Неверная - Айаан Хирси Али
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мой бывший парень, Абшир Абди Айнах, имам из Сомали, позвонил мне, чтобы принести свои соболезнования. Он сказал, что теперь живет в Швейцарии, и выразил желание навестить меня. Я ему отказала. Напоминания о моей прошлой жизни были мне не нужны.
Глава 14. Отказ от Бога
Ябыстро стала частью студенческого сообщества. И не было ничего более предсказуемого и уравновешенного, чем мой круг общения в Эде. Геске и мои старые друзья из Лейдена были агностиками или атеистами, а Элрой, лучший друг Марко, был гомосексуалистом.
Приятель Марко Джованни уехал на три месяца в Израиль заниматься исследованиями по биологии. В это время его девушка Мирьям влюбилась в одного из его друзей, Оливера. Конечно, когда он вернулся, то был очень расстроен – ведь они были вместе четыре года, – но у него не возникало желание убить их, да и вообще он не выказывал по отношению к ним никаких негативных чувств. Мне было удивительно видеть эту совершенно иную систему моральных ценностей.
В мае 1998 года состоялись выборы. Теперь, являясь гражданкой Голландии, я тоже могла голосовать. Множество мыслей кружилось у меня в голове. Мне импонировала возможность выбирать правительство Голландии – это было ответственно и захватывающе. Я, как и многие мои друзья, голосовала за Вима Кока – представителя Партии труда и социального демократа. Мне нравились идеи левых. Я голосовала за него в основном из-за его друзей, а также потому, что он обещал дать людям работу. И я верила ему. У него был богатый жизненный опыт и хороший послужной список.
В январе 2000 года политический комментатор, Пол Шеффер, опубликовал статью под названием «Мультикультурная драма» в очень уважаемой вечерней газете. В основном это были рассуждения насчет Голландии. В то время это была самая популярная тема. Шеффер писал о том, что нынешний подкласс иммигрантов в Голландии крайне плохо сформирован и словно бы изолирован от всей страны, отрицая значение тех культурных традиций, которые создавали голландское общество, ломая социальные различия. Он поставил вопрос о том, нужны ли детям-иммигрантам учителя для адаптации. Шеффер считал, что в Голландии нет места для той культуры, которая не признала отделение церкви от государства, права женщин и гомосексуалистов. Он предвидел социальное недовольство. В то время я не обращала внимания на его слова. Мне казалось, что Голландия живет в самом настоящем раю, склонном, правда, называть любую небольшую проблему кризисом.
Я думала о Голландии девяностых годов как о стране, переживающей «трудности богатства», как это происходило в ее «золотом» семнадцатом веке. Упорядоченная маленькая страна, где все было неизменно мило. Экономика росла значительными темпами. Поезда продолжали приходить вовремя, хоть и заметно реже с тех пор, как железные дороги были приватизированы. Политика была коллегиальной и даже вполне миролюбивой. В Кабинете были и женщины, и гомосексуалисты, и все их крайне уважали.
Мне не верилось, что у этой страны действительно могли быть какие-то проблемы. По мне, так все слова, которые использовал Шеффер: кризис, социальные потрясения, – были не более чем пустой газетной болтовней.
На последнем году обучения я полностью сосредоточилась на завершении диссертации. Я писала о тенденции к принятию законов не в парламенте, а сразу в судах. Голландские политики были не в состоянии взять на себя всю ответственность и действовать решительно. Они были слишком заняты достижением консенсусов и прибылью с выборов, поэтому позволили судьям взять на себя решение спорных вопросов.
Я думала, что, возможно, смогу пойти после учебы в докторантуру, а потом, может быть, и преподавать.
Весной 2000 года моему отцу, к тому времени уже почти полностью слепому от катаракты, удалось получить визу в Германию, чтобы сделать операцию на глаза, которую я с радостью помогла ему оплатить. Я навестила его в Дюссельдорфе, проехав весь путь на своем «Пежо 206» вместе с Мирьям. Марко и Эллен присоединились к нам днем позже.
Марко не очень хотелось встречаться с моим отцом, поэтому мы решили, что он и Эллен будут изображать пару, ведь я и сама не была готова обсуждать с отцом тот факт, что живу в грехе. Не сейчас.
Абех обнял меня. Он выглядел гораздо старше, но пахло от него точно так же, как в детстве. Это было довольно приятным поводом обняться еще раз. Сначала мы говорили на какие-то повседневные темы: о моей учебе, о политике. Но все, о чем хотел говорить мой отец, – это Сомали. Великое государство Сомали, которым оно должно было стать в один прекрасный день. Он рассказал мне, что хотел бы видеть у руля исламское правительство, которое управляло бы страной по законам Аллаха. Любая политическая система, разработанная и созданная людьми, по его мнению, была обречена на провал.
Я заняла противоположную позицию. Говорила очень резко, чем сама себя удивила. Закон Божий не может быть справедливым для всех тех, кто не является мусульманином. Да даже в рамках самого ислама не все люди думают одинаково. Так кто же будет создавать закон?
– Власть священнослужителей всегда тоталитарна. И это означает, что человек не будет иметь выбора. А все люди отличаются друг от друга, они все разные, и мы должны отмечать и учитывать это, вместо того чтобы пытаться всех уравнять, – говорила я.
На что отец ответил, что мы должны изо всех сил стараться, чтобы обратить каждого в исламскую веру. Он разочаровал меня этой простодушной логикой и удручающим отсутствием реализма.
Отец решил договориться насчет моего развода. Я не чувствовала ни малейших уз брака; Осман Мусса был для меня лишь смутным воспоминанием. Но моему отцу это было необходимо. Он сказал, что не будет заставлять меня выходить замуж против моей воли, что я сама могу выбрать себе мужа. Мне кажется, ему просто хотелось думать о себе как о человеке, который предоставляет свободу. Все же где-то в глубине его души был похоронен демократ.
Абех сказал, что ему грустно видеть произошедшие во мне перемены. По его мнению, я стала слишком мирской, а духовного во мне почти не осталось.
– Я не буду просить тебя носить платок на голове, но, пожалуйста, отрасти волосы, – попросил он меня, и я согласилась.
Когда он спросил, продолжаю ли я молиться, то я ответила, что конечно. И в какой-то мере это было еще правдой. Я была полна антиисламских идей,
