Никто, кроме вас. Рассказы, которые могут спасти жизнь - Андрей Звонков

Старик заплакал.

– Я не помню, вчера или позавчера. Телефон найти не мог, я не помню, – повторил он. – Ногу не чувствую! Вот сегодня нашел трубку в кармане, позвонил, только номер «03» помню.

Нестеров полез в ящик и нашел там жгут. Перемотал бедро и сказал спасателям:

– Теперь можно поднимать, а то без почек останется. И «Скорую» сейчас вызовем.

Таня поняла намек и принялась дозваниваться до «Скорой». Когда диспетчер сняла трубку, фельдшер передала коммуникатор доктору.

– Танюш, надо капельницу наладить с глюкозой и аскорбинкой. – Нестеров вздохнул. – Везет нам с тобой: что ни вызов – шедевр идиотизма…

Спасатели крутились вокруг двери, надо было что-то придумать с замком. Полицейские пытались выяснить у деда, которого перенесли на кушетку, есть ли у него родня. Как оказалось, нет никого.

– Это пока живой, нету, – негромко сказал кто-то из спасателей, – а как дуба даст, сразу найдутся!

– Дед, кто за тобой ухаживает? – спросил один из полицейских.

– Соцработница ходит, – прошептал старик, – два раза в неделю.

– Когда была?

– Не помню.

– Ну, по логике, – сказал Нестеров, – если два дня, то ее не было не меньше суток. Сколько он под буфетом пролежал, уже неважно. Ясно, что больше двух часов, значит, краш-синдром[15] есть сто процентов. Дед, – обратился он к старику, наклонившись, – сейчас «Скорая» приедет, отвезет в больницу. С ногой надо разобраться! Выяснить, сломана или нет.

Таня, натянув стерильные перчатки, поставила внутривенный катетер и подключила капельницу. Она успела сбегать в машину и принести кардиограф. Больного «Скорой» нужно сдать по возможности обследованным и осмотренным. Она нашла паспорт старика, переписала его в карту и отдала ее врачу. Полицейские ушли, оставив одного участкового офицера. Спасатели размышляли, как бы восстановить замок или вообще запереть квартиру, когда деда увезут.

Бригада «Скорой» прибыла минут через десять, Таня как раз закончила снимать ЭКГ. Вошли два фельдшера с водителем, поздоровались. Они сразу принесли волокушу и попросили никого не уходить, обращаясь в основном к спасателям и участковому. Но, оценив комплекцию старичка, решили, что справятся сами.

Нестеров закончил осмотр пострадавшего и особенно его ноги. Судя по следам и синякам, буфет пролежал на ней около суток. От черты, которую оставила небольшая столешница, нога ниже до самой ступни была мясного цвета с фиолетово-синюшными, напоминающими трупные пятнами. Подозрения на краш-синдром, или синдром длительного сдавления, полностью подтвердились. Фельдшеры «Скорой» не спорили. Один, наклонившись, сказал:

– В больничку поедем?

– Не хочется, – сказал старик, – я б дома остался!

Нестеров замер в изумлении.

– Ребята! Это не обсуждается! Тут ногу нужно… – Он сделал пальцами жест, как ножницами. – Берите и везите!

– Мы обязаны спросить, – сказал старший по бригаде. – Вдруг он не хочет?

– Да он не понимает, насколько все серьезно! – Врач покраснел. – Не валяйте дурака!

– Если он не хочет ехать, мы его не повезем! – Старший нагнулся к уху деда: – Надо ехать в больницу! Нога очень плохая! Дома не вылечить! – Он повернулся к врачу: – А вы его не обезболивали?

– У нас нет наркотиков, – мрачно сказал Нестеров, – баралгин мы ему ввели в вену. Ребята, дед неадекватен, он около суток пролежал под буфетом. Если не отвезете – его смерть на вашей совести будет. Я приеду в поликлинику и подам рапорт дежурному смены в оперотделе.

– Не надо нас пугать, – сказал фельдшер, – мы действуем по инструкции. Если не хочет, заставить не можем!

Нестеров повернулся к участковому. Тот стоял неподалеку с безучастным видом.

– Полицейский! Я, как врач, ставлю больному старческую деменцию, он не ориентирован во времени и пространстве, энцефалопатия тут очевидна, он не может отвечать за свои слова и действия! В карте я это отражу. Больной в очень тяжелом состоянии, и, если ему не оказать хирургическую помощь, он умрет в ближайшие три-четыре дня от острой почечной недостаточности.

– Да он и так помрет, – сказал второй фельдшер. – Думаете, перенесет операцию?

– А вот это уже не ваше дело, – разозлился Нестеров. – Дед неадекватен, его заявления ничего не стоят.

– Отвезем, – сказал старший по бригаде, – нам все равно, лишь бы в машине не отошел. Капельничку поставили – и хорошо. На пленке что?

– Синусовая тахикардия, – ответил Нестеров, – сто три в минуту, давление девяносто на пятьдесят. Отнести в машину поможем.

