Тебе держать ответ - Юлия Остапенко

Тереза Престон обратила на неё взор агатовых глаз.

— Зачем спрашивать, милая? Вы разве никогда о ней не слышали?

— Нет. — «Не слышала. Видела. Знаю. Что она? Что она такое?»

— О, Магда, — сказала леди Тереза. — «Красная змея» — это самое известное в Нижнем городе место, где можно раздобыть любовный напиток для обожаемого супруга… либо смертельный, если это интересует вас больше.

— Молчите, во имя Гилас, — прошептала леди Сабрина, расслышавшая их разговор. — Леди Эмма не выносит упоминания о ядах. Особенно когда в их применении подозревают Фосиганов.

— Знать, отчего бы, — слабо улыбнулась леди Тереза.

— О, вы в самом деле хотите это знать? Не думаю, что стоит… Ш-ш, она глядит на нас!

Леди Эмма глядела на них.

Магдалена глядела на свои пяльцы.

Стук, болтовня, мерцание свечей, шелест юбок, Магдалена втыкает иглу в ткань, потом в свои пальцы, и кровь брызжет на полотно.

Они были правы — она не спала прошлой ночью. И позапрошлой. И той, что была перед ней.

Магдалена не помнила, когда спала в последний раз.

Леди Эмма льстила ей, даря своим расположением, — незаконная дочь Грегора Фосигана была ничем не лучше и не добропорядочнее законной. Она тоже вела двойную жизнь. И никто не знал, где она проводит свои ночи — беспутно и преступно, не страшась ни огласки, ни позора. Каждый вечер, дождавшись, когда муж её покинет дом, она шла в его спальню и одевалась в его платье, заплетала волосы, как он, брала его плащ, выводила из конюшни лошадь и ехала за ним следом. Она делала это изо дня в день с того памятного кануна дуэли — дуэли из-за другой женщины, дуэли, за которую Эд заплатил ненавистью Лизабет. И Магде, должно быть, следовало благословлять эту дуэль. Она не хотела, чтобы Лизабет любила её мужа. Она не хотела, чтобы кто-нибудь любил её мужа. Она хотела любить его сама. У неё одной было на это право.

И каждую ночь она убеждалась, до чего нелепа в своих требованиях, до чего глупа в своих надеждах.

Сперва он ехал в трактир или клуб. Потом — либо в замок, к её отцу, либо в бордель. Бордели были самые разные, их было великое множество. В «Вечный сад», к леди Чаттоне, ради которой он изуродовал Сальдо Бристансона, Эд заглянул всего один раз — похоже, он утратил к ней интерес. Но не утратил его к женщине из «Утреннего неба», у которой за одну только неделю был трижды — Магда знала, что это одна и та же женщина, потому что вскоре после того, как дверь борделя закрывалась за Эдом, на втором этаже вспыхивало одно и то же окно. Не утратил он интерес также к продажным женщинам из Нижнего города, равно как к куртизанкам Верхнего. И, разумеется, он не утратил интерес к торговке ядами из аптеки «Красная змея». К женщине, которая столь охотно способствовала отравлению чужих мужей — и не важно, тела она их травила или поедом выедала души. Магда уже хорошо знала её в лицо, эту женщину — невысокую, полную, с миловидным, но совершенно обычным лицом и грузным телом. Без сомнения, она опаивала Эда любовными настоями, на которые, как выяснилось, была мастерица — иначе Магдалена не могла понять, как он мог предпочесть эту женщину ей, юной, гибкой, красивой, так сильно его любившей. Он ходил к своей аптекарше каждый день — не важно, из борделя возвращался или из замка, ночи его всегда оканчивались у неё. Сперва Магда подолгу стояла за поворотом дороги, дожидаясь, пока он выйдет. Потом, выучив его привычки, стала разворачивать коня, лишь только он скрывался под вывеской с красной змеёй, кусающей собственный хвост. Магдалена ехала домой, стаскивала с себя его одежду и кидалась в холодную пустую постель. И лежала так, не шевелясь, много часов, до тех пор, пока не слышала в коридоре его лёгкие шаги. Он спал потом почти целый день, а она ехала к женщинам, хотя уставала не меньше, а то и больше, чем он — ведь он был счастлив этими ночами, а она — нет. Поэтому она не могла спать.

Лишь недавно она задала себе вопрос, а чего, собственно, хочет добиться этой бессмысленной, унизительной для них обоих слежкой. Ведь он даже не знал, что она следила за ним. Порой не просто не знал — не хотел знать. Потому что не замечал её даже тогда, когда не мог не заметить. Не мог, если бы только захотел.

Вчерашней ночью она в этом окончательно убедилась.

Вчерашней ночью… она колола пальцы иголкой, когда думала про вчерашнюю ночь. И не чувствовала боли в кровоточащих пальцах — слишком болело в груди.

Вчера ночью Эд не поехал в «Утреннее небо». Не поехал он и в «Розовый бутон», и в «Попрыгунью», и в салон леди Аурелии не поехал. Он отправился туда, где не был ни разу с тех пор, как Магда следовала за ним, — в трущобы. В самую грязную, вонючую и тёмную часть Сотелсхейма, забитую нищими, бандитами и прочим сбродом, смердящую навозом, мочой и блевотиной. Эд приехал на Мясную улицу — место, где сосредоточились городские живодёрни, где было не продохнуть от стоявшего в воздухе запаха крови. В переулке, ведущем от этой улицы, приютился бордель с вульгарным названием «Алая подвязка», и Эд вошёл туда той же пружинистой походкой, которой входил в замок её отца, в храм Гилас, в их общую спальню. Этой походкой он шёл к ней, когда она ждала его у алтаря, в тот единственный день, когда ей почудилось, что она им любима. Магдалена стояла у стены, конная, и тупо смотрела на эту дверь, ничего не видя, ничего не чувствуя. Потом из верхних окон раздались крики и суматоха, но она не сразу обратила на них внимание, потому что смотрела, как её муж движется позади женщины, свесившей голову в окно и стонущей так, что у Магдалены темнело в глазах. То, что было потом, Магда помнила очень смутно. Она видела, как Эд по подоконнику перешёл в соседнее окно, потом — как он оказался внизу. Помнила, как он посмотрел ей в лицо, прямо в лицо, широко распахнутыми глазами, и она подумала — Светлоликая Гилас, сейчас он узнает меня… И, пока она думала это, он схватил её и стащил наземь, едва не вывихнув ей плечо. Бросил слова извинения — и, оттолкнув её прочь, усадил на коня какого-то мальчика, которого Магда в темноте и суматохе не успела рассмотреть. Она отступила во тьму, наткнулась на что-то мягкое, живое, и только по яростному визгу из-под ноги поняла, что это крыса. Тут кто-то пьяно завопил над самым её ухом, и она, не помня себя, повернулась и кинулась прочь… Очнулась только к Верхнем городе — ноги принесли её к стенам отцовского замка, к самому безопасному месту на земле. Какое-то время она неистово благодарила Гилас за то, что осталась жива, а потом так же неистово — за Эда, чтобы и он остался жив, совсем позабыв о том, что ненавидит Эда и ненавидит богов.

И будто в насмешку — именно тогда увидела его снова.