Красный Марс - Ким Робинсон

Лишь два из старых трейлеров по-прежнему оставались здесь, и те, судя по всему, были брошены или использовались как склады. Между ними из ночной пыли выплыли фигуры, и Джон на мгновение испугался, но они прошли мимо. Он вернулся к квадранту и снова обошел его вокруг, затем вышел на тропинку, что вела к Алхимическому кварталу. Там он встал, глядя на устаревший комплекс туннелей, трубопроводов и приземистых белых строений, исписанных черными, выведенными каллиграфическим почерком уравнениями. Ему вспомнились первые годы. Но теперь было настоящее — казалось, он и глазом не успел моргнуть. Стоял сумрак Великой бури. Цивилизация, продажность, кризис. Убийство на Марсе. Он заскрежетал зубами.

Прошел уже час, было девять вечера. Он вернулся к шлюзу и вошел внутрь. В раздевалке снял скафандр, прогулочник, ботинки и белье, принял душ, обсушился, надел комбинезон и причесался. Сделал глубокий вдох, прошел вдоль южной стороны квадранта и поднялся мимо других отсеков, пока не достиг того, в котором располагалась его комната. Еще открывая дверь, он без удивления заметил, что к нему приближались четверо следователей УДМ ООН, но попытался все же изобразить удивление, когда ему приказали остановиться.

— В чем дело? — спросил он.

Среди них не было ни Хьюстона, ни Чанга, но были другие трое мужчин и одна женщина из той первой группы, что была в Лоу-Пойнте. Мужчины сгрудились по бокам от него, не отвечая ему, и, когда открыли дверь, двое сразу вошли внутрь. Джон сдержался, чтобы не ударить их, не повысить на них голос или не рассмеяться выражению их лиц, когда они увидели, что комната пуста. Он просто с любопытством смотрел на них, стараясь ограничиться гневом, который проявил бы, если бы совершенно не понимал происходящего. Гнев, разумеется, должен быть сильным, и, если бы он позволил ему выплеснуться наружу, было бы уже трудно сдерживаться, не превышая допустимого уровня. На них следовало накричать как на чересчур рьяных полицейских, но не набрасываться, как на тех, кто убил человека.

Пока они недоумевали от непредвиденной ситуации, ему удалось выпроводить их несколькими колкими репликами, а потом он закрыл дверь и уселся посреди комнаты.

— Полин, скачай, пожалуйста, то, что сейчас происходит в системе безопасности и сохрани себе. И покажи мне камеры, которые снимают этих людей.

И Полин выследила их. Уже через две минуты они вошли в комнату с мониторами, где к ним присоединились Чанг и остальные. Там они принялись просматривать записи. Джон сидел перед экраном Полин и наблюдал, как они прокручивают часовую запись, а потом обнаруживают, что она длилась всего час и что дневные записи стерты. Теперь им было над чем подумать. Он зловеще улыбнулся и велел Полин выйти из системы.

На него волной накатила усталость. Было всего одиннадцать часов, но весь адреналин и утренняя доза омегендорфа улетучились, и теперь он чувствовал себя изможденным. Он сел на кровать, но, вдруг вспомнив, что здесь недавно лежало, вскочил. И в итоге решил спать на полу.

В минуты временного сброса его разбудил Спенсер Джексон, сообщивший новость о том, что в мусорном отделении робота обнаружен труп. Обессиленный, он пришел в медпункт, где встал рядом со Спенсером и пристально посмотрел на тело Яшики Муя, в то время как несколько следователей сверлили его глазами. Диагностическое оборудование было столь же эффективным в патологической анатомии, что и в любой другой области, — а то и лучше, — и сейчас, взяв образец крови, выявило содержание в ней коагулянта. Джон мрачным тоном приказал провести полную экспертизу: необходимо просканировать тело и одежду Муя, сопоставить все микроскопические частицы с его геномом, затем проверить инородные частицы на соответствие по списку всех, кто в тот момент находился в Андерхилле. Отдавая распоряжение, Джон пристально смотрел на следователей, но те и глазом не повели. Вероятно, они действовали в перчатках и прогулочниках, а то и сделали все дистанционно, как он. Ему пришлось отвернуться, чтобы скрыть свое отвращение, он не мог дать им понять, что обо всем знал!

Но раз они оставили тело в его комнате, то должны были подозревать, что именно он его оттуда убрал и стер записи с камер. Выходит, они понимали, что он знал, — или подозревали это. Но не могли быть уверены и выдавать себя не хотели.

Час спустя он вернулся в свою комнату и снова лег на пол. Несмотря на то, что все еще был изнурен, он не смог уснуть. Он смотрел в потолок и думал. Думал обо всем, что узнал.

Ближе к рассвету он почувствовал, что во всем разобрался. Махнув рукой на сон, он поднялся и вышел на очередную прогулку: ему хотелось оказаться снаружи, вне мира людей и его болезненной испорченности, среди сильнейших порывов ветра, отчетливо видимых благодаря летающей пыли.

Но, когда он выбрался из шлюза, над головой светили звезды. Целая сеть их — тысячи звезд горели, как в старые времена, без малейших миганий и мерцаний, и даже самые слабые были так различимы, что черное небо казалось слегка белесым, будто все его заполнял собой Млечный Путь.