– Сами управимся, – сказал второй фельдшер «Скорой», – дед легкий, наверное, голодный. В больничке накормят. А если до ужина успеем, и ложку найдут.

– Какую ложку? – спросил Нестеров. – Его на экстренную возьмут. Давайте, ребята, если вам помощь не нужна, мы поедем.

Таня не вмешивалась в перепалку с фельдшерами «Скорой», это была бригада с другой подстанции. Сама она находилась в каком-то двояком состоянии. С одной стороны, по инструкции отказ от госпитализации подразумевал простые действия: взять подпись, оставить вызов другой бригаде через два часа, если пациент вдруг дозреет до осознания, что без больницы никак. Но другой половинкой ума она понимала, что за эти два часа в организме деда начнутся необратимые изменения и его уже не спасет никакая операция. У него и сейчас-то шансов все меньше остается, но пока они еще есть. Жгут – ненадежное спасение. Нестеров поднял ящик, махнул карточкой Тане, добавив: «Пойдем!» Они вышли и начали спускаться к машине. На лестнице встретили женщину с пакетами, та удивленно смотрела на разрезанную дверь. Увидев бригаду «неотложки», спросила:

– А что случилось?

– А вы кто? – спросил в свою очередь доктор.

– Я из собеса, – ответила женщина, – соцработник. Вот, продукты принесла.

– Ваш подопечный, похоже, вчера умудрился уронить на себя буфет, – объяснил Нестеров, – и около суток пролежал придавленный. Пока телефон не нашел в кармане. Видно, он еще и без сознания был какое-то время. Пришлось дверь вскрывать.

– Что ж теперь делать-то? – запричитала женщина. – Замок-то испортили! Как же без замка теперь?

– Вы идите в квартиру, деда сейчас повезут в больницу, а вы поговорите со спасателями. Они подскажут, как вам быть с дверью.

Из машины Таня набрала номер диспетчера.

– Мы закончили!

– Это хорошо, – сказала диспетчер, – есть еще вызов. Что-то вы долго!

– Спасателей ждали и полицию. Они ведь не «Скорая», им спешить незачем! – вставил пять копеек Нестеров, услыхав реплику диспетчера насчет «долго».

Таня вспоминала вызов, на который они ездили в прошлые сутки. «Женщина, восемьдесят четыре года, жар». Приехали по адресу, а там из-под двери дым валит. Оказалось, не жар, а пожар! Бабку вытащили живую. Дыма наглоталась! Так у нее вся комната была завалена хламом с помойки. Какие-то пакеты, бумага, тряпки рваные. Нестеров, сдавая угоревшую старушку, сказал:

– Вот это крайняя форма синдрома Плюшкина.

– А такой разве есть? – усомнилась Таня.

– Официально, может, и нет. Но как-то эту дикую страсть захламлять свое жилье психиатры называют? Гоголь описал ее очень хорошо. Наверное, есть. Тебе ведь приходилось с этим встречаться? Каждый день практически?

Таня кивнула. Это правда. Еще на практике они с Сашей частенько приезжали к старикам, в квартирах которых повсюду лежали какие-то коробки, пакеты, перевязанные кипы журналов, газет и книг, чемоданы, сумки или огромные клетчатые «челночные» баулы, и все это было покрыто сантиметровым слоем пыли. Ерофеев не мог сдержаться и частенько подкалывал обитателей: «Недавно переехали?» Некоторые старички понимали и принимали иронию, но иногда отвечали именно в стиле Плюшкина: «Это все нужное!» И вот закономерный финал страсти захламлять жилище – пожар.

Работая с педиатром Ковалевым, доктором Бармалеем, Таня однажды услышала от него:

– Больше половины всех причин вызовов «Скорой помощи» – это нарушение правил техники безопасности, глупость и безалаберность. И чаще всего страдают от этого старики и дети.

И каждый месяц, каждое дежурство она убеждалась в справедливости этого заявления.

За месяц работы с доктором Нестеровым на «неотложке» Таня вывела еще один синдром – одиночества. Наверное, ни в одной стране мира нет такого количества одиноких и брошенных стариков, как в России. Но верить в это не хотелось. И особенно стыдно становилось оттого, что все это происходит не где-нибудь в деревне на окраине страны, а в самом крупном и совсем не бедном городе – Москве.

К счастью, в машине хранилось оборудование для бригады «Скорой» – дыхательный аппарат с кислородным баллоном. Нестеров сходил сам и, пока ждали пожарных и бригаду 103, давал угоревшей старушке дышать кислородом. Говорить она не могла, таращила глаза и что-то невнятно бубнила беззубым ртом. Василий Васильевич оставил Таню с бабушкой, а сам нырнул в клубы дыма, пытаясь определить, где горит и горит ли или только тлеет. К счастью, открытого пламени он не увидел, но в куче тряпья, видимо, оказалась влажная ветошь, которая начала тлеть.