Психология телесности - Александр Тхостов

Выход из этого тупика возможен только в том случае, если отказаться от рассмотрения болезненных ощущений как подчиняющихся преимущественно физиологическим закономерностям и использовать общие принципы изучения сенсорных систем и психических функций в рамках комплексного рассмотрения морфологического, физиологического и психологического уровней. Необходимо рассматривать субъективную картину болезни как особый феномен сознания, а нозогнозию – как вариант познавательной деятельности (соматоперцепции), обладающей собственным содержанием и спецификой, но тем не менее подчиняющейся общепсихологическим закономерностям формирования, развития и функционирования. Реализация такого подхода требует отказа от целого набора объективистских, механистических предрассудков, прочно укоренившихся в медицине. Их невозможно просто отменить, так как они базируются на длительной научной традиции и отказ должен быть обоснован разрешением некоторых темных и запутанных проблем.

Можно спросить, зачем отказываться от столь долгое время оправдывавшего возлагаемые на него надежды объективного естественно-научного метода? Практические трудности существовали всегда, и их обострение в настоящее время и очевидную пугающую дегуманизацию медицины можно попытаться смягчить улучшением воспитания врача, усилением деонтологических требований. Необходимость, важность внимания к субъективным переживаниям пациента не станет отрицать ни один врач. Другое дело, насколько это важно для понимания сущности болезни. В этом смысле объективистские предрассудки в медицине очень сильны и даже те из них, от которых отказались биология и физиология, практически не подвергаются сомнению.

Это видно из сравнения судьбы кортико-висцеральной теории и самой павловской физиологии высшей нервной деятельности. Последняя, пережив период максимального взлета, впоследствии была вынуждена уступить свои позиции. В своем классическом виде исходная схема оказалась не в состоянии адекватно описать и объяснить поведение и была дополнена понятиями «акцептора действия» (Анохин, 1962, 1968), «нервной модели стимула» (Соколов, 1963). Получили развитие и альтернативные теории, например, физиология активности Н.И. Бернштейна (1966).

Кортико-висцеральная же теория в качестве основной методологический медицинской схемы до последнего момента занимает господствующее положение. По мнению даже таких психологически ориентированных ученых, как Б.Д. Карвасарский (1980), «…правильной является позиция, разделяемая большинством отечественных и многими зарубежными исследователями, согласно которой, достижения современной нейрофизиологии позволяют с новых сторон углубить и расширить классические положения павловской физиологии и патофизиологии головного мозга, по-новому оценить роль различных отделов мозга в его сложной интегративной деятельности, формирующей характер приспособления организма к окружающей среде и, следовательно, применительно к неврозам также углубить и расширить наши знания о механизмах их развития» (с. 191).

С наибольшей последовательностью описанная онтологическая позиция воплощена в физиологии и медицине, но «подобный ход мысли можно обнаружить не только у физиологов, но и у психологов. Следствием этого является то, что в психологии термин “объективное описание” употребляется в качестве синонима термина “физиологическое описание”, а “психологическое” – в качестве синонима “субъективное”»(Зинченко, Мамардашвили, 1977, с. 110). Психология также не избежала стремления уйти от «проклятых» вопросов и, изживая свое чувство неполноценности, вооружилась измерительными приборами, придававшими ей приличный в обществе естественных наук вид. Курсы и учебники психологии были переименованы в «экспериментальную психологию», и мерой научности стала приборная оснащенность. Это происходило даже в таких развитых, передовых и благополучных в методологическом отношении областях, как психология познавательной деятельности, экстрацептивного восприятия и уж тем более в забытой и отдаленной психологии интрацепции или психологии телесности, которой по сути дела не существовало. «По признанию самых авторитетных авторов, сейчас не существует никакой убедительной общей теории восприятия, способной охватить накопленные знания, наметить концептуальную схему, отвечающую требованиям диалектико-материалистической методологии. В психологии восприятия остаются по существу не преодоленными физиологический идеализм, прикрытый новой терминологией, параллелизм и эпифеноменализм, субъективный сенсуализм, вульгарный механицизм.