Когда он справился с изумлением и почти забыл об увиденном чуде, он позвонил по внутренней связи и сообщил новость.

Это вызвало настоящее столпотворение. Люди узнавали и будили друзей, выбегали в раздевалки, чтобы захватить прогулочники, пока те еще были. Теперь шлюз постоянно открывался и выпускал целые толпы.

Небо приняло темно-розовый оттенок и уже начинало тлеть, а на востоке быстро светлело. Сотни звезд исчезали, пока с восточной стороны не остались только Венера и Земля, выделяющиеся при растущей силе света. Небо становилось все ярче и ярче, пока не показалось, что оно стало таким ярким, каким только мог быть день: даже под забралом глаза слезились, и некоторые при этом зрелище не могли сдерживать возгласов на общей частоте. Люди носились повсюду, бормоча что-то по внутренней связи, а небо становилось до невозможности ярким, а потом ярче и еще ярче, пока не стало казаться, будто оно вот-вот вспыхнет. Оно пульсировало сияющим розовым светом, затмившим собой последние две крапинки — Венеру и Землю. Затем солнце пробило горизонт и разлилось по равнине, точно как термоядерная бомба, и люди с шумом принялись скакать среди длинных черных теней, отбрасываемых камнями и зданиями. Восточные стены превратились в огромные блоки, окрашенные в излюбленные цвета фовистов, с ошеломляющим блеском мозаик, на которые невозможно было свободно смотреть. Воздух был прозрачным как стеклышко и казался твердым телом, наполненным чем-то, излучавшим предельную ясность.

Джон покинул толпу и направился на восток в сторону Чернобыля. Выключил связь. Розовое небо было более насыщенным, чем он помнил, а прямо над головой и вовсе имело пурпурный оттенок. В Андерхилле все сходили с ума. Многие из здешних никогда не видели солнечного света на Марсе, и теперь им казалось, будто при Великой буре проходила вся их жизнь. Но теперь буря закончилась, и они бродили по округе, упиваясь этим светом, скользя по розовому льду, играя в снежки из желтого снега, взбираясь на обледеневшие ступени пирамид. Увидев это, Джон сам решил взобраться на пирамиду, чтобы осмотреть холмы и низины в окрестностях Андерхилла. Они были покрыты льдом и занесены наносами, но в остальном ничем не изменились. Он включил общую частоту, но тут же выключил: люди, оставшиеся внутри, вопили, желая получить прогулочники, но те, кто оставались снаружи, не обращали на их просьбы внимания. Он тряхнул головой: пронзительные крики вызвали в памяти тело, лежавшее на его кровати, и радоваться больше не хотелось.

Наконец он вернулся внутрь и отдал свой прогулочник паре женщин его габаритов, которые тут же принялись спорить, кто из них наденет его первой. Джон вернулся в центр коммуникаций и позвонил Саксу в Эхо-Оверлук. Когда тот ответил, он поздравил его с окончанием бури.

Сакс небрежно отмахнулся, будто это уже несколько лет как произошло.

— Они высадились на Амор 2051В, — сказал он.

Так назывался ледяной астероид, избранный для входа в орбиту Марса. Теперь на него устанавливали ракеты, которые должны были вынести его на курс, близкий к траектории «Ареса». Без теплового щита он должен был сгореть при аэродинамическом торможении. Все складывалось удачно, и проект предполагалось завершить через шесть месяцев. Вот это уже были важные новости, намекнул Сакс, как обычно сощурившись. Великая буря уже была в прошлом.

Джон не мог не рассмеяться. Но затем вспомнил о Яшине Муе и рассказал об этом Саксу — чтобы испортить праздник и ему. Сакс лишь поморгал.

— Это становится серьезным, — наконец заключил он. Джон, испытывая отвращение, попрощался и оборвал связь.

Переполняемый яростно борющимися между собой хорошими и плохими чувствами, он побрел обратно через своды. Вернулся в свою комнату, принял омегендорф и один из новых пандорфов, которые дал ему Спенсер, затем вышел из центрального атриума и стал ходить среди растений — тощих порождений бури, тянущихся к лампам, висящим над головой. Небо все еще было прозрачным, темно-розовым, но очень ярким. Многие из тех, кто сначала выбрался наружу, теперь вернулись и вышли в атриум, где веселились посреди высаженных рядов. Он наткнулся на пару друзей, нескольких знакомых, но в основном здесь были незнакомцы. Затем вернулся под своды и стал проходить мимо комнат, полных незнакомых людей, которые иногда приветствовали его возгласами. Если они слишком настойчиво призывали его произнести речь, он взбирался на стул и что-то им тараторил, ощущая прилив эндорфинов, которые в этот день вели себя совершенно непредсказуемо, учитывая его мысли об убитом мужчине. Иногда в нем поднималась такая страсть, что он не знал, что скажет дальше, пока эти слова не срывались с его губ. «В день, когда закончилась буря, мы видели в доску пьяного Джона Буна», — скажут потом они. Он же думал: «Ладно, пусть говорят, что им вздумается». Когда дело касалось легенд, то, что он делал на самом деле, все равно не имело значения.