Степь отпоёт (сборник) - Виктор Хлебников

87. «Моих друзей летели сонмы…»

Моих друзей летели сонмы.Их семеро, их семеро, их сто!И после испустили стон мы.Нас отразило властное ничто.Дух облака, одетый в кожух,Нас отразил, печально непохожих.В года изученных продаж,Где весь язык лишь «дам» и «дашь».Теперь их грезный кубок вылит.О, роковой ста милых вылет!А вы, проходя по дорожке из мауни,Ужели нас спросите тоже, куда они?

88. «Моя так разгадана книга лица…»

Моя так разгадана книга лица:На белом, на белом – два серые зня!За мною, как серая пигалица,Тоскует Москвы простыня.

89. «О, если б Азия сушила волосами…»

О, если б Азия сушила волосамиМне лицо – золотым и сухим полотенцем,Когда я в студеном купаюсь ручье.Ныне я, скромный пастух,Косу плету из Рейна и Ганга и Хоанхо.И коровий рожок лежит около –Отпиленный рог и с скважиной звонкая трость.

90. «Вновь труду доверил руки…»

Вновь труду доверил рукиИ доверил разум свой.Он ослабил голос муки,Неумолчный ночью вой.Судьбы чертеж еще загадочныйЯ перелистываю днями.Блеснет забытыми заботамиВолнующая бровь,Опять звенит работамиНеунывающая кровь.

91. «Где, как волосы девицыны…»

Где, как волосы девицыны,Плещут реки, там в Царицыне,Для неведомой судьбы, для неведомого боя,Нагибалися дубы нам ненужной тетивою,В пеший полк 93-й,Я погиб, как гибнут дети.

92. «Татлин, тайновидец лопастей…»

Татлин, тайновидец лопастейИ винта певец суровый,Из отряда солнцеловов.Паутинный дол снастейОн железною подковойРукой мертвой завязал.В тайновиденье щипцы.Смотрят, что он показал,Онемевшие слепцы.Так неслыханны и вещиЖестяные кистью вещи.

93. «Веко к глазу прилепленно приставив…»

Веко к глазу прилепленно приставив,Люди друг друга, быть может, целуют,Быть может же, просто грызут.Книга войны за зрачками пылаетТого, кто у пушки, с ружьем, но разут.Потомок! От Костомарова позднегоСкитаясь до позднего Погодина,Имя прочтете мое, темное, как среди звезд Нева,Среди клюкву смерти проливших за то, чему имя старинное «родина»,А имя мое страшней и тревожнейНа столе пузырькаС парой костей у слов: «Осторожней,Живые пока!»Это вы, это вы тихо прочтетеО том, как ударил в лоб,Точно кисть художника, дроби ком,Я же с зеленым гробикомУ козырькаПойду к доброй старой тете.Сейчас все чары и насморк,И даже брашна,А там мне не будет страшно.– На смерть!

94. «Ласок…»

ЛасокГруди среди травы,Вы вся – дыханье знойных засух.Под деревом стояли вы,А косыЖмут жгут жестоких жалоб в жёлоб,И вы голубыми часамиЗакутаны медной косой.Жмут, жгут их медные струи.А взор твой – это хата,Где жмут веретеноДве мачехи и пряхи.Я выпил вас полным стаканом,Когда голубыми часамиСмотрели в железную даль.А сосны ударили в щитСвоей зажурчавшей хвои,Зажмуривши взоры старух.И теперьЖмут, жгут меня медные косы.

95. «Сегодня строгою боярыней Бориса Годунова…»

Сегодня строгою боярыней Бориса ГодуноваЯвились вы, как лебедь в озере.Я не ожидал от вас иногоИ не сумел прочесть письмо зари.А помните? Туземною богинейСмотрели вы умно и горячо,И косы падали вечерней голубинейНа ваше смуглое плечо.Ведь это вы скрывались в нивеИграть русалкою на гуслях кос.Ведь это вы, чтоб сделаться красивей,Блестели медом – радость ос.Их бусы золотыеОдели ожерельемЛицо, глаза и волос.Укусов запятыеУчили препинанью голос,Не зная ссор с весельем.Здесь Божия мать, ступая по колосьям,Шагала по нивам ночным.Здесь думою медленной рос яИ становился иным.Здесь не было «да»,Но не будет и «но».Что было – забыли, что будем – не знаем.Здесь Божия матерь мыла рядно,И голубь садится на темя за чаем.

