - Годена, Мольена, которые пополняли его образование в этой области и поражались, сколь быстро он все схватывал. Он создал корпус финансовых служащих, в том же виде существующий и по сей день; превратил Французский банк в удачную комбинацию государственного и частного банков; преобразовал систему правосудия и возглавил составление Гражданского кодекса. При обсуждении статей он изумлял комиссию, состоявшую из видных юристов, силой здравого смысла и дальновидностью. Наполеоновский кодекс, принятый в дальнейшем многими странами, несет печать его трезвого, геометрического ума. В то же время он укреплял Университет. Во всех лицеях Франции бой военных барабанов возвещал о начале учебного года. Эту дробь можно было слышать еще в 1900 году в лицеях Третьей Республики.

В 1802 году он учредил национальный орден Почетного легиона, дав себе тем самым инструмент, напоминавший рыцарские ордена в руках французских королей. Цель - создать аристократию, постоянно обновляемую в соответствии с заслугами, свершениями, выдающимися поступками. "Дешевая приманка", - говорили законодатели. Но дешевые приманки необходимы, чтобы вести за собой людей. Бонапарт полагал необходимым занять граждан мелкими честолюбивыми помыслами, чтобы отвлечь их от больших мятежей. В Тюильри и Мальмезоне шпага и шелковые чулки пришли на смену сапогам и сабле. У Жозефины были фрейлины, из самых настоящих аристократок. Величие Бонапарта ширилось. Он был президентом Цизальпинской республики, протектором Швеции, Германской Конфедерации. Во Франции возрождалась "сладкая жизнь". Общество при Консульстве казалось здоровым, в нем ощущался заряд бодрости. "Гений христианства" пробуждал сентиментальность. Люди лучше питались, много любили. Отчеты префектов оценивали число недовольных в провинции в один процент. Формулировка Первого Консула: "Ни красных каблуков, ни красных колпаков", казалось, отвечала чаяниям французов.