Тень Мазепы. Украинская нация в эпоху Гоголя - Сергей Беляков

Через полгода после приезда в Нежин Василий Григорьевич выбросился из окна третьего этажа. Официальной причиной смерти назвали «апоплексический удар», но сын директора, Нестор Кукольник, говорил именно о самоубийстве отца. Об этой истории было известно и другим гимназистам[1250].

Второй директор гимназии, Иван Семенович Орлай, значительно поправил дела. В Нежине учили латыни, греческому, немецкому, французскому. В числе предметов были всеобщая история, география, римское право, российское гражданское и уголовное право, математика, физика, естественная история и даже военные науки и нравственная философия[1251].

Нестор Кукольник писал, что в Нежинской гимназии «были ученики, которые могли рассказать внутреннюю домашнюю жизнь римлян, как будто сами там и в то время жили, а самое право учил по Римскому своду законов, то есть по Юстиниановым Институциям, на языке подлинника, да и вообще многие предметы проходили ex fontibus[1252]» (лат, по первоисточникам. – С. Б.).

Но Гоголь совсем иначе писал о гимназии: «Я <…> утерял целые шесть лет даром; <…> нужно удивляться, что я в этом глупом заведении мог столько узнать еще. <…> Кроме неискусных преподавателей наук, кроме великого нерадения и пр., здесь языкам совершенно не учат. <…> Ежели я что знаю, то этим обязан совершенно одному себе»[1253]. Гимназия в Нежине была центром не украинской, а русской культуры. Ее выпускники должны были стать русскими чиновниками или военными. Разумеется, учили на русском.

К середине XIX века русификация зашла так далеко, что «мало кто из украинских помещиков умел говорить на родном языке»[1254]. Даже Тарас Шевченко, предпочитавший родную речь «черствой кацапской мове», в гостях «у панов почти всегда говорил по-русски»[1255]. Паны уже слабо понимали украинскую мову. Это отмечали и русские, часто бывавшие на Украине: «В Малоруссии всё общество говорит общим русским образованным языком и почти не умеет говорить народным наречием»[1256], – констатировал Иван Аксаков. Иначе и быть не могло. К состоятельным дворянским детям приглашали иностранных гувернеров и гувернанток и русских нянек. Детей обычно воспитывали таким образом, что «каждое украинское выражение вменялось им (детям. – С. Б.) в проступок и влекло за собою наказание»[1257]. Говорить по-украински значило «говорить по-мужицки», что, конечно, не приветствовалось.

Впрочем, находились и дворяне, сохранившие верность народной мове. Иван Аксаков, посетивший имение Григория Галагана в 1854 году, обратил внимание, что своего сына Галаган отдал кормилице-малороссиянке и что с ребенком разговаривают не иначе как по-малороссийски[1258].

Среди преподавателей Нежинской гимназии были не только русские, но и русифицированные малороссияне, из тех, что, по словам Пантелеймона Кулиша, «отчалили от родного берега и уплыли далеко в Московщину»[1259]. К таким «уплывшим в Московщину» украинцам принадлежал Иван Кулжинский. Молодой и хорошо подготовленный учитель латинского языка написал книгу под названием «Малороссийская деревня». Н. В. Гоголь подверг ее уничтожающей критике (разумеется, втайне от автора) и даже назвал сочинение Кулжинского «литературным уродом». Впоследствии Кулжинский станет злейшим врагом всего украинского, начнет отрицать существование украинского языка, будет уничижительно отзываться о малороссийской литературе. Но и в «Малороссийской деревне» он смотрел на соотечественников-малороссиян свысока. «Южные россияне», как называл он украинцев, отстали от своих северных братьев (то есть от русских) в «народной гордости»[1260]. Дело здесь не только в усердии Кулжинского, который хотел быть бо́льшим русским, чем сами русские. Малороссийскому языку не было места в государственной жизни Российской империи, равно как и в жизни высшего сословия. Путь из провинции в столицу, из культуры сельской в городскую казался самым лучшим, даже единственно возможным для культурного малороссиянина. Шевченковское «Цур тобі, мерзенний» еще не прогремело, но даже у Гоголя в «Старосветских помещиках» находим мы презрительное отношение к тем «низким малороссиянам», что «наполняют, как саранча, палаты и присутственные места, дерут последнюю копейку с своих же земляков, наводняют Петербург ябедниками, наживают наконец капитал и торжественно прибавляют к фамилии своей, оканчивающейся на о, слог въ»[1261].

