Тень Мазепы. Украинская нация в эпоху Гоголя - Сергей Беляков

Малороссийские дворяне, писала Александра Ефименко, как будто ставили себе целью «освободиться от проявлений своей малорусской особости»[1243]. Принадлежность к русской дворянской культуре, в то время уже более развитой и даже утонченной, ставило этих потомков писарей, обозных и бунчужных выше их собственных крестьян. Переход к русской культуре лучше подчеркивал отличия дворянства от крестьян и мещан, чем искусственная и нелепая теория о хазарском происхождении козаков.

Но больше всего помогали русификации семейные связи. Первые десятилетия после Переяславской рады украинская старши́на и российское дворянство почти не смешивались, хотя уже в 1664 году на «московской девке» (дочери князя Д. А. Долгорукова) женился гетман Брюховецкий. Позднее гетман Самойлович выдал свою дочь Прасковью за русского боярина Федора Петровича Шереметева. Еще интереснее судьба противника Самойловича Петра Дорошенко. Проиграв войну, Дорошенко отправился в Россию, где стал вятским воеводой. В 1682 году государь пожаловал ему имение Ярополец, что под Волоколамском, где бывший гетман и провел последние годы. В России Дорошенко женился на Агафье Еропкиной. Их потомки жили уже в Великороссии и принадлежали к русскому дворянству. Среди потомков гетмана читателю, вне всякого сомнения, известны две его прапраправнучки: Идалия Полетика и Наталья Гончарова. В семье Гончаровых помнили о своем происхождении. Один из братьев Натальи Николаевны даже построил часовню над могилой легендарного предка.

Наконец, замечательным символом русско-украинского родства станет брак племянника Н. В. Гоголя Николая Владимировича Быкова с внучкой А. С. Пушкина Марией Александровной Пушкиной[1244].

Малороссийский род Апостолов был знатнее, известнее и богаче потомков Дорошенко. Павел Апостол служил некогда знаменитому Иеремии Вишневецкому. Только после смерти князя он перешел на сторону Хмельницкого, принял Переяславский договор и, в отличие от многих козаков, верно служил царю. Его сын Даниил Апостол, миргородский полковник, не раз был наказным гетманом. В 1708 году он сначала поддержал Мазепу, но вскоре, взвесив все обстоятельства, перешел на сторону царя Петра и с тех пор уже служил России.

К началу XIX века род Апостолов прекратился. Михаил Данилович, правнук гетмана, последний из рода Апостолов, завещал родовое имение своему двоюродному брату Ивану Муравьеву. Его мать принадлежала к фамилии Апостолов, отец, Матвей Артамонович, был русским генералом. Иван родился в Новгородской губернии, учился в Петербурге, служил в армии, затем по дипломатической части – посланником в вольном городе Гамбурге, в Дании, в Испании. Уже в 1801 году благодаря хлопотам М. Д. Апостола Муравьев получил имение в Малороссии, 500 душ крестьян и родовую фамилию «Апостол» и с тех пор именовался Муравьевым-Апостолом. Но в Малороссию он приехал много позднее, уже пожилым человеком, когда после смерти двоюродного брата получил в свое владение Хомутец, лучшее имение Апостолов. Иван Матвеевич был человеком умным, талантливым и свободомыслящим. Он знал восемь языков, на досуге переводил Аристофана, писал и печатался. Софья Капнист-Скалон вспоминала о нем как о приятном соседе: «любил музыку и сам отлично пел и, будучи чрезвычайно приветлив и любезен, считался всегда душою общества». Вот только чем, кроме фамилии и поместья, он был связан с Малороссией?

В Хомутце Муравьев-Апостол жил лет восемь, после чего перебрался в Петербург. Сыновья Ивана Матвеевича Муравьева, Матвей, Ипполит и Сергей Муравьевы-Апостолы, воспитывались в Париже, а потому долгое время не знали ни русского, ни малороссийского. После гибели двух младших сыновей-декабристов (Сергей был повешен, а Ипполит застрелился) и ссылки в Сибирь старшего, Матвея, Иван Матвеевич снова уехал в Европу. Правильнее было бы написать иначе: вернулся в Европу.

«Люди чиновные принадлежат всем странам: ежели не по духу, они по навыкам – космополиты; их наречие, следовательно, есть общее со всеми», – писал князь И. М. Долгорукий в 1810 году. Даже полтавский помещик Григорий Павлович Галаган, известный украинский патриот, хороший знакомый Тараса Шевченко, вел такой образ жизни, что Иван Аксаков заметил: «ему надо бы зваться не паном Галаганом, а лордом Галаганом». Имение Григория Павловича украшал прекрасный английский парк, а барский дом гости называли «замком»[1245].

