Перст судьбы - Елизавета Дворецкая

— Я знаю, как уговорить их на первый случай. — Одд усмехнулся, и ее вдруг как молния поразила красота его лица, окруженного тонкими, слегка волнистыми прядями золотистых волос. Это лицо словно осветилось изнутри — таким она видела его четыре года назад. — Им нужна священная дева, которой ты сама уже не можешь быть. Им нужна дочь старшей дочери. Сейчас она появится.

С этими словами он взял ее на руки и уложил на лежанку, осторожно, чтобы не потревожить первый плод их союза. Яромила пыталась было протестовать, тоже беззвучно, чтобы не разбудить ребенка, но вскоре и эти попытки оставила. Одд бережно, но надежно прижимал ее к лежанке и покрывал горячими поцелуями лицо, и вскоре она расслабилась, обвила руками его спину и стала отвечать на его поцелуи. К ней вернулся ее бог огня, в его объятиях она ощущала блаженство, которое жило в ее памяти все эти годы. Этот огонь тлел в ней все долгое время ожидания, как угли под пеплом, и вот явился ветер, раздувший его снова. Судьбы племен и родов — все это стало не важно. Одд стремился заново закрепить права на эту женщину, и она хотела принадлежать ему так сильно, что ни люди, ни боги не смогли бы им помешать.

Через некоторое время Яромила села и попыталась собрать растрепавшиеся пряди.

— Мой отец не простит мне, если я опять окажусь тяжела, не имея мужа! — смеясь, сказала она.

Опомнившись, она сообразила, что им не следовало так увлекаться. Да, конечно, ей нужна дочь, но ни к чему так спешить с ее зачатием — в светлую половину года и до свадьбы. И все-таки ей хотелось смеяться от радостного, теплого чувства блаженства, разливавшегося по жилам.

— В тот раз мне повезло, что это случилось в купальскую ночь и вся Ладога увидела в Огнике дитя Волхова. Но теперь нет такого велика-дня, и никакой бог нас не прикроет. О мать Лада! Я сошла с ума!

— Не волнуйся. — Одд погладил ее по спине. — Теперь нам бог не нужен, и ты смело можешь выставить виновником меня. Разве у вас обручение не дает всех прав мужа?

— Но ты опять уедешь! — Яромила повернулась и оперлась ладонями о его грудь, приблизив лицо к его лицу. — А может, тебе не так уж нужно ехать? — словно тысячи простых девок в подобных случаях, взмолилась она. — Может быть, мы сначала справим свадьбу? Как раз сейчас, после Ярилы Вешнего, иные женятся, это хоть и не по обычаю, но допускается.

— Нет, моя ландвет. — Одд накрыл ее затылок ладонью. — Не подумай, что я недостаточно люблю тебя, но сейчас нашу свадьбу справлять нельзя. Ты помнишь, о чем я тебе говорил перед этим? Я вовсе не так равнодушен к заветам богов, как иной раз можно подумать. Я не хочу навлекать их гнев, если есть способ без этого обойтись.

— Но при чем тут гнев богов? Если мы справим свадьбу весной, а не осенью, они не сильно разгневаются. Просто те из моих предков, которым пришла пора вернуться в род, сделают это не сразу, а потом.

— Дело не в самой свадьбе, а в том, что случится после. Я должен выполнить задуманное еще до того, как муж твоей сестры станет перед людьми и богами моим родичем.

Яромила не поняла его и нахмурилась:

— При чем здесь муж моей сестры? О ком вообще ты говоришь?

— Об Аскольде конунге из Кенугарда. Сейчас мы с ним еще не в родстве, и это удобно. А после нашей свадьбы мы станем родичами, и это сильно осложнит мою задачу.

Лицо Яромилы медленно разгладилось и приняло изумленное выражение. Одд говорил достаточно уклончиво, но она была умна, а к тому же с самого начала их знакомства могла угадывать его мысли.

— Ты собираешься… — пробормотала она и выпрямилась.

— Не надо говорить об этом вслух. Я не хочу, чтобы твои родичи заранее знали о моих широких замыслах. Ведь твой отец и твой брат поклялись не пропускать к Кенугарду дружины с севера. А они — честные люди и выполняют взятые обязательства. Я постараюсь уберечь их от участия в этом деле. И успех зависит от твоего молчания.