Жалкое состояние теории восприятия при богатстве накопленных конкретных знаний свидетельствует о том, что сейчас создалась острая необходимость пересмотреть то принципиальное направление в котором движутся исследования… А это требует коренного преобразования самой постановки проблемы психологии восприятия и отказа от ряда мнимых постулатов, которые по инерции в ней удерживаются» (Леонтьев А.Н., 1979, с. 3–4). После опубликования этих строк прошло более двадцати лет, но их актуальность нисколько не уменьшилась, а возможно даже обострилась, и жалкое состояние теории стало еще более очевидным на фоне бурного развития инструментальных технологий.

Если не понимать психику эпифеноменально, как область, могущую вызывать лишь курьезный интерес, но не оказывающую никакого действия на течение реальных событий, подчиняющихся, в конечном счете, исключительно физическим закономерностям, то оправдание существования психологии как науки должно основываться на доказательстве несводимости всей реальности к безличной игре физических сил.

Это один из самых сложных вопросов, отсутствие ясного и недвусмысленного ответа на который делает столь убедительным и естественным объективный метод, доминирующий в современной науке.

Для того чтобы включить субъект в научную картину мира, следует доказать, что он имеет к нему отношение. Само понятие «отношение» имеет смысл в контексте объективного метода только как причинное отношение. Однако для того, чтобы данное отношение реализовать, необходимо «психическое» и «соматическое» поместить в один объективный мир. Психическое лишь тогда может действовать на соматическое, когда между ними есть нечто общее, сводящее их в одно реальное пространство. «…Когда пытаются представить подобное воздействие, воображают нечто вроде материальной или эфирной подкладки, которая якобы лежит в основе сознания и выступает под его именем, вызывая действие организма… Причинное воздействие какого-нибудь органического процесса на сознание столь же непонятно. Подобный процесс состоит в последовательности развертывающихся материальных процессов, предполагающих наличие у них массы, силы, сопротивления, энергии и т. д. Для того, чтобы эти материальные процессы модифицировали сознание, нужно было бы, чтобы они нашли в нем точку приложения, природа которой была бы однородна с ними, в форме перемещения массы, ускорения движущейся силы… иначе модификация осталась бы непонятной» (Пиаже, 1966, с. 98). Таким образом существует неразрешимая антиномия: необходимо либо допустить тождественность души и тела, сняв при этом необходимость выделения субъективного как самостоятельной сущности, либо, если постулировать существование особой «психической реальности», становится невозможно логически понять их отношение и связь (как причинную). Хотя снять эту антиномию в рамках субъект-объектного членения принципиально невозможно, для последовательности и полноты рассуждения необходимо найти те или иные способы ее разрешения. «Подобного рода трудности нередко преодолеваются за счет введения понятий, имеющих двойственную интерпретацию (наиболее популярное – эмоциональный стресс). Дело в том, что подобного рода понятия обеспечивают возможность в удобный для теоретика момент спроецировать события из мира психических событий в мир физиологических событий и обратно. Например, зарождение некоторого события (клинического феномена) описывается на языке внутрипсихического конфликта, повествование доводится до опосредующего звена – “эмоционального стресса”, а затем продолжение описания осуществляется уже на языке физиологических отношений. Единство рассказа обеспечивается единством ситуационного временного ряда. Хотя о причинном отношении здесь говорить нельзя, но этот недостаток смягчается возможностью обнаружения закономерностей временной координации событий» (Тищенко, 1991а, с. 146).

В психиатрии, психологии и физиологии широко применяются подобного рода «двойственные» понятия, представляющие собой место «перетекания» психического в соматическое. Помимо стресса можно назвать уже описанные «кайнестопатию», «детектор», «церебральное информационное поле», «вегетативную нервную систему», «торможение и возбуждение» и пр.