Королева мести, или Уйти навсегда - Марина Крамер

Хохол выбрался из ее объятий и скатился с сеновала вниз, бегом направляясь в баню, а Марина закуталась в его куртку и тулуп, свернулась калачиком, подтянув ноги к груди. Сквозь щель в двери сарая она видела, как Женька принес охапку дров, как за ним под крышу крыльца бани подтянулись собаки, как из дома выглянула баба Настя, крикнув Женьке:

– Где Маринка-то? Пусть в дом идет, замерзла, поди!

– Иду, баба Настя! – отозвалась Коваль, спускаясь с сеновала и пробегая через двор к дому. – Ой, снег-то какой, неужели не кончится? – Она сбросила мокрую куртку в сенях и вошла в комнату.

Егорка, уже раздетый до колготок и футболки, возился на диване и, увидев Марину, заулыбался, задрав мордашку:

– Мама!

– Да, мой маленький, я пришла. Как ты тут? – Она усадила его на колени, пригладила волосенки на макушке и посмотрела на усевшуюся в кресло бабку. – Ну что, баба Настя?

– Дак что – испуг у парня, полечу, пройдет. Ты мне вот что скажи – больно знакомый парнишка, видала я его раньше, а где – не вспомню, старая стала, память не та уже.

Она внимательно смотрела на Марину сквозь стекла очков, и той было неуютно от этого взгляда, она поежилась и отвела глаза.

– Не знаю, баба Настя…

– Ты опять за свое, Маринка? – покачала головой бабка, и в голосе послышалась укоризна. – Я ж еще тогда тебе сказала – я хоть и старая, да из ума пока не выжила. Ведь парнишка этот – Нателкин, соседки моей, я его летом от сглаза лечила, ты тогда здесь жила, у меня. И что ж это вы надумали, безбожники?

– Почему – безбожники? – прижав к себе Егорку так, словно кто-то хотел отнять его, спросила Коваль.

– А матерь-то его где?

– Так погибла она, баба Настя, в сентябре еще погибла, на машине попала в аварию, и Егорка в больнице лежал. Я из больницы его и забрала…

– Сама, что ль, Нателка-то погибла или, может, помог кто?

– Да вы что?! – вполголоса закричала Марина, вскочив с дивана. – Как вы можете-то?!

– А что тут такого? Женьке человека убить – как курицу зарезать, я-то знаю, – спокойно перекидывая петли со спицы на спицу, сказала бабка. – А уж для тебя ежели, так он и думать не станет – любого порешит. В толк не возьму только, почему именно этот мальчонка вам понадобился?

– Да потому что он – сын моего погибшего мужа! – рявкнула Коваль, зажав Егоркины уши ладонями. – Вот почему! Потому, что эта тупая корова пыталась отнять все, что было в моей жизни – Егора моего, пыталась через ребенка вернуть его себе! И даже после его смерти она не оставила этих попыток, даже когда мы с Женькой пришли к ней и предложили денег, только чтобы она уехала отсюда! Она убила моего любовника, просто взяла и застрелила ни в чем не повинного человека только за то, что он любил меня, как и Егор! Не ее – меня! – Марина не могла остановиться, кричала уже во весь голос. – Всю мою жизнь меня ненавидели бабы, но только эта курица посмела отомстить мне таким диким образом, это ведь из-за нее чуть не сел Женька, которого там вовсе и не было! Она решила подставить меня, а подставила его! И не надо обвинять нас в том, чего мы не делали, ни я, ни ваш внук!

– Остынь, девка! – вдруг повысила голос спокойно до этого слушавшая бабка. – Я ведь не чужая вам, могу говорить все, что думаю. А про мальчонку так скажу – Нателкина родня на него не шибко-то претендовать будет, не нужен он им, лишний рот, а вот попробовать денег из тебя потянуть – запросто могут, алкаши поганые. Так что ты на улицу со двора с Егоркой не выходи, ни к чему это. И на меня не серчай, я как лучше хочу. И еще вот что скажу тебе, пока Женьки нет… Не гони ты его, любит ведь тебя, как ослеп вроде, ночами в подушку тут ревел, и это Женька-то мой, который с мальства не плакал! Взрослый мужик, а как ребенок малый – люблю, а справиться не могу с ней.

– Он давно живет со мной, а так и не понял, что справиться со мной никому не под силу. – Успокаиваясь, Марина села на диван, спустив Егорку на пол. – Такая уж уродилась непокорная. Егорка, не надо, сынок. – Она отобрала клубок ниток, который он схватил и попытался сунуть в рот. – Я тебе говорю – не надо! Отнеси бабушке. – И он заковылял к бабкиному креслу, держа клубок обеими руками. – Вот умница моя, помощник!

Баба Настя посмеялась над ними, не прерывая своего занятия, и тут появился Хохол, при виде которого Егорка взвизгнул и рванул навстречу. Женька присел на корточки, раскинув руки, и Егорка вмиг оказался в его объятиях, цепляясь ручонками за шею.