96. «Народ поднял верховный жезел…»

Народ поднял верховный жезел,Как государь идет по улицам.Народ восстал, как раньше грезил.Дворец, как Цезарь раненный, сутулится.

В мой царский плащ окутанный широко,Я падаю по медленным ступеням,Но клич «Свободе не изменим!»Пронесся до Владивостока.

Свободы песни, снова вас поют!От песен пороха народ зажегся.В кумир свободы люди перельютТот поезд бегства, тот, где я отрекся.

Крылатый дух вечернего собораЧугунный взгляд косит на пулеметы.Но ярость бранного позора –Ты жрица, рвущая тенета.

Что сделал я? Народной крови темных снегирейЯ бросил около пылающих знамен,Подругу одевая, как Гирей,В сноп уменьшительных имен.

Проклятья дни! Ужасных мук ужасный стон.А здесь – о, ржавчина и цвель! –Мне в каждом зипуне мерещится Дантон,За каждым дереном – Кромвель.

97. Огневоду

Слово пою я о том,Как огневод, пота струями покрытый, в пастушеской шкуре из пепла, дыма и копоти,Темный и смуглый,Белым поленом кормил тебя,Дровоядного зверя огня.Он, желтозарный, то прятался смертьюЗа забор темноты, то ложился кольцом, как собака,В листве черного дерева мрака.И тогда его глаз нам поведал про оперение синего зимородка.И черными перьями падала черная ветвь темноты.После дико бросался и грыз, гривой сверкнув золотой,Груду полен среброрунных,То глухо выл, пасть к небу подняв, – от холода пламенный голод, жалуясь звездам.Через решетку окна звезды смотрели.И тебя, о, огонь, рабочий кормилТушами белых берез испуганной рощи,Что колыхали главами, про ночь шелестяИ что ему все мало бы, а их ведь не так уже много.О приходе людей были их жалобы. ДажеНа вывеску «Гробов продажа» (крик улиц темноты)Падала тихая сажа.

98. «А я…»

Л. Г.

А яИз вздохов даньСплетаюВ Духов день.Береза склонялась к соседу,Как воздух зеленый и росный.Когда вы бродили по саду,Вы были смелы и прекрасны.Как будто увядает день его,Береза шуметь не могла.И вы ученица Тургенева!И алое пламя повязки узла!Может быть, завтраМне гордостьСиянье сверкающих гор даст.Может, я сам,К седьмым небесамМногих недель проводник,Ваш разум окутаю,Как строгий ледник,И снежными глазамиВ зеленые ручьиПарчой спадая гнутою,Что все мы – ничьи,Плещем у ногТканей низами.Горной тропою поеду я,Вас проповедуя.Что́ звезды и солнце – все позже устроится.А вы, вы – девушка в день Троицы.Там буду скитаться годы и годы.С козБуду писать сказО прелестях горной свободы.Их дикое вымяСосет пастушонок.Где грозы скитаются мимо,В лужайках зеленых,Где облако мальчик теребит,А облако – лебедь,Усталый устами.А ветер,Он вытерРыданье утесаИ падает, светел,Выше откоса.Ветер утих. И утухВечер утехУ тех смелых берез,С милой смолой,Где вечер в очахСеребряных слез.И дерево чар серебряных слов.Нет, это не горы!Думаю, ежели к небу камень теснится,А пропасти пеной зеленою моются,Это твои в день ТроицыШелковые взоры.Где тропинкой шелковой,Помните, я шел к вам,Шелковые ресницы!Это,ТонокИ звонок,Игрист в свирельПастушонок.Чтоб кашу сварить,Пламя горит.А в омуте синемЛистья кувшинок.

99. Харьковское Оно́

Где на олене суровый корольВышел из сумрака северных зорь,Где белое, белое – милая боль,Точно грыз голубя милого хорь.

Где ищет белых мотыльковЕго суровое бревно,И рядом темно молоко –Так снежен конь. На нем Оно!

Оно струит, как темный мед,Свои целуемые косы.На гриве бьется. Кто поймет,Что здесь живут великороссы?

Ее речными именамиЛюдей одену голоса я.Нога качает стременами,Желтея смугло и босая.

100. «Сияющая вольза…»

Сияющая вользаЖелаемых ресницИ ласковая дользаЛаскающих десниц.Чезори голубыеИ нрови своенравия.О, мраво! Моя моролева,На озере синем – мороль.Ничтрусы – туда!Где плачет зороль.

101. «Ветер – пение…»