Тень Мазепы. Украинская нация в эпоху Гоголя - Сергей Беляков

Семейство Капнистов, несмотря на греческое происхождение, отличалось еще большей приверженностью малороссийской культуре. Мать Василия Васильевича Капниста Софья Андреевна (в девичестве Дунина-Борковская) происходила из семьи козацкой старши́ны. Ее родной брат занимал должность генерального обозного Войска Запорожского[1225]. Однажды ее представили императрице Елизавете. Софья Андреевна явилась ко двору «в своем национальном богатом малороссийском костюме»[1226]. До конца дней Софья Капнист по-своему отстаивала национальную идентичность. Она старалась, чтобы сыновья женились непременно на малороссиянках. Но Василий Васильевич женился на русской девушке из прекрасной семьи, Александре Алексеевне Дьяковой, дочери обер-прокурора Сената и действительного тайного советника[1227]. Александра Алексеевна была «истинный ангел красоты как душевной, так и телесной»[1228], однако суровая свекровь холодно приняла невестку: «старуха не любила ее потому единственно, что она была русская, и не называла ее иначе, как “московка”»[1229]. Когда Софью Андреевну разбил паралич, эта «московка» терпеливо ухаживала за ней, «ни на минуту не оставляла». Однако свое завещание Софья Андреевна составила таким образом, что большая часть немалых богатств Капнистов досталась старшему сыну, Николаю. Он, в отличие от Василия, сделал правильный выбор: женился на девушке из хорошей малороссийской семьи.

На самом деле Василий Васильевич Капнист хоть и женился на русской и подолгу жил за пределами Малороссии (Павел I назначил его директором императорских театров в Петербурге), не меньше брата любил свою родину. Введение крепостного права на Украине Капнист встретил «Одой на рабство».

Куда ни обращу зеницу,Омытую потоком слез,Везде, как скорбную вдовицу,Я зрю мою отчизну днесь:Исчезли сельские утехи,Игрива резвость, пляски, смехи;Веселых песней глас утих;Златые нивы сиротеют;Поля, леса, луга пустеют;Как туча, скорбь легла на них[1230].

В семье Николая Васильевича Капниста «малороссийская старина» сохранялась еще прочнее: там даже говорили исключительно по-малороссийски. Старший из братьев Капнистов жил в деревне, целыми днями сидел в кресле и подсчитывал доходы от своих имений, производя математические вычисления. Зато Василий Капнист был упорным и последовательным защитником интересов своей родины.

Из воспоминаний Софьи Васильевны Капнист-Скалон: «Отец мой любил страстно родину свою и готов был жертвовать всем своим состоянием для блага Малороссии; при малейшем угнетении или несправедливости начальников он летел в Петербург, бросал семейство свое, делал долги <…> и, сражаясь часто с знаменитыми людьми, почти всегда возвращался победителем»[1231].

В Обуховке, имении Василия Капниста, было целое собрание портретов малороссийских гетманов. Рядом с изображением лояльного России Даниила Апостола висел и портрет Павла Полуботка[1232], одного из «украинских мучеников», которого Петр Великий сгноил в Петропавловской крепости.

Именно с духом Павла Полуботка встречается герой шевченковского «Сна». Дух гетмана проклинает царя и с ужасом представляет судьбу своей родины: может быть, Украины далекой уж и нет, сожгли ее москали, а Днепр в море спустили.

України далекої,Може, вже немає.Полетів би, подивився,Так Бог не пускає.Може, Москва випалилаІ Дніпро спустилаВ синє море…[1233]

Может быть, уж УкраиныВовсе нет. Кто знает!..Полетел бы, поглядел бы,Да бог не пускает.Может, всю ее спалили,В море Днепр спустили.

Василий Васильевич Капнист писал на русском языке, творчество его принадлежит русской, а не украинской литературе. Но Капнист охотно называл себя «хохлом» и оставался патриотом Малороссии до конца своих дней.

Без «малорусской особости»

В далеком 1687 году на реке Коломак гетман Мазепа подписал новый договор с представителями русского царства – так называемые «Коломакские статьи». Новый договор предписывал гетману «народ Малороссийский всякими мерами и способами с Великороссийским народом соединять»[1235]. Впервые российские власти поставили своей целью русификацию Малороссии и малороссиян.