– Привет, мужичок! Вырос-то как! – Женька подбросил его вверх, потом усадил на руку и пощекотал животик. – У, пузо-то наел какое! Непорядок! Ты ж у меня спортсменом будешь!

– Ой, мама, второго марафонца я не переживу! – простонала Марина, хватаясь за голову, и Женька засмеялся:

– Видишь, сынок, мама не хочет спортсмена. А кого хочет наша мама?

– Вырастет – сам решит!

– Баня готова, пойдем? – Хохол ссадил Егорку на диван и повернулся к Марине. – Егора будем брать?

– Возьмите, я потом за ним приду, – откликнулась бабка.

– Ой, ходок еще нашелся! – фыркнул Женька. – Сам принесу, ты только постель приготовь нам.

Прихватив полотенца, они пошли в баню, где Егорка, к удивлению, долго и совершенно спокойно лежал на полке в парилке и даже позволил Женьке пару раз хлопнуть себя веником.

– Наш человек! – определил Хохол, заворачивая разомлевшего от пара мальчика в полотенце. – Ты погрейся пока, котенок, а я бойца унесу, спит вон уже. Смотри, как быстро разморило его… – Он заботливо прикрыл голову Егорки краем полотенца, закутал сверху еще и своей курткой и понес в дом, а Марина легла на полок в парилке, растянувшись на прогретых, чуть пахнущих смолой досках.

Женька вернулся быстро, закрыл дверь и скинул с себя спортивные брюки, присоединяясь к ней:

– Соскучилась, маленькая? – Его руки легли на ее живот, поползли вверх, к груди. – Господи, Коваль, я так по тебе тосковал… Кто бы мне сказал, что я буду мириться с девчонкой, которая моложе меня почти на десять лет, у которой такой стервозный характер, которая будет издеваться надо мной похлеще, чем вохра на учениях… Маринка, я ведь действительно тебя люблю.

Она засмеялась, ложась на бок и подпирая голову кулаком, Хохол устроился рядом, спрятав лицо на ее груди и прижавшись всем телом.

– Женя… не уходи больше, ладно?

– Родная моя, да теперь не выгонишь, даже если захочешь! – засмеялся он, водя языком по ложбинке между грудей. – Никогда… Знаешь, я понял одну простую вещь – вы моя семья, ты и Егор, и без вас мне просто жить незачем. Ну встал, поел, тусанулся туда-сюда – а потом-то что? А вот приехали вы, и все приобрело смысл какой-то, есть сын и есть ты, и каждому я должен время уделить, по головке погладить хотя бы…

– Да, а меня не только по головке. И не столько по ней! – Марина потянула его за ухо, и он совершенно серьезно согласился:

– Тебя – не столько. Но признайся, тебе приятно, что я стараюсь заботиться о тебе?

– Жень, а кому это не приятно? Все любят внимание.

– Ну все или не все, а ты-то просто королева среди прочих! И я даже понял, почему так. Тебя в детстве никто не гладил по головке, не дул на разбитую коленку, не прикладывал холодную ложку к синякам, правда? Ну так теперь ты в каждом мужике ищешь заботливого папочку.

– Это плохо?

– Нет, котенок, это нормально. Но при этом ты не умеешь принимать эту заботу, сворачиваешься в клубочек, как ежик, и колючки выставляешь. – Улыбаясь, Женька убрал с ее лица волосы и прикоснулся губами ко лбу. – А я ведь не сделаю ничего, чтобы тебе навредить, ты же сама знаешь.

Марина обняла его, прижимаясь к влажному телу, и молча кивнула головой. Во многом он был прав – она бессознательно искала среди мужчин того, кто смог бы заменить ей отца, который появился у нее только в очень взрослом возрасте, старалась компенсировать себе отсутствие отцовской любви и заботы. И эту заботу дарили сперва Череп, потом Малыш, а теперь вот и Хохол… Хотя, видит бог, непросто им это давалось.

Они спали втроем, прижавшись друг к другу вплотную, и Женька то и дело набрасывал край одеяла на Маринино голое плечо, боясь, что замерзнет. С утра, забрав проснувшегося Егора, он стал собираться:

– Идем-ка к бабушке, пусть мамуля наша поспит, только вот тряпки твои прихватим…

– Мама! – Егорка решил на дорожку все-таки разбудить мать, но Хохол решительно выставил его из комнаты:

– Тут постой и помолчи, горлопан! Сейчас приду.

Он порылся в сумке, которую никто вчера не разобрал, нашел Егоркины вещи и тоже вышел, закрыв плотно дверь. Марина снова задремала и проспала часов до одиннадцати, проснувшись от запаха пирожков с капустой, которые неизменно пекла в ее приезды баба Настя. Закутавшись в халат, Коваль вышла на кухню и застала там милую картину – бабка лепит пирожки, то и дело поворачиваясь к плите и сбрасывая очередную порцию со сковороды в большой таз, Хохол курит в углу возле русской печи, а Егорка восседает за столом, весь по уши в муке и с куском теста, который нещадно мнет ручками, повторяя бабкины действия.