Ничего неизменного - Наталья Игнатова

Не с такой легкостью.

Кресло ударилось о бронированный корпус Голема, разлетелось в куски, и Заноза открыл огонь, целясь в локтевые сочленения киборга. Он попал, он не умел промахиваться, да толку-то! Этот металл не брали даже бронебойные пули.

Койот улыбнулся, и следующие три пули Заноза всадил ему в голову. Наконец-то! Наконец-то можно убивать!

Мартин помнил, что Голем опасен. Боевая машина, тот создавался не для переговоров, и использовался только для убийства. Для уничтожения живой силы противника, техники, орудий и укреплений. Сюда он пришел, чтобы убивать — больше ни для чего. Значит, нужно было убить его раньше.

О чем Мартин не вспомнил, так это о том, что за спиной у него — такая же опасная тварь. Его упырь.

Когда прогремели выстрелы, и воздух во всех направлениях прошили срикошетировавшие пули, ситуацию еще можно было исправить. Мартин накрыл людей защитным полем. Сдвинул их в угол, всех троих. Койота, отброшенного выстрелами, протащило полем через стол. Стопка залитых кровью папок обрушилась на пол, листы бумаги разлетелись по всему кабинету.

Медвежатнику и Верне повезло больше, их лишь прижало к дверцам шкафа.

Было весело. Весело и очень легко. Так хорошо, как будто он танцевал.

Агонизирующее тело Койота в объятиях кричащей от страха Верны. Медвежатник, закрывающий ее собой. Огромная металлическая статуя, вскинувшая руки-мечи. Бешеный зверь с пистолетами, стреляющий сразу и в Голема, и в людей.

Пули вязли в полях, пули отскакивали от брони, пули визжали, и визжали, разрезая воздух, десятки лезвий, выстреливших из плечевых орудий Голема.

Мартин обошел его, уклоняясь от мечей, уворачиваясь от летящих лезвий. Присел, пропуская над собой арбалетные болты. Ударил сам. В корпус. Обеими ногами. Голема отбросило к окну — высокому, от пола до потолка, окну, выходящему в Хаос.

Башня стоит на пике, на самой высокой точке острова… на самом краю.

Сверкающая металлом махина развернулась с такой легкостью, будто сама была демоном… вампиром… кем-то, умеющим танцевать.

Вновь завизжали лезвия. Пистолеты грохотали не переставая. По полям разбегались радужные блики. Гремела, отражая выстрелы, неуязвимая для пуль броня. Голем пришел за Занозой. Занозы здесь не было, был кафарх, одержимый желанием убивать. Но Голем не знал этого. Его руки превратились в бичи, гибкие металлические канаты. Один ударил Мартина по ногам, опрокинул, обвился вокруг колен. Меч взлетел и вонзился… в мраморный пол. Должен был пробить бок, но сталь соскользнула по чешуе. Мартин ударил когтями по сплетению металлических нитей. Четыре или пять из них лопнули. Голем отдернул руку.

Только для того, чтоб обрушить удар меча на кафарха.

Тот увернулся бы, но второй бич обмотался вокруг тела, прижав руки к ребрам.

Мартин услышал рык, когда широкое лезвие обрушилось на плечо кафарха, двинулось вниз, разрубая ключицу, круша грудную клетку, вниз и наискосок к позвоночнику… Понял, что рычит сам. В бешенстве от ревности, от того, что не успел… они не успели. Подраться. Заноза обещал, а сейчас Голем убивает его.

Его кафарха! Его упыря. Его… собственность. Никто… не смеет!

Лезвие прошло сквозь плоть, как сквозь воду. Мартин понял это не сразу. Голем понял это не сразу. Прежде чем понял, кольца руки-бича ослабели, чтобы выпустить разрубленное пополам тело, и Заноза вырвался, вывернулся, одним прыжком оказался у дверей.

А Голем так и не отошел от окна, когда Мартин прыгнул к нему. Задние лапы оставили в мраморе глубокие следы от когтей. Мартин ударил всем телом — чешуя на плече высекла искры из брони. И силы удара хватило, чтоб огромную, тяжелую махину вынесло в окно. Вместе со стальной рамой. С цветными, витражными осколками.

В Хаос.

Кафарх набросился сзади в следующую секунду, и они покатились по полу, сцепившись, круша мебель, кусаясь, раздирая когтями плоть и чешую. Мартин помнил, что зверя нельзя подпускать к людям. Нельзя подпускать к двоим смертным, забившимся в угол кабинета, нельзя выпускать наружу — в полный смертных зал. А кафарх… вообще забыл про людей. Он хотел драться, а не убивать. Драться по-настоящему, в полную силу, с равным себе. Он нашел равного, и до людей ему больше не было дела.

Бешенство и азарт. Быть первым, всегда и во всем быть лучшим. Только в бою с равным можно испытать это в полной мере, только в бою с равным, можно чувствовать себя по-настоящему живым.

Можно вообразить себя настоящим.

Чье это? Чей азарт? Чье бешенство? Чей восторг?

Разве он когда-нибудь чувствовал себя мертвым?

Победа или поражение не имеют значения, пока идет бой, пока длится танец, смертельный и опасный. Кровь, веселье, радость и злость. Желание убить, умереть, выиграть, проиграть. Кафарх и демон, кафарх и вампир — великолепный и страшный союз себя с собой, великолепный и страшный танец, в конце которого смерть. Без нее танец не будет завершен. Без нее он не будет совершенен…

Мартин не заметил когда, не осознал как — просто понял, что не может убить. Не может убить того, кто танцует так же, как он.

Он не знал, как заканчивать бой без смерти. Никогда раньше не думал об этом, если просыпался «хищник». Никогда раньше… да, штезаль! кафарх вообще никогда ни о чем не думал. Сейчас все изменилось. А значит, изменились и правила. Убивать нельзя. Нельзя умирать. Они будут танцевать еще, потом, когда-нибудь, часто или всегда. А смерть — для других. Для врагов, а не для друга.

Среднестатистический демон в рукопашном бою сильнее самого сильного вампира. Мартин хоть и был полукровкой, мог потягаться с лучшими бойцами Карианы — если б только они решились выйти против него в рукопашную — а любого среднестатистического демона превосходил на голову или две. Поэтому закончился бой предсказуемо, хоть и не так скоро, как Мартин ожидал. Тот фокус, который кафарх проделал с мечом Голема, сработал еще несколько раз. Упырь будто превращался в дым или в воду, и самые эффективные атаки, хоть и достигали цели, не причиняли никакого вреда. Но сила силу ломит, вампиру с демоном не тягаться, да и запасы крови не бесконечны. Веселье закончилось так же неожиданно, как началось. Мартин ударил когтями по кафарху, а попал уже по Занозе. Тот отлетел в угол кабинета, остался там валяться, задыхаясь от смеха. Страшный, располосованный до костей, потерявший оба пистолета, и полностью счастливый.

— Если… это то, что видел Зуэль… чува-ак, я завидую его нервам.

Мартин посмотрел на свои руки — чешуя уже исчезала, когти втягивались. И, судя по тому, что он почти мог говорить членораздельно, череп тоже становился человеческим. Одежде, конечно, хана. Раз за разом такая подлость. Как будто он не демон, а какой-то несчастный оборотень.