Императрица Екатерина ставила «Малую Россию» в один ряд с Лифляндией и Финляндией. Она писала: «Сии провинции, а также Смоленскую надлежит легчайшими способами привести к тому, чтоб они обрусели и перестали бы глядеть, как волки к лесу»[1236]. В 1764 году Екатерина II включила в Малороссийскую коллегию четырех русских офицеров и четырех представителей козацкой старши́ны. Причем русским и малороссиянам было велено на заседаниях коллегии сидеть не друг против друга (как было при Петре I, во времена первой Малороссийской коллегии), а вперемешку. Пусть исчезнет у малороссиян «развратное мнение, по коему поставляют себя народом, от здешнего (великорусского. – С. Б.) совсем отличным»[1237].

Президент Малороссийской коллегии Петр Александрович Румянцев-Задунайский первое время был крайне недоволен и старши́ной, и простыми козаками: порицал их за «любовь к родной землице»[1238]. Но сила вещей делала русификацию почти неизбежной. Настоящая русификация придет в Малороссию вовсе не с пушками и штыками русских солдат (как она пришла на Запорожскую Сечь), а с модами, вкусами, позднее – даже с литературными журналами, новыми и привлекательными обычаями, с образом жизни русских дворян, который очень понравится и малороссиянам. Если прежде сотник и даже полковник мог жить в простой хате, разве только большой, светлой и лучше украшенной, то теперь на месте хаты строили господский дом, у богатых – настоящий дворец, не хуже, чем у польских панов на Волыни или состоятельных помещиков Великороссии. Вся левобережная Украина наполнилась усадьбами, созданными на русский или польский манер. Малороссийские помещики, в зависимости от своего вкуса и состояния, заводили крепостные театры или крепостные гаремы.

Наслаждаясь комфортом и богатством в подаренных Екатериной поместьях, эта новая аристократия «понемногу забывала свою старую Гетманщину»[1239]. А если паны и вспоминали о славных козацких временах, то новые чины, ордена и земельные пожалования их вполне утешали.

Потомки козаков, вместе сражавшихся против татар и поляков, теперь были разделены имущественным неравенством, социальным положением и крепостным правом. Прадеды могли быть козаками одного полка, но один из их правнуков стал паном, другой – его дворовым человеком или бесправным крепостным «хлiборобом».

Это превращение не было результатом целенаправленной политики России. Еще во времена Петра I и Елизаветы Петровны русские власти как раз препятствовали расслоению казачества, захватам земель, переводу козаков в посполитые и превращению их в «живую собственность»[1240]. Тем не менее старши́на захватывала земли и обращала вольных козаков в зависимых крестьян, которые станут крепостными уже в екатерининские времена. Вот как действовал на этом поприще Яков Ефимович Лизогуб, внук знаменитого воина Якова Кондратьевича Лизогуба. Козаков, обедневших или пропивших деньги в шинке, он ссужал деньгами под залог земли. Если козак не мог отдать долга, то составляли купчую и забирали себе землю. Козаку разрешали жить по-прежнему в своем доме и трудиться на земле, но уже нести повинности, положенные крестьянину[1241]. Вольный козак становился мужиком и должен был два дня в неделю трудиться на панщине.

Президент первой, созданной еще Петром Великим, Малороссийской коллегии Степан Вельяминов даже брал под защиту козаков, пострадавших от произвола своих старши́н-начальников. Козаки жаловались в коллегию, что честно несли свою службу, а старши́ны их «по неволе взяли к себе в подданство»[1242]. России это было невыгодно, и Вельяминов стал на сторону посполитых и простых козаков.

Но при Екатерине положение дел изменилось совершенно: в Малороссии ввели крепостное право, к радости новых помещиков.

Малороссийские дворяне, писала Александра Ефименко, как будто ставили себе целью «освободиться от проявлений своей малорусской особости»[1243]. Принадлежность к русской дворянской культуре, в то время уже более развитой и даже утонченной, ставило этих потомков писарей, обозных и бунчужных выше их собственных крестьян. Переход к русской культуре лучше подчеркивал отличия дворянства от крестьян и мещан, чем искусственная и нелепая теория о хазарском происхождении козаков.