Последнее прощение - Сюзанна Келлс

Он рассмеялся над ее предположением, что солдаты круглоголовых испугаются давать показания.

— Закон есть закон, дорогая. Вы познакомились с его суровой стороной, но вы узнаете, что он может быть и хранителем истины. Они придут, если им прикажут. А теперь читайте письма и подписывайте.

Она расхохоталась над огромной стопкой.

— Что? Прочитать их все?

— Всегда читайте то, что подписываете, дорогая.

Он со смехом признал, что все письма одинаковы, но заставил прочитать верхний экземпляр. Потом веером разложил их на столе. Он смотрел, как она снова и снова ставит свою подпись, а тем временем объяснял, что ему показалось слишком рискованным приглашать леди Маргарет или преподобного Перилли давать показания, как предлагала она.

— Сейчас не время откровенным роялистам появляться в Лондоне. Вы понимаете?

— Понимаю.

— Но не волнуйтесь! Мы выиграем, правда, выиграем! Фрэнсис Лэпторн посыпал песком ее расписки, стряхнул песок и убрал бумаги.

— Это все?

— А вам мало? — засмеялся, он. — Все, дорогая моя.

Он пообещал вернуться на следующее утро, и приободренная его визитом Кэмпион смотрела, как тот пересекал протоптанную архиепископом Лодом дорожку. Он задержался под маленькой аркой, обернулся и поклонился ей. Она помахала ему рукой.

Час спустя в уединенной комнате в Беар-Инн на Лондонском мосту со стороны города Фрэнсис Лэпторн извлек бумаги из кожаной сумки. Он сжег их все, за исключением двух, на которых, кроме подписи Кэмпион, ничего не было. Вот эти-то две он с шиком положил перед Эбенизером Слайзом.

— Непростая работа, сэр.

— Но хорошо оплачиваемая.

— Верно! Лучше, чем в театре!

Поскольку пуритане закрыли театры, актеры вроде Фрэнсиса Лэпторна остались без дела.

— Всегда приятно работать на сэра Гренвилла.

Эбенизер раздраженно посмотрел на него:

— И когда вы доставляете ему удовольствие, это без сомнения тоже работа.

Лэпторн пожал плечами:

— Для меня честь быть другом сэра Гренвилла. Эбенизер не слушал. Он уставился на подписи.

— Боже правый!

— Что такое?

— Глядите! — Эбенизер подтолкнул листки через стол. — Болван!

— В чем дело? — Лэпторн не понимал. — Вы просили меня получить две подписи. Я получил две подписи! Чего вы еще хотели?

Эбенизер повернул один листок к себе и саркастически прочитал:

— «Доркас Кэмпион Скэммелл». Что это еще такое?

— Как что? Ее имя и фамилия!

— Кэмпион? Но ее имя не Кэмпион!

— Она мне так сказала. Она сказала, это ее второе имя.

— Вы болван.

Актер изобразил оскорбленное достоинство:

— Человек имеет право взять себе любое имя, которое ему понравится. В этом нет ничего незаконного. Раз она говорит, что ее так зовут, значит, ее так зовут. Для признания вполне подойдет.

— Молись, чтобы тебе никогда не довелось делать признание мне, болван. — Эбенизер взял листки. — И моли Бога, чтобы ты оказался прав.

Он положил на стол две монетки.

Лэпторн посмотрел на них. Обещано было четыре, и даже это было не много, если учесть, сколько пришлось писать. Но ему не хотелось спорить с опасным молодым человеком, у которого были темные, фанатичные глаза.

— Прошу, передавайте привет сэру Гренвиллу. Эбенизер не обратил на него внимания. Он захромал прочь из комнаты, подав знак своим людям закрыть дверь. Шел он медленно, опираясь на трость. Он пересек улицу и не спеша спустился по ступеням к верфи. Люди расступались перед ним, страшась его лица и вооруженных телохранителей. Его собственная лодка ждала его, весла были подняты вверх. Эбенизер устроился на корме и кивнул гребцам. Ему было хорошо. Он верил, что подписи вполне подойдут, — одна для признания в колдовстве, другая — в убийстве. Его сестра была обречена, и даже еврей из Амстердама не сможет вызволить ее. Эбенизер приободрился. Новости из Европы свидетельствовали, что дурацкие амбиции Херви не причинили вреда.

Джулиус Коттдженс, человек, снабжавший своих клиентов исключительной информацией из финансовой столицы севера, в тот вечер вновь прошел к верфям. Он наведывался сюда ежедневно с тех пор, как получил немного истеричное письмо от сэра Гренвилла, и эта обязанность была приятна Коттдженсу. Ему нравилось гулять, сладостно затягиваясь трубкой, когда вокруг весело носился его пес, а то, что за этот вечерний моцион он еще и деньги получал, было редкой удачей. В вечернем свете Амстердам казался богатым и умиротворенным, а его жители вполне процветающими. Коттдженс был очень доволен.

Он остановился на обычном месте и присел на швартовую тумбу, а пес принялся восторженно обнюхивать тюки с тканью. В вечернем летнем воздухе дым от трубки Коттдженса безмятежно плыл над каналом.

«Скиталец» — цель его вечерних прогулок — по-прежнему стоял на приколе. Он сильно выступал из воды, трюмы оставались пустыми уже несколько недель. Грот-мачту снова поставили, но рангоуты все еще были привязаны к палубе. Корабль очень красив, размышлял Коттдженс, но понадобится не один день, чтобы подготовить его для выхода в море.

На сходнях показался моряк, который тащил деревянный ящик с клиньями. Коттдженс помахал трубкой в сторону корабля и громко сказал:

— Стоя на верфях, корабли дохода не приносят, верно, дружище?

— Mijnheer?

Коттдженс повторил вопрос, и моряк с неохотой произнес:

— Он принес немалый доход за свою жизнь, Mijnheer. На Коттдженса это произвело должное впечатление.

Он показал в сторону названия, элегантно вырезанного под окнами кормовой галереи.

— Это английский корабль, да?

— О Господи, нет, Mijnheer! Он принадлежит Мордехаю Лопесу. Его построили здесь! По-моему, ему просто нравятся английские названия.

— Мой друг Мордехай? Он вернулся в Амстердам? Моряк поправил ящик.

— Он здесь, но болен. Да хранит его Господь, если он заботится о язычниках.

— Аминь. — Коттдженс выбил трубку о швартовую тумбу. — Он тяжело болен?

— Говорят, да, Mijnheer, говорят, да. Прошу прощения. Коттдженс подозвал собаку и, довольный, направился к дому. Он мог отправить сэру Гренвиллу письмо с новыми известиями, которые, без сомнения, осчастливят этого хитрого англичанина.

Коттдженс дал небольшой крюк, чтобы взглянуть на дом Лопеса: Окна двух нижних этажей были, как и прежде, закрыты ставнями, а выше пробивался свет. По занавеске скользнула тень.

Коттдженс свистнул, подзывая собаку. Он был счастлив здесь, как и Эбенизер Слайз в Лондоне. Он стал чуть богаче, чуть старше и чуть мудрее. Он сообщит сэру Гренвиллу свои новости, хорошие новости о том, что Мордехай Лопес в Амстердаме, но болен и вмешаться в дела сэра Гренвилла не сможет.

Глава 22