Гордая птичка Воробышек - Янина Логвин

– Не возьму, Матвей, – улыбаюсь я, глядя в лицо мужчине, удивляясь про себя несвойственной Байгали щедрости. – Хороший ты человек, не стоишь пустых обещаний. И обидеть тебя не хочу.

– А обижаешь! – хмурится Матвей, дернув в бороде губами. – Долг свой ты мне, сынок, сторицей вернул и верность доказал. Не спеши отвечать, я тебя с ответом не тороплю, про завтрашний день мы с тобой завтра и потолкуем, а сейчас возьми безделицу, какая в глаз упадет, уважь старика. Здесь все добро ручной работы, по себе подбирал. Узнают баи, что Байгали калым за невесту не дал – засмеют!

Эх, птичка-птичка, – я долгим взглядом окидываю Матвея, вспоминая девчонку, – знала бы ты, чем обернулись твои слова. Печалью на сердце друга и зыбкой надеждой для меня.

Я знаю хозяина дома и сейчас чувствую: он серьезен, как никогда. Мне не хочется обижать того, кто однажды поверил в меня, и я соглашаюсь:

– Хорошо, Матвей, возьму, – опускаю глаза на золотые украшения щедрого казаха – вычурные, тяжелые, богатые резьбой и драгоценными камнями, совсем не подходящие для рассветного воробышка, – пожалуй… – застываю в смятении, не представляя, на чем остановить выбор. – Черт, даже и не знