Месяц в деревне - Иван Тургенев

Шпигельский. Да и я сам того-с… Я сам не воображал… Да вот заехал к нему (указывая на Болъшинцова), а он уж в коляске сидит, сюда едет. Ну, я тотчас оглобли назад да вместе с ним и вернулся.

Ракитин. Что ж, добро пожаловать.

Большинцов. Я точно собирался…

Шпигельский (заминая его речь). Нам люди сказали, что господа все в саду… По крайней мере, в гостиной никого не было…

Ракитин. Да вы разве не встретили Наталью Петровну?

Шпигельский. Когда?

Ракитин. Да вот сейчас.

Шпигельский. Нет. Мы не прямо из дому сюда пришли. Афанасию Иванычу хотелось посмотреть, есть ли в рощице грибы?

Большинцов (с недоумением). Я…

Шпигельский. Ну, да мы знаем, что вы до подберезников большой охотник. Так Наталья Петровна домой пошла? Что ж? И мы можем вернуться.

Большинцов. Конечно.

Ракитин. Да она пошла домой для того, чтобы позвать всех гулять… Они, кажется, собираются пускать змея.

Шпигельский. А! И прекрасно. В такую погоду надобно гулять.

Ракитин. Вы можете остаться здесь…. Я пойду, скажу ей, что вы приехали.

Шпигельский. Для чего же вы будете беспокоиться… Помилуйте, Михайло Александрыч…

Ракитин. Нет… мне и без того нужно…

Шпигельский. А! ну в таком случае мы вас не удерживаем… Без церемонии, вы знаете…

Ракитин. До свиданья, господа. (Уходит налево.)

Шпигельский. До свидания. (Болъшинцову.) Ну-с, Афанасий Иваныч…

Большинцов (перебивая его). Что это вам, Игнатий Ильич, вздумалось насчет грыбов… Я удивляюсь; какие грыбы?

Шпигельский. А небось мне, по-вашему, следовало сказать, что, дескать, заробел мой Афанасий Иваныч, прямо не хотел пойти, попросился сторонкой?

Большинцов. Оно так… да всё же грыбы… Я не знаю, я, может быть, ошибаюсь…

Шпигельский. Наверное ошибаетесь, друг мой. Вы вот лучше о чем подумайте. Вот мы с вами сюда приехали… сделано по-вашему. Смотрите же! не ударьте лицом в грязь.

Большинцов. Да, Игнатий Ильич, ведь вы… Вы мне сказали, то есть… Я бы желал положительно узнать, какой ответ…

Шпигельский. Почтеннейший мой Афанасий Иваныч! От вашей деревни досюда считается пятнадцать верст с лишком; вы на каждой версте по крайней мере три раза предлагали мне тот же самый вопрос… Неужели же этого вам мало? Ну, слушайте же: только это я вас балую в последний раз. Вот что мне сказала Наталья Петровна: «Я…»

Большинцов (кивая головой). Да.

Шпигельский (с досадой). Да… Ну, что «да»? Ведь я еще вам ничего не сказал… «Я, говорит, мало знаю господина Большинцова, но он мне кажется хорошим человеком; с другой стороны, я нисколько не намерена принуждать Верочку; и потому пусть он ездит к нам, и, если он заслужит…»

Большинцов. Заслужит? Она сказала: заслужит?

Шпигельский. «Если он заслужит ее расположение, мы с Анной Семеновной не будем препятствовать…»

Большинцов. «Не будем препятствовать»? Так-таки и сказала? Не будем препятствовать?

Шпигельский. Ну да, да, да. Какой вы странный человек! «Не будем препятствовать их счастью».

Большинцов. Гм.

Шпигельский. «Их счастью». Да; но, заметьте, Афанасий Иваныч, в чем теперь задача состоит… Вам теперь нужно убедить самое Веру Александровну в том, что для нее брак с вами, точно, счастье; вам нужно заслужить ее расположение.

Большинцов (моргая). Да, да, заслужить… точно; я с вами согласен.

Шпигельский. Вы непременно хотели, чтобы я вас сегодня же сюда привез… Ну, посмотрим, как вы будете действовать.

Большинцов. Действовать? да, да, нужно действовать, нужно заслужить, точно. Только вот что, Игнатий Ильич… Позвольте мне признаться вам, как лучшему, моему другу, в одной моей слабости: я вот, вы изволите говорить, желал, чтобы вы сегодня привезли меня сюда…

Шпигельский. Не желали, а требовали, неотступно требовали.

Большинцов. Ну да, положим… я с вами согласен. Да вот, видите ли: дома… я точно… я дома на всё, кажется, был готов; а теперь вот робость одолевает.