Яромила молчала и сейчас, но Одд, обладавший почти нечеловеческой проницательностью, ощущал ее сомнение и неодобрение. Он предложил ей выступить против своего рода, если не делом, то хотя бы в мыслях.

— Твой род не только там. — Не поднимая головы, он слегка кивнул в сторону большой избы. — Твой род — здесь. — Он повернулся и посмотрел на спящего рядом с ними Огника. — Все это нужно ему. Я знаю, ты не ошибешься в выборе. Ты для этого слишком умна, иначе я бы не выбрал бы тебя.

Она ничего не ответила, только глубоко вздохнула. Ее судьба связана с ним, варяжским пришельцем, и она чувствовала, что эта связь стала крепче, чем корни двенадцати поколений, приковывавшие ее к Ладоге и здешней родне.

— И ничего не бойся. — Одд сел на лежанке и обнял свою избранницу за плечи. — Я постараюсь закончить поход побыстрее и успею забрать тебя отсюда раньше, чем все поймут, что мы немного поспешили!

— Я ничего и не боюсь. — Яромила взяла себя в руки и улыбнулась. Она была так счастлива, что он снова с ней, а все остальное казалось неважным. Как бы ни была она сильна, только мужчина рядом делает мир женщины полным и цельным. — Трусливая женщина не годилась бы в матери будущих конунгов, правда?

Глава 15

Город Плесков был славен и примечателен многим. Довольно сказать, что эти земли были заселены людьми словенского языка ранее всех прочих, лежащих восточнее, и что сам Плесков, стольный город западных кривичей, стоял на берегу реки Великой, у слияния с ней Плесковы, уже не менее трех веков. Населяли его сами кривичи, летигола, чудь, попадались и варяги, приходившие сюда через Плесковское озеро из Варяжского моря. Но Стейн хотел повидать Плесков и его земли только по одной причине: здесь предстояло поселиться Велемиле.

Дорога оказалась не близкой: через Волхов до Ильмерь-озера, потом через большую реку Шелонь, текущую в озеро с запада, через ее приток Узу и волок на Дубенку, приток Черехи, а та уже впадала в саму Великую в непосредственной близости от Плескова. Добирались около двух недель, и Стейн, думая о своем, почти пал духом. Когда Велемила поселится на Великой, то он, даже оставаясь в Ладоге, видеть ее сможет очень редко — только если одна сестра соберется в гости к другой по случаю очередных родин.

А будущий муж Велемилы, как оказалось, владел весьма обширными землями, что лишь увеличило досаду Стейна. Еще на Шелони им начали попадаться длинные и круглые курганы кривичей. В поселках, расположенных на самых высоких местах, жители пользовались особым говором, который он начал понемногу отличать. Люди жили здесь давно, поэтому довольно много леса уже вырубили под пашни, и именно этим дружина Одда конунга была обязана тому, что вообще имела случай повидать местных жителей. Многие поселки оказывались брошенными: не зная, что это за дружина из двух сотен человек идет с востока, кривичи на всякий случай разбегались, уводя в лес домочадцев и скотину. Не раз дружине случалось ночевать в «гостеприимно» освобожденных хозяевами домах и пользоваться припасами — иной раз даже похлебка была готова на печи и ложки разложены на столе! Правда, нужды в местном гостеприимстве халейги особо не испытывали: уже шел месяц травень и, хотя ночами еще холодало, закаленные воины могли ночевать под открытым небом без больших неудобств. А в остальном все было как у всех: рубленые избы-полуземлянки, так что иной раз на поверхности виднелась лишь соломенная крыша до крошечное окошко, выдыхающее серый дым, где печки-каменки, где открытые очаги в земляном полу, деревянная утварь, вылепленные руками женщин горшки, делянки среди леса — иные покрытые свежей золой, иные уже вспаханные по прошлогоднему палу и засеянные рожью, ячменем, овсом, горохом, льном. Хлеба не оставалось уже нигде, кормились кривичи рыбой, яйцами, молоком да остатками прошлогодней вялой репы. Одд конунг, ехавший к конунгу кривичей с самыми дружескими намерениями, строго следил за тем, чтобы его люди не причиняли никакого вреда местным жителям, не покушались на убогую утварь и остатки припасов и даже с женщинами, попадавшимися под руку, обходились вежливо.