Семейные портреты - Тамара Михайловна Афанасьева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Одного этого примера, наверное, было бы достаточно для иллюстрации мысли о том, что все, касаемое человеческих взаимосвязей, тем более семейных, чрезвычайно сложно и деликатно. Но вот еще одно читательское письмо, в котором тоже рассматривается злободневная проблема.
«Я умом и чувством преклоняюсь перед умной, красивой семьей, но, увы, такой на жизненном пути не встретил.
Мы росли, учились в школе, кончали институты… И были в основном готовы к общественно-трудовой деятельности. Но далеко не все были подготовлены к роли отцов и матерей, к тому, как лучше исполнять важнейшее человеческое назначение. Ни школа, ни вузы не преподавали этой науки — науки семейной жизни. Знания свои мы добывали ценой проб и ошибок, конфликтов и потерь. Пока учились — выросли дети, которым нам уже трудно «преподавать» уроки этики, благородства хотя бы потому, что их взгляды сложились, сформировались в процессе наших поисков. И теперь они воспроизводят наши ошибки.
Первая из них — бессознательное отношение к своим родительским обязанностям. В юности мы действительно больше заботились о том, «кто и как посмотрел, что сказал», пропускали мимо внимания великую радость и счастье общения с детьми, наблюдений за их ростом, развитием, становлением. Нам все некогда было, да и не умели мы этого делать, прежде всего не были сами должным образом воспитаны. Мы были с ними то слишком нежны, бессознательно затушевывая свои недостатки, то жестоки и грубо требовательны, то без меры беспечны, больше заботясь о себе, об успехах на работе, о своих развлечениях, нарядах, обстановке.
Правда, нельзя сказать, что мы вовсе ничего для них не делали. Мы их кормили, одевали, учили, даже наставляли уму-разуму: читали длинные скучные нотации. Они видели, что мы уходим на работу и приходим домой чисто одетыми, дома отдыхаем, развлекаемся, о делах стараемся не говорить. Напряжение нашего труда, преодолеваемые невзгоды — все было от них скрыто. Они участвовали только в наших радостях, а от печалей и тревог были ограждены неразумным родительским представлением о сущности «счастливого детства».
Все это создало у них иллюзию легкой жизни. Поэтому они и оказались не подготовленными к тем испытаниям, которые представляет взрослая жизнь. В том числе семейная. Их пугает всевозрастающая ответственность, которую накладывает общество на родителей, всевозрастающие труды, расходы сил и средств, требующиеся для воспитания ребенка. Им хочется жить хорошо, широко. Ребенок же, а тем более дети, заставляют их ограничивать себя в своих потребностях и желаниях.
Иногда слышу сетования: у нашего поколения, мол, ничего похожего не было. Нет, дорогие родители, вся вина на нас самих. Теперь, чтобы исправить выросших детей, самим надо исправляться…
В. Самоходкин, Ростов-на-Дону».Смотрите, как глубоко и верно судит отец-дед: чтобы правильно воспитывать детей, родителям иной раз нужно заняться самовоспитанием или даже перевоспитанием. И в этих словах, как и во многих других, не столько разрешение проблемы, сколько расширение ее рамок. Ведь для того чтобы осознать свою роль и ответственность перед потомством, нужна мудрость, а она приходит с годами, с жизненным опытом и с теми же ошибками. Человек не может знать, каким он будет мужем или отцом, пока им не станет. Как же тогда разорвать этот заколдованный круг, если мы входим в полный разум тогда, когда все заблуждения юности уже воспроизведены и закреплены в потомстве?
Прав, конечно, В. Самоходкин: учить и учиться надо этой важнейшей науке — семейной жизни. И мы здесь об этом много говорили. И учиться не только у мудрецов, но и накапливая живые впечатления из быта нашего ближайшего окружения, да и из собственного опыта. В процессе работы над книгой мне не раз приходилось выслушивать длинные повествования о том, как удивительно и благородно вели себя люди в необычных обстоятельствах. Один человек рассказал про трогательные отношения свекрови и невестки, которые юридически перестали быть близкими людьми: невестка оставила сына этой женщины, но не оставила своим вниманием и заботой его мать. Выйдя вторично замуж, молодая женщина уехала за границу, но, когда узнала, что бывшая свекровь тяжело заболела и осталась без присмотра, приехала в Москву и целый год выхаживала ее.
Другой раз была изложена печальная, но тоже необычная история о том, как теща после смерти дочери осталась в доме зятя. А вторую жену приняла как недобрая свекровь. Отношения осложнились еще и из-за того, что ребенок от первого брака всем сердцем привязался к мачехе, что бабушке казалось особенно обидным, чуть ли не предательством памяти родной матери. И у молодой женщины хватило мудрости, доброты, выдержки, такта, чтобы понять всю сложность ситуации, найти верный тон и стиль поведения, сделать так, чтобы дом не разорили распри.
Были рассказаны случаи высокого благородства мужчин в ответ на коварство женщин, самоотверженности пап во имя спокойствия и счастья ребенка. И бабушки и дедушки были героями восторженных рассказов. Одних их хватило бы на отдельную книгу о необычных семейных коллизиях, которая, может, и сложится потом. Но вот что любопытно: стоило мне повернуть взор рассказчиков на собственную семью, а у многих она была вполне благополучной, и попросить поделиться своим опытом, как люди терялись, умолкали. Куда девалось красноречие, искусное описание подробностей. Всех одолевала какая-то чрезмерная застенчивость.
— Да что там говорить? Ничего особенного, тем более интересного для большого круга людей, у нас не происходило. Живем как все.
Вот эти же слова мне пришлось услышать и от тех, про кого я тоже узнала из уст удивленного и восторженного рассказчика. Семья москвичей Салтычевых меня заинтересовала тем, что под одной крышей два десятка лет назад соединились три самостоятельных дома: тесть с тещей, дочь с мужем, его мама, то есть свекровь, и ребятишки, два внука. Вот такое соединение: теща и свекровь вместе — мне не встречалось раньше. Оттого я и решила подробней узнать о том, как строятся их отношения между собой и с собственными взрослыми детьми, как «делят» они любовь и внимание идущих им вслед поколений.
Екатерина Алексеевна и Андрей Викторович Салтычевы, центральные фигуры этого четырехступенчатого дома, воспринимают свой образ
