Глаз бури - Екатерина Мурашова

– Я?! – Туманов моргнул от удивления, но тут же внутренне согласился с ней. Он ведь заранее ожидал, что с Софьей все получится иначе, нежели с другими. Вот и получилось. Впрочем, того, что она в своем нынешнем положении станет им командовать, он предположить не мог. Что ж, пусть будет, как она хочет!

– Ты будешь смотреть? – спросил он.

– А что, мне надо глаза закрыть? – Софи с готовностью подняла ладошки.

Туманов тихонько выругался сквозь зубы и стал быстро раздеваться. Он невольно морщился каждый раз, когда одежда задевала уже прорвавшийся и мокнущий волдырь от ожога на руке, и каждая его гримаса эхом отражалась на лице Софи.

– Все-таки, какой глупый. Зачем? – прошептала она и добавила уже во весь голос. – Ну вот, я всегда говорила, у мужчин одежда куда удобнее, чем у женщин… У нас столько глупостей всяких… А у самоедов в Сибири и у киргизов женщины тоже ходят в штанах. Я пробовала, очень хорошо…

– Женщины североамериканских индейцев тоже носят штаны, – независимо сообщил Туманов. На нем самом штанов уже не осталось.

– Ого! – сказала Софи, внимательно оглядывая обнаженную фигуру мужчины.

– Ну как? Нравится? – сдавленным голосом спросил он.

– Даже и не знаю, – серьезно ответила Софи. – Мне трудно судить, но… кажется, ты довольно привлекательный. Только… только почему такой большой?…

Направление ее взгляда было исчерпывающе красноречивым, и Туманов внезапно с диким удивлением почувствовал, как краска заливает его лицо и шею. Он? Краснеет от смущения?! Под взглядом девицы?!! Ничего более глупого он не мог себе даже вообразить.

– Мне можно подойти?

– Иди, – в голосе Софи явно послышались сомнения.

Он сел рядом с ней на кровать и обнял за плечи. Софи явственно напряглась, но потом быстро обдумала ситуацию и, расслабившись откровенным усилием воли, слегка прижалась к телу мужчины. «Чего уж теперь, коли так!» – легко прочитал Туманов, заглянув ей в лицо. Представил картину со стороны и едва не выругался вслух. Эта девица положительно делала его идиотом! Надо кончать все это поскорее!

– Послушай, Михаил! – быстро заговорила Софи. – Ты только не сердись, пожалуйста. Я понимаю, что для тебя все это… Но я же… Я понимаю, что это естественно… и физиология… Не думай, я не такая уж кисейная барышня… Я хоть и выросла в свете, где все условности, но…у меня, если хочешь знать, вполне передовые взгляды…Знаешь, я еще в детстве у нас в усадьбе видела, как жеребцов с кобылами случают… – Туманов поднес к лицу свободную руку и закусил зубами большой палец. Он не знал, сколько еще сможет это слушать, но ради Софи готов был исчерпать все свои резервы. В конце концов, он старше ее больше, чем в полтора раза, и он – мужчина. – …. Скажи, неужели теперь нужно всю эту штуку… туда?… – голос Софи слегка дрогнул.

– Ты боишься? – спросил Туманов.

Софи кивнула и спрятала лицо у него на груди.

– Ничего не будет, пока ты не перестанешь бояться, – твердо сказал он, сам себе удивляясь, но уже зная наверняка, что сдержит слово.

– Правда?! – откровенно обрадовалась Софи, и эта ее радость физической болью отозвалась в теле и душе Туманова. – Значит, не надо прямо сейчас? Ой, какой же ты славный, Мишка! Я даже не думала…

«Да что там! Я и сам не думал!» – с горечью сказал себе Туманов.

– Ты на меня правда не сердишься? Я так устала после всего… Можно мне теперь поспать немного? Прямо здесь?… – Софи прикрыла грудь платьем и откинулась на подушки. – У тебя очень мягкая кровать. У меня дома хуже… Зато не поваляешься лишку… И надо все-таки тебе мазь наложить… зачем ты… если всегда можно по-хорошему… ты славный, правда… не сердись на меня… – ее бормотание становилось все тише и неразборчивей, и вскоре девушка уже спала, подтянув колени к животу и едва слышно сопя носом.

Туманов наклонился, послушал, как она сопит, вдыхая выдыхаемый ею воздух. Потом встал, накрыл Софи одеялом. Сильно растер руками лицо, привычно схватился за бутылку с водкой, стоящую в шкафу. Еще раз глянул на девушку, которая спала в его кровати, спустился вниз и разбил бутылку об колонну нижнего зала. Иннокентий Порфирьевич, который прятался за колонной, смотрел на хозяина с недоумением. Лицо у управляющего было зеленое и несчастное. Туманов его не заметил.

Спать он отправился в каморку к Иосифу.

– Почему так? – сходу спросил он. – Почему от меня она не хотела взять кулька дешевых леденцов, а от него… Почему?!

– Они одного круга, понимают друг друга, – равнодушно зевнув, ответил лежащий на кровати Нелетяга. – В некотором смысле доверяют. Есть какой-то шифр, язык, ты его не знаешь и не узнаешь никогда. Чтобы понимать, надо там родиться…

– Значит, это не актер? – быстро спросил Туманов.

– Ты тоже подумал? – Нелетяга поверх следующего зевка остро взглянул на приятеля. – Не знаю, не знаю… Но он – точно не актер. На чужого она не клюнула бы… Или уж с ней заодно… Не знаю…

Туманов хотел говорить дальше, но не получилось. Обычно мало пьющий Нелетяга неожиданно быстро и свирепо напился и заснул мертвецким сном. Почти трезвый Туманов долго сидел у окна на шатком стуле и, усмехаясь, слушал его храп.

Глава 17

В которой Софи описывает зимние петербургские увеселения, графиня К. грозит Туманову от имени всего света, а Саджун разбивает китайскую вазу

Января 28 числа, 1890 г. от Р. Х.

имение Калищи, Лужского уезда, Санкт-Петербургской губернии.

Здравствуй, моя дорогая подруга!

Во первых строках спешу узнать, как теперь твое здоровье? Перестали ли тебя мучить головные боли? Завариваешь ли ты сейчас хмель и шалфей, которые я тебе посылала от Аннет? Она у нас с детства маялась мигренями, все врачи отступились, пользовала ее деревенская травознайка, и помогло, так что ее опыту можно верить безусловно. Лечись внимательно и упорно, потому что ты нынче себе не принадлежишь и должна себя для детей беречь.

Прошел ли кашель у Ванечки? А прыщи и краснота у Петечки на попке? Моя Ольга говорит, что от петечкиного недуга помогают ванны с чередой, дескать, так ее прежняя хозяйка свою дочку лечила. Но я думаю, может, он опять съел что-нибудь не то? Помнишь, как тогда, осенью, с апельсинами?

Мои же дела складываются далеко не худшим образом. Утром учу детишек, после обеда гуляю или катаюсь верхом, вечерами пишу. Настроение на удивление бодрое. От недавней хандры не осталось и следа. Даже Ольга как-то сделала мне комплимент, заметив, что я потолстела и порумянела. Дородность для нее – телесный признак психического благополучия.