«Малороссийские паны и помещики отказались от своего национального костюма, оделись в петровские фраки и сюртуки, в циммермановские шляпы и фуражки; они хотят быть русскими, не хотят быть похожими на малороссиян. <…> в высших сословиях нет уже малороссийского духа»[1246], – писала в 1834 году «Северная пчела».

Русский учитель,русский ученик

До ликвидации Гетманщины малороссиянин мог сделать хорошую карьеру, даже не зная великорусского языка и не выезжая за пределы Малороссии и Запорожья. Но после 1765 года всё переменилось. Для карьеры нужно было знать не только русский (а желательно и немецкий, и французский) язык, но и уметь вести себя в обществе русских чиновников или офицеров, а значит, приспосабливаться к их обычаям, подражать их манерам, вкусам, взглядам. Поэтому родители начали устраивать своих детей в школы и пансионы, где обучали на русском. Выпускники продолжали обучение уже в Москве или в немецких университетских городах. Иван Васильевич Гудович, будущий фельдмаршал, учился в Кёнигсберге и Лейпциге, Кирилл Разумовский – в Гёттингенском университете, его сыновья Алексей и Андрей – в Страсбургском. Образование стоило немалых денег, но средств не жалели. Закладывали и даже продавали имения, бедные дворяне разорялись, но тратили последние деньги на учителей, гувернеров, на школы, пансионы, университеты.

За дворянством потянутся все, кто стремился к имперской карьере. И тоже не пожалеют ни времени, ни сил, ни денег. Потом уже Тарас Шевченко будет сокрушаться, попрекать украинцев:

…Може, батькоОстатню коровуЖидам продав, поки вивчивМосковської мови[1247].

…Может, батькоПродавал коровуПоследнюю, чтоб выучилТы столичный говор!(Перевод В. Державина)[1248]

Каждое новое поколение малороссийских дворян всё сильнее сближалось с дворянами русскими, а русские, в свою очередь, одеждой, вкусами, манерами и речью старались походить на французов или англичан. Русский учитель и французский гувернер постепенно превращали детей малороссийских помещиков в типичных русских европейцев.

Василий Нарежный родился под Миргородом, но уже в двенадцать лет поступил в гимназию при Московском университете. Даже повесть о запорожцах Нарежный напишет на русском, а войскового атамана сделает сыном… маркиза из Лангедока.

Николай Гнедич сначала получил вполне малороссийское образование в полтавской семинарии и знаменитом Харьковском коллегиуме, в шестнадцать лет поступил в гимназию при Московском университете, а затем стал и студентом этого университета. Заметим: Гнедич и Нарежный – бедняки, у родителей Нарежного даже не было крепостных душ.

Иван Паскевич, происходивший из худородной, но богатой семьи, тоже получил домашнее образование. Когда юному Паскевичу исполнилось одиннадцать, дед, Григорий Иванович, привез внука в Петербург и устроил в Пажеский корпус. Не удовлетворившись этим, дед нашел ему особенного учителя – Ивана Ивановича Мартынова, чиновника коллегии Иностранных дел, полиглота, будущего профессора и академика[1249].

Братья Капнисты учились в одном из лучших пансионов Петербурга. Юного Никошу Гоголя-Яновского отдали в полтавское училище, где преподавали, разумеется, на русском. Продолжил он образование в соседней Черниговской губернии, в городе Нежине, где уже открылась гимназия высших наук.

Эту гимназию сравнивают если не с Царскосельским лицеем, то по крайней мере с Ришельевским и Кременецким. Однако в этом сопоставлении Нежинская гимназия проигрывает, в особенности Кременецкому лицею. Первый директор гимназии Василий Григорьевич Кукольник был некогда доцентом Венского университета, профессором Петербургского педагогического института, затем – профессором Высшего училища правоведения и только что открытого Петербургского университета. Он даже преподавал римское право великим князьям – Михаилу Павловичу и Николаю Павловичу (будущему русскому императору).

Граф Кушелев-Безбородко пригласил Кукольника возглавить только создававшуюся гимназию в Нежине, и блестящий столичный профессор сделал роковую ошибку: согласился. Интеллектом и эрудицией Кукольник не уступал создателям Кременецкой гимназии (потом – лицея) Тадеушу Чацкому и Гуго Коллонтаю, но не имел их административного опыта. К тому же Кукольник встретил в Нежине отнюдь не элиту, не «сливки общества». Он с огорчением обнаружил, что многие гимназисты совсем не подготовлены к учебе, а многие преподаватели и профессора были совсем не по душе просвещенному директору. Однако заменить их было некем.