Забытые по воскресеньям - Валери Перрен
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Этот день должен был стать счастливейшим в ее жизни, но Анжель неуютно. Дело не в волосах и не в коже. Кузен Юго Фредерик все время на нее пялится. Анжель пьет вино, чтобы отвлечься, но, стоит ей повернуть голову, и она натыкается на его отвратно масляный взгляд. Даже в этот торжественный день он не оставляет ее в покое.
Преследование длится много месяцев.
Фредерик ждет ее у дома, тенью следует за Анжель по улице. Она всякий раз обдает мерзавца холодом, но он все никак не успокаивается: «Здравствуйте, вы такая хорошенькая! Добрый вечер, мне нравятся ваши волосы! Добрый день, какая приятная неожиданная встреча! Доброе утро, у вас потрясающие глаза…»
Анжель так и не осмелилась поговорить с Юго. Во время церемонии она жутко боялась, как бы Фредерик не помешал свадьбе. Ничто не предвещало скандала, но на душе было тревожно.
Юго куда-то отходит, и Фредерик направляется к ней. Анжель не успевает поймать мужа за руку и удержать при себе, а улыбающийся Фредерик все ближе. Его улыбка навязчива, как дурной запах. Анжель закрывает глаза и делает большой глоток вина, ухитрившись обжечь горло. Фредерик рядом, и ей хочется отхлестать его по щекам, расцарапать шею, вцепиться в волосы и вырвать сколько сумеет. Жалко, что она не мужчина и не может исколошматить его до полусмерти. Она слышит его шепот:
– Мне очень нравится красный водопад ваших волос.
Не выдержав, Анжель резко вскакивает, цепляется платьем за гвоздик, и платье рвется на талии. Ей кажется, что треснула не ткань, а кожа, и удивляется, почему не потекла кровь. На землю падает несколько белых жемчужин, сердце вот-вот выскочит из груди, Анжель поднимает голову и говорит молящим тоном:
– Исчезните…
А потом просит мать привести портниху, живущую в двух шагах от церкви, а она подождет их в доме священника. Слава богу, никто ничего не заметил, даже Юго. Мать бежит к мастерской, закрытой, как всегда по воскресеньям, но она толкает приоткрытую калитку и попадает на дорожку, ведущую к стеклянному строению на заднем дворе.
Элен сидит на деревянном столе по-турецки, как делают мужчины-портные, и громко с кем-то разговаривает. Мать Анжель стучит, какая-то птица вспархивает и улетает. Сквозь застекленную дверь женщина замечает, что Элен смотрит на нее, но не видит. И вдруг делает приглашающий жест.
Мать Анжель приняла за собеседника молодой швеи… тряпичный манекен, девушка одна, но с кем-то ведь она разговаривала!
Час спустя платье новобрачной выглядит целёхоньким. Элен прошлась по всем швам. Они с Анжель стоят лицом к узкому коридору, рядом с вешалкой, соединенной с зеркалом. Элен открыла дверь дома, чтобы впустить свет. Юная жена восхищается работой швеи, как чудом.
– Простите меня, Элен…
– Но за что? Я не понимаю…
Анжель вглядывается в лицо собеседницы: Элен моложе на три года, но возраст по лицу не определяется. У нее очень светлая кожа, заколотые в пучок волосы растрепались, голубые глаза, крупный рот и высокие скулы придают ей неотразимую прелесть. Элен принадлежит к тому типу славянских красавиц, в которых кто-то влюбляется с первого взгляда, а кто-то презрительно фыркает: «Ну и что в ней хорошего? Все слишком, все карикатурно большое! Вон, глазищи, аж до висков достают!»
В Клермене люди называют Элен Эль сумасшедшей, а дети ее боятся.
Анжель берет Элен за руки.
– На первых примерках вы мне не нравились. Мама решила, что платье сделаете вы, и только вы… А я вас боялась.
– Ничего страшного, – отвечает Элен. – Я тоже себя боюсь.
Анжель улыбается молодой женщине, которая словно бы где-то витает. Она привлекательна, но есть в ней нечто тревожащее душу. Элен смотрит не на окружающий мир, взгляд ее обращен в себя. А еще она никогда не улыбается. Даже когда отвечает «да».
– Пальчики у вас, как у феи, – говорит Анжель, Элен смущенно опускает глаза, они обнимаются и расстаются. Фредерика не видно, и Анжель облегченно вздыхает.
Элен остается одна. Она несколько секунд разглядывает свои пальцы, потом берется за уборку. Дверь так и стоит открытая – Элен приманивает солнце, где бы она ни находилась.
Назад в мастерскую она идет мимо кладбища и пытается читать фамилии на надгробных плитах. Элен толкает низкую боковую дверь церкви, входит в тихую пустоту, опускается на колени и обращается к Богу, повторяя одну-единственную фразу: «Научи меня читать!»
– Что делаешь?
Я вздрагиваю от неожиданности и захлопываю тетрадь.
– Пишу.
– Вообразила себя Маргерит Дюрас?[13]
– Откуда тебе известно о Маргерит?
– Из курса французского. Нудятина. Очень надеюсь, ты пишешь по-другому.
– Если бы я умела как она… Открой окно.
– А ты что такая смурная?
– Терпеть не могу, когда ты куришь в моей комнате!
– При чем тут комната? Тебя бесит, что я курю… И зря, ты же мне не мамочка.
Жюль открывает окно, высовывает голову. Вид у него обиженный, и я сообщаю:
– Вчера вечером снова был анонимный звонок из «Гортензий».
Он оборачивается, прищуривается и спрашивает:
– Какое семейство «осчастливили»?
– Тебе пора к парикмахеру… Родственников Жизель Дионде, крошечной галантерейщицы с сиреневыми волосами. Я рассказывала тебе о ней на прошлой неделе.
– Помню.
– Раньше она много времени проводила за игрой в карты и ходила на мастер-классы во все мастерские, но с начала лета кучкуется с остальными у главного входа, так что имела счастье лицезреть заплаканных родственников в трауре.
Жюль щелчком отправляет окурок в сад. Завтра утром дедуля подберет его, ворча себе под нос, потом бросит в таз с водой, которой будет поливать розовые кусты и травить всяких букашек.
Жюль садится рядом со мной на кровать.
– И что они сказали, когда увидели старушку… живой?
– Вообрази себе потрясение бедолаг! Вообще-то мне показалось, что они были разочарованы.
– Что значит разочарованы?!
– Понимаешь, смерть старого человека кладет конец чувству вины. Это очень сложно… Печаль пополам с облегчением.
– А «покойница» что сказала?
– Она их не сразу узнала, но потом выглядела довольной. Тем более что в полдень они повели ее в ресторан. Знаешь, старики часто бывают неприветливы с членами семьи, но если их вдруг начинают навещать, что-то меняется. Тоска и тревога отступают. Вот и Жизель во второй половине дня вернулась к карточной игре – после трехнедельного перерыва!
– Значит, звонки Анонима приносят какую-то пользу?
– Мадам Ле Каню только что объявила персоналу, что полиция проведет расследование внутри дома престарелых, – я передразниваю интонацию начальницы, надеясь развеселить Жюля, – чтобы раскрыть тайну анонимных телефонных звонков.
Но Жюль не удостаивает меня улыбкой.
