Внедрение - Андрей Константинов

– Обалдеть! – воскликнул он и зачитал вслух: – «…Докладываю, что вчера, 3 мая 2000 года в 17.30 (МСК), я незаконно проник»… Это что ж такое?

– Это? – хрюкнул в ответ Крылов, запихивая себе сушку за щеку. – Это нам переводят на подмогу офицеров с Северного флота, а они вот так вот опрашивают квартирных воров и составляют соответствующие рапорта.

– А что такое «МСК»?

– Сия аббревиатура означает «по московскому времени», – пояснил Петр Андреевич.

Полковники внимательно посмотрели друг на друга и вместе фыркнули.

– Да-а, – ужаснулся притворно Ильюхин. – Какой флот развалили, сволочи!

– Цусима-Хиросима! – согласился Крылов. – Да у меня тут перлов – хоть сборник выпускай! «Милиционеры шутят». Вчера вот какую сводку отбили… Где она… а, вот… Я тебе зачитаю всю, ты потерпи! Вот: «… В 6.30 в городе Лодейное Поле наряд ОВО на патрульном автомобиле номер… такой-то… отключился от маршрута патрулирования для отправления естественных надобностей и заехал на территорию АЗС "Славнефть", где в туалетной комнате милиционер-водитель Кузьмин достал табельное оружие ПМ, дослал патрон в патронник, выронив при этом пистолет из руки. При падении произошел выстрел, после чего милиционер стал поднимать пистолет и непроизвольно нажал на спусковой крючок. В результате Кузьмин со сквозным огнестрельным ранением левого плеча был госпитализирован в состоянии средней тяжести…» Все!

– Какое потрясающее по своей наглости вранье! – еле смог выговорить Ильюхин, вытирая слезы от смеха.

– Да уж! Небось начальник-то их, когда они чего-то там не поделили между собой в сортире, долго пацанам эту версию втолковывал! И ведь – прокатит! Прокатит, если твердо на своих показаниях стоять будут! А у нас тут, с лифтом этим… Вроде и не врет никто, а вот – поди ж ты…

– Петр, ты опять? – с еле заметной укоризной в голосе остановил Крылова Виталий Петрович.

Петр Андреевич вздохнул:

– Да нет, это я к слову… А сводку эту я Обнорскому… знаешь его? Журналисту Обнорскому зачитывал сегодня по телефону. Он ржал, не верил, что правда. Я ему сей шедевр переслал, пусть у себя в газете напечатает, народ повеселит…

За этим юмором полковники, по взаимному умолчанию, ушли от темы участия Штукина в кровавой бойне в лифте. Они начали судачить о том и о сем, а говоря о всяком-разном, подразумевали, что милицейская судьба Штукина решена. Стало быть, и общая позиция к завтрашнему докладу руководству была выработана. Общая – то есть единая.

Напоследок, уже собираясь уходить, Ильюхин, словно бы нехотя, поинтересовался:

– Полагаю, что оперка этого живучего в корпорацию иби-Юнгерова пристроят?

Крылов вполне мирно пожал плечами:

– Не мне эти вопросы решать и обсуждать, но… но если и да, то ничего зазорного в этом не вижу… А кстати, давай-ка прямо сейчас кое-что у Дениса этого спросим… Телефон-то свой он мне оставил…

Виталий Петрович еле заметно улыбнулся. Крылов, не замечая этой улыбки, набрал номер мобильного телефона Волкова:

– Денис, Крылов беспокоит еще раз… Тут моего коллегу интересует… Штукин вел себя достойно?… Я понимаю, что действовать было нельзя… Ну, не обосрался он внутри? Ага. Все, спасибо. Потом. Пока.

Петр Андреевич с неким даже удовлетворением глянул на Ильюхина:

– Думаю, что все будет неплохо у этого Штукина. Устроится и в пайковых не потеряет.

…Шагая по коридору к своему кабинету, Ильюхин почувствовал такую усталость, будто разгрузил вагон угля. Полковник потирая шею и еле слышно бормотал под нос:

– Черт его знает, как чудно все складывается! – А потом Виталий Петрович вспомнил старую оперскую мудрость: «Если все идет, как по маслу – значит, ты чего-то не учитываешь». Ильюхин не был суеверным человеком, но, убедившись, что его никто не видит в пустом коридоре, трижды сплюнул себе через левое плечо…

…А Штукин в тот момент, когда Крылов звонил Волкову, сидел как раз напротив Дениса. Они попивали очень недурственное красное вино в дорогом камерном ресторанчике. Вернее, они даже не попивали вино, а запивали им теплый и мягкий белый хлеб. Салфетки на столе повергали в трепет своей неправдоподобной белизной, а официант, обслуживающий их столик, вежливо улыбался, даже выходя из зала.

По ответам Дениса Валерка понял, что речь идет о нем, догадался и кто звонит. Однако спрашивать ничего не стал, а Волков не стал свой разговор комментировать. Они долго молчали, наслаждаясь вином, хлебом, тишиной и покоем. Потом Денис вдруг остро блеснул глазами из-под полуприкрытых век и неожиданно спросил:

– Хочешь жить?

Штукин сразу понял, что вопрос глубокий и что касается он не только ощущений до и после стрельбы, но и еще чего-то очень важного, хотя и трудноформулируемого.

