Крик ворона - Дмитрий Вересов

— Что это он? — спросил Рафалович.

— Вошли с черного хода, электричество без спросу включили… Пришлось платить штраф за самоуправство.

Они вышли наружу, в узкую долину, поджатую каменными террасами. По карнизам сновали туристы, щелкали фотоаппаратами, запечатлевая друг друга, причудливые скульптуры, созданные ветрами и эрозией, наскальные изображения. Горловина долины перекрывалась невысоким турникетом, возле которой примостилась будка.

Таня усадила спутника в тенечке на белую пластмассовую скамейку, поговорила о чем-то с высунувшимся из будки усатым билетером.

— Через десять минут будет электрокар до кемпинга, — сказала она, вернувшись.

— Буйабесс здесь не может быть приличным по определению, ниццкий салат — тем более, — говорила Таня, отобрав меню у Рафаловича. — Можно рискнуть на седло барашка в чесночном соусе и зелень. Вино?

— Вот это, я думаю. — Леня с видом истинного гурмэ ткнул пальцем в красивое изображение длинной бутылки со знакомой этикеткой «шато-лафит». Таня фыркнула.

— Не выябывайся.

Он обиженно вскинул брови.

— Лафит забьет вкус барашка, мясо забьет вкус вина. — Она что-то коротко сказала небритому гарсону в длинном вязаном жилете, и тот, почтительно наклонив голову, отошел. — Будем пить местное молодое винишко. Типа божоле, только лучше… Кстати, ты ручки помыть не забыл? В горах, конечно, и грязь чистая, но за полную стерильность не поручусь.

Барашек таял во рту, а терпкое молодое вино, немного похожее на грузинское маджари, ударило в голову. На глаза наплыла розовая дымка, мир стал ленив, заторможен и чрезвычайно приятен, а Таня сделалась нестерпимо желанной. Рафалович не сразу сообразил, что теребит ее за локоть и в десятый раз повторяет:

— Ну пойдем же, пойдем…

Она царственно улыбалась.

…Когда он открыл глаза, за окнами было черно. Неярко светил красноватый ночник. Она сидела в кресле, закутанная в простыню, и курила, глядя в пространство.

Он перевернулся на живот.

— Который час?

— Проснулся? — Она обернулась, окинула его непонятным в темноте взглядом, и ему на мгновение показалось, что глаза ее светятся. — Не жалеешь?

— Ну что ты? Только вот Лилька…

Он осекся, боясь обидеть ее. Она хмыкнула.

— Соврем чего-нибудь. Обвал, цунами, нелетная погода… Да ты не дергайся, все равно до утра идти нам некуда. Проголодался?

— Нет, но… — Он облизал пересохшие губы. — Вина бы выпил.

— Не проблема. Я из харчевни бутылочку прихватила.

Выпили по стакану, и руки сами собой потянулись сдернуть с нее простынку…

Он опять лежал на животе, мокрый, блаженно томный, а Таня, оседлав его, крепкими пальцами массировала ему спину. Рафалович похрюкивал от удовольствия.

— Хорошо?

— Да-а.

— Ну, извини, — неожиданно произнесла она. Пальцы резко надавили на точки у основания шеи, и он провалился в черную яму…

Очнулся он в незнакомой комнате — большой, чистой, с полукруглым окном во всю стену — на широкой белой кровати. Немилосердно болела голова, ныла спина, в глазах, как у Бориса Годунова, плыли кровавые мальчики.

Он приподнялся на локте и застонал.

Дверь отворилась, и вошла Таня в строгом и прямом белом платье, отдаленно напоминающем докторский халат.

— Очухался? — не слишком нежно спросила она. — Вот и славно.

— Где я? — пробормотал он.

— У хороших людей.

— А точнее?

— Вилла Розальба, окрестности небезызвестного городка Сан-Ремо.

— Погоди, погоди… — Он сморщился, от попыток сосредоточиться вспыхивала с новой силой головная боль. — Сан-Ремо. Как же Сан-Ремо? Это что же, Италия?

— Выходит так.

Он резко сел, обхватил голову руками и принялся раскачиваться из стороны в сторону, приговаривая:

— Италия… Без визы, без паспорта, без денег… Лилька… Ты! Ведьма! Это же похищение! Я пойду в полицию…

— Прекрати истерику! — жестко приказала Таня. — Никто тебя здесь силой не держит. Хочешь в полицию — пожалуйста. Только тебя там и слушать не станут, а без разговоров запакуют в кутузку. Кто ты для них — безымянный бродяга, нелегально пересекший границу и вторгшийся в чужие владения, беспаспортный и, извини, беспорточный — на яхте ты так заблевал свои брюки, что пришлось их выбросить за борт.

— На яхте? На какой еще яхте?

— Моторной. Типа «картуш». Фирмы «Эшби и Гомер». Порт приписки — Рапалло. Владелец — синьор Джанкарло Леоне. Что еще тебя интересует?

— Кто тебя нанял, сука? Бернштейн, чеченцы или… или местная мафия?

— Не понимаю, о чем ты говоришь. Рафалович устало опустил голову.

— Сколько? — чуть слышно прошептал он.