Птенцы гнезда Перова

Подмосковное село Перово императрица Елизавета подарила своему фавориту Алексею Разумовскому, сыну козака Грицко Розума. После того как в 1753 году в Париже под редакцией самого Вольтера вышли «Записки о России» беглого российского генерала Христофора Германа Манштейна, вся Европа узнала, что Алексей Разумовский – не только фаворит, но и муж русской императрицы[1262]. Об этом знали и в России. Даже указывали, что венчание Елизаветы и Алексея состоялось именно в Перове, в Знаменской церкви[1263]. Как бы там ни было, Перово станет не просто одним из многочисленных поместий Разумовских, но даст имя одной из ветвей этого рода – Перовским.

У Алексея Разумовского детей не было (по крайней мере детей, признанных законом). После смерти всё его состояние досталось родному брату Кириллу Григорьевичу и его потомкам. Кирилл Разумовский и сам был человеком очень богатым, прежде всего благодаря браку с троюродной сестрой императрицы Елизаветы Екатериной Нарышкиной, наследницей огромного состояния. Но примечательно другое: Кирилл Григорьевич, до шестнадцати лет не знавший грамоты, в восемнадцать лет стал президентом Академии наук, а в двадцать два года – гетманом.

Братья Разумовские выросли на Украине и всю жизнь оставались настоящими малороссиянами, даже став российскими сенаторами, графами и камергерами. Видимо, усилиями и хлопотами Алексея не только было восстановлено гетманство, но и подтверждены древние вольности и привилегии Киева, оказана помощь крестьянам, пострадавшим от саранчи и пожаров. Наконец, Малороссию освобождали от «полков великороссийских», то есть на время сняли с населения тяжкую и разорительную повинность[1264].

М. С. Грушевский считал Кирилла Разумовского человеком, «совершенно чужим Украине»[1265], а потому – очень плохим гетманом. Но человека вроде Дорошенко, Мазепы или Хмельницкого ни в коем случае не поставили бы гетманом в елизаветинские времена, да и не было людей такого склада в тогдашней Гетманщине.

Кирилл Григорьевич, от природы умный и благодаря милостям императрицы получивший хорошее образование (учился математике у Леонарда Эйлера, слушал лекции в Гёттингенском университете), оказался для Малороссии человеком полезным. Всё время своего гетманства он по мере сил защищал интересы Малороссии. Хлопотал о создании университета в Батурине, всячески мешал созданию «Новой Сербии», препятствуя выселению украинцев, уже освоивших земли, предназначенные для сербских гусар.

Когда Екатерина ликвидировала Гетманщину, Кирилл Григорьевич остался верен украинским привычкам и обычаям, даже когда жил за границей или в своем подмосковном имении Петровское-Разумовское. Он окружал себя малороссиянами, любил украинскую кухню, не брезговал мовой, которую его современники считали грубой и простонародной.

У графа Разумовского было пять дочерей (одна умерла еще ребенком) и шесть сыновей. Все получили европейское воспитание. Сыновья учились в Петербурге, где им преподавал Август Шлёцер, один из самых талантливых ученых-гуманитариев того времени, затем продолжали образование в Страсбургском университете. Кажется, ни одного из них нельзя причислить к малороссиянам, а некоторых вряд ли стоит считать и русскими. «Все они воспитаны были за границей, начинены французской литературой, облечены в иностранные формы и почитали себя русскими Монморанси»[1266], – писал о Разумовских Филипп Вигель.

Самым знаменитым и высокопоставленным из сыновей последнего малороссийского гетмана был Андрей Кириллович. Светлейший князь и действительный тайный советник первого класса, он помогал императору Александру I вершить судьбы Европы, а большую часть жизни провел за границей: в Неаполитанском королевстве, в Швеции и долее всего в Австрии. Известный дипломат, человек образованный и блестящий, он был не украинцем и даже не русским европейцем. Настоящий европейский космополит, Андрей Кириллович достигнет карьерных высот при императоре Александре I, таком же европейском космополите. Впрочем, жизнь в Вене, в немецком окружении (он был дважды женат, и обе его жены были австрийскими графинями), кажется, приблизила Андрея Разумовского к австрийским немцам больше, чем к другим европейским народам. Он даже принял католичество.