– Хочу, – просто ответил Валерка. И в свой ответ он также интонацией постарался вложить глубину.

– А для чего? – перегнулся через столик Денис. – Ты можешь ответить на этот вопрос, надоевший сорокалетним мужикам? Для чего?

– Я никогда об этом много не думал, – честно отозвался Штукин. – Некогда было.

– Знаю, – кивнул Волков. – А вот теперь надо подумать. У тебя и времени сейчас для этого побольше будет. Подумай. Я поопытнее тебя по возрасту, званию и должности – пусть и в другой системе. И стреляли в меня не только сегодня. Я знаю, для чего жить.

– И для чего? – Штукин хотел услышать Дениса, чтобы самому было легче формулировать ответ на серьезный вопрос. Волков это понял:

– Ты не ищи себе костылей. Думай сам и ответь себе сам. Я спросил не ради ответа, а чтобы помочь тебе. Подумаешь?

Валерка улыбнулся:

– Помнишь фильм «Ко мне, Мухтар!»? Так вот, там Никулин за своего пса отвечает: «Он постарается».

Денис одобрительно хмыкнул:

– Тоже любишь советскую классику?

Штукин кивнул:

– Люблю. Теперь так снимать не умеют. Теперь все больше синтетический продукт дают.

Волков развел руками:

– Закон рынка. Первые бабки всегда на бодяге делают. Ничего, еще придет время – и до новых шедевров доживем.

Валера покачал головой:

– Для того чтобы производить некоторые вещи, нужна только империя – вся ее мощь, ее атмосфера…

– Империя? Хм… Может быть… Ладно, раз уж ты сам об империи заговорил – вот что я тебе скажу. В ментовке тебя окружают разные, в основном неплохие, но с уклоном в «никакие» люди. Вы все в погонах, и все, как правило, если идете, то на «демонстрацию». А я считаю – и предлагаю тебе, – что идти надо не на демонстрации, а просто по дороге. Так, как идут по ней некоторые, и не самые плохие, люди. Только у дороги – свой Закон. Это не означает, что я советую тебе сменить буденовку на черный френч дивизии Каппеля. Я советую тебе подумать и надеть пробковый шлем солдата колониальной армии. Я не к противостоянию тебя зову и не предлагаю переходить линию фронта с заранее приготовленной листовкой в кармане…

Денис приподнял свой стильный стаканчик с вином, задумчиво посмотрел сквозь него на не очень яркую лампу настенного бра. Вино красиво лучилось и совсем не походило на кровь, хотя и рождало такие ассоциации. Волков сделал большой глоток и продолжил:

– И еще: я редко позволяю себе говорить столь изысканно. Это сегодня, с устатку. Особый случай. И это – доверие.

– Спасибо, Денис, – сказал Штукин и неожиданно вспомнил рассказ своего отчима о Роммеле и о боях за Северную Африку. Отчим рассказывал, как английского генерала Монтгомери ужасно злило, что его солдаты таскают у себя в карманах фотографии этого немца.

– Не за что, – усмехнулся Волков. – Так знаешь, для чего я выжил? Для того, чтобы держать строй. А в нем главное – кто стоит справа и слева от тебя. Все очень просто. И не надо думать дальше. Не надо думать, что еще вся жизнь впереди. Ты не мерь ее лет в семьдесят, мерь лет в тридцать. Не спорь! Решай – время не ждет!

Денис говорил красиво, и Валера постарался подыграть в тон:

– А в тридцать лет что же? Плаха с топорами?

Волков допил свое вино и резко мотнул головой:

– Так ведь чужая плаха милее, чем когда свои как падаль по земле поволокут… Не кручинься, держи строй! Ну, так как ты?

Штукин посмотрел ему прямо в глаза:

– По рукам!

Денис не был бы собой, если бы не уточнил:

– По рукам – потому что деваться больше некуда?

– По рукам – потому что по рукам, – твердо сказал Валера, и в этот момент он даже сам себе поверил. Он словно оттолкнулся от края обрыва и полетел. Но пока ему лететь было еще не страшно, а интересно.

Вот так, собственно, и состоялось внедрение Штукина. Бог часто улыбается всяким секретным приказам, планам и долгим согласованиям. Правда, древние говорили, что смертные часто плачут, когда боги начинают смеяться…

II. Ильюхин

(май 2000 года, Санкт-Петербург)

Период мирного сосуществования полковников Ильюхина и Крылова продлился всего несколько дней после памятного расстрела в лифте. Собственно говоря, несмотря на то, что в отношении Штукина Крылов при «разборе полетов» у руководства молчаливо поддержал Виталия Петровича, именно этот тройной убой и стал все-таки причиной настоящей войны, вспыхнувшей между сотрудниками уголовного розыска. Точнее, не сам убой, а попытки его раскрытия. Ильюхин хорошо запомнил тот день, когда произошло событие, на которое он не смог закрыть глаза. Полковник в тот самый день, конечно, ничего ни о каком событии не знал – дату он вычислил позже, когда и сам решился на необратимые шаги. Вот тогда, набираясь решимости, Виталий Петрович и вспомнил вдруг – удивительно ярко и четко, как столкнулся лицом к лицу с Крыловым у Доски почета ГУВД.