— Что «сколько»?

— Ну, выкуп. Сколько вы хотите? Она презрительно хмыкнула.

— Ты ж так хотел меня, Фаллос. Хотел и своего добился. А за удовольствие надо платить. Только денег твоих мне не нужно.

— А что, что тебе нужно?

— Ты влип. Фаллос, влип крепко, и вытащить тебя из этой истории могу только я. А это значит, что ты должен делать то, что я скажу, причем беспрекословно. Тогда завтра же будешь в «Отель де Пари» обнимать жену свою за широку талию, и в кармане у тебя будет лежать несколько лишних монет. А если выкинешь какой-нибудь номер — вон в том пышном саду и закопаем. — По ее глазам он понял, что она не шутит. — Понял?

— Понял…

Он опустил глаза.

— Ну и умница. Тед!

Вошел жилистый мужчина среднего роста и неопределенного возраста с неприметным, словно чуть затертым ластиком лицом. Таня что-то отрывисто сказала ему по-английски — Рафалович разобрал только «half an hour» — и вышла из комнаты.

Мужчина вплотную подошел к Рафаловичу, ткнул ему в лицо стакан с мутной жидкостью и пролаял:

— Drink!

Полчаса спустя выбритый, присыпанный тальком и одетый в дорогой светло-серый костюм Рафалович сидел на неудобном высоком стуле в строгой и темной гостиной, обшитой темным деревом. Расположившаяся напротив него Таня что-то щебетала невысокому костлявому старику с хищным носом и густыми сросшимися бровями. Старик глядел на Рафаловича и зловеще хмурился, а потом разулыбался, и улыбка эта была намного противней и страшней прежней хмурой гримасы. Подошел к Рафаловичу, похлопал тощей лапкой по плечу, вышел.

— Что он сказал? — дрожащим голосом спросил Рафалович.

— Ждет тебя в саду, возле фонтана, на правой скамейке. Только очки придется надеть, а то глаза у тебя не те.

— Очки так очки.

Рафалович покорно нацепил на нос очки с круглыми стеклами и встал, подслеповато щурясь.

— Пройдись-ка, — распорядилась Таня. Он сделал несколько неуверенных шагов, налетел на отодвинутый стул и остановился, потирая ушибленную коленку.

— Сними пока, — разрешила Таня. — Наденешь возле скамейки. Все запомнил? Повтори.

— Подхожу, осматриваюсь, сажусь, пожимаю руку, беру сверток, ухожу. Только зачем весь этот маскарад?

— Не твое дело. Поехали. И не забудь, никакой самодеятельности, иначе пеняй на себя.

После этого непонятного рандеву в роскошном приморском парке Рафаловича привезли назад, заставили принять душ, прыснули в рот какой-то мятной дряни, выдали другие очки, с простыми стеклами, переодели в вечерний костюм и опять повезли куда-то, на сей раз в закрытом черном «порше». К автомобилю вел его Тед, тоже нацепивший черный смокинг и очки, только темные, жестом показал, чтобы садился назад, к незнакомой черноволосой женщине в темно-синем деловом костюме, сам забрался рядом и захлопнул дверь. Водитель завел мотор.

— Лисен, — обратился Рафалович к Теду. — Веар ви гоинг?

— Куда надо, туда и «гоинг», — неожиданно сказала брюнетка, в которой Рафалович с удивлением и досадой узнал Таню. — Сейчас будет самое главное. Театр одного зрителя. Запомни, ты — очень важная персона. Неси себя гордо, с пафосом. Как войдем в залу, легонько кивнешь головой, — не вздумай никому руку протягивать, тем паче кланяться! — сразу иди во главу стола, садись в кресло. Сиди и молчи, надув щеки. Я подскажу, когда головой кивать, когда улыбнуться, когда говорить…

— Что говорить-то? — тоскливо спросил Рафалович.

— Что я велю. Кстати, я — твой переводчик, звать меня мисс Софи. Имей в виду, я буду рядом и глаз с тебя не спущу. А с другого боку будет Тед.

Услышав свое имя, Тед улыбнулся и красноречиво похлопал себя по боку, где, как знал Рафалович, под пиджаком таилась кобура с автоматическим пистолетом.

Он закрыл глаза. Почти не оставалось сомнений, что когда закончится это необъяснимое, нелепое и зловещее действо, закончится и его жизнь. Обидно, глупо… Но если не послушается этой твари, что упирается ему в бок острым локтем, сорвет намеченный спектакль, жизнь закончится намного раньше. И без всяких «почти».

Не испытывая уже никаких чувств, он отметил, как свернули с автострады и проехали немного по темной аллее, остановились перед ажурными чугунными воротами, которые мгновенно отворились, как почтительно взял под козырек лакей-привратник, как плавно и бесшумно катили колеса по ровнейшей подъездной дорожке, обрамленной сплошной стеной цветущего жасмина, как переливался разноцветными огнями тонко подсвеченный фонтан-колокол, низвергающийся в круглую беломраморную чашу бассейна. «Порше» остановился у широкой лестницы позади фонтана. Тед проворно выскочил из машины и застыл в поясном поклоне у раскрытой дверцы.