Шпигельский. Да отчего ж вы робеете?

Большинцов (взглянув на него исподлобья). Рыск-с.

Шпигельский. Что-о?

Большинцов. Рыск-с. Большой рыск-с. Я, Игнатий Ильич, должен вам признаться, как…

Шпигельский (прерывая). Как лучшему вашему другу… знаем, знаем… Далее?

Большинцов. Точно так-с, я с вами согласен. Я должен вам признаться, Игнатий Ильич, что я… я вообще с дамами, с женским полом вообще, мало, так сказать, имел сношений; я, Игнатий Ильич, признаюсь вам откровенно, просто не могу придумать, о чем можно с особой женского пола поговорить – и притом наедине… особенно с девицей.

Шпигельский. Вы меня удивляете. Я так не знаю, о чем нельзя с особой женского пола говорить, особенно с девицей, и особенно наедине.

Большинцов. Ну, да вы… Помилуйте, где ж мне за вами? Вот по этому-то случаю я бы желал прибегнуть к вам, Игнатий Ильич. Говорят, в этих делах лиха́ беда начать, так нельзя ли того-с, мне для вступленья в разговор – словечко, что ли, сообщить какое-нибудь приятное, вроде, например, замечанья – а уж там я пойду. Уж там я как-нибудь сам.

Шпигельский. Словечка я вам никакого не сообщу, Афанасий Иваныч, потому что вам никакое словечко ни к чему не послужит… а совет я вам дать могу, если хотите.

Большинцов. Да сделайте же одолженье, батюшка… А что касается до моей благодарности… Вы знаете…

Шпигельский. Полноте, полноте; что я, разве торгуюсь с вами?

Большинцов (понизив голос). Насчет троечки будьте покойны.

Шпигельский. Да полноте же наконец! Вот видите ли, Афанасий Иваныч… Вы, бесспорно, прекрасный человек во всех отношениях… (Большинцов слегка кланяется) человек с отличными качествами…

Большинцов. О, помилуйте!

Шпигельский. Притом у вас, кажется, триста душ?

Большинцов. Триста двадцать-с.

Шпигельский. Не заложенных?

Большинцов. За мной копейки долгу не водится.

Шпигельский. Ну, вот видите. Я вам сказывал, что вы отличнейший человек и жених хоть куда. Но вот вы сами говорите, что вы с дамами мало имели сношений…

Большинцов (со вздохом). Точно так-с. Я, можно сказать, Игнатий Ильич, сызмала чуждался женского пола.

Шпигельский. Ну, вот видите. Это в муже не порок, напротив; но всё-таки в иных случаях, например при первом объяснении в любви, необходимо хоть что-нибудь уметь сказать… Не правда ли?

Большинцов. Я совершенно с вами согласен.

Шпигельский. А то ведь, пожалуй, Вера Александровна может подумать, что вы чувствуете себя нездоровыми – и больше ничего. Притом фигура ваша, хотя тоже во всех отношениях благовидная, не представляет ничего такого, что эдак в глаза, знаете ли, бросается, в глаза; а нынче это требуется.

Большинцов (со вздохом). Нынче это требуется.

Шпигельский. Девицам, по крайней мере, это нравится. Ну, да и лета ваши, наконец… словом, нам с вами любезностью брать не приходится. Стало быть, вам нечего думать о приятных словечках. Это опора плохая. Но у вас есть другая опора, гораздо более твердая и надежная, а именно ваши качества, почтеннейший Афанасий Иваныч, и ваши триста двадцать душ. Я на вашем месте просто сказал бы Вере Александровне…

Большинцов. Наедине?

Шпигельский. О, непременно наедине! «Вера Александровна!» (По движениям губ Болъшинцова заметно, что он шёпотом повторяет каждое слово за Шпигельским.) «Я вас люблю и прошу вашей руки. Я человек добрый, простой, смирный и не бедный: вы будете со мною совершенно свободны; я буду стараться всячески вам угождать. А вы извольте справиться обо мне, извольте обратить на меня немножко побольше внимания, чем до сих пор, – и дайте мне ответ, какой угодно и когда угодно. Я готов ждать, и даже за удовольствие почту».

Большинцов (громко произнося последнее слово). Почту. Так, так, так… я с вами согласен. Только вот что, Игнатий Ильич; вы, кажется, изволили употребить слово: смирный… дескать, смирный я человек…

Шпигельский. А что ж, разве вы не смирный человек?

Большинцов. Та-ак-с… но всё-таки мне кажется… Будет ли оно прилично, Игнатий Ильич? Не лучше ли сказать, например…

Шпигельский. Например?

Большинцов. Например… например… (Помолчав.) Впрочем, можно, пожалуй, сказать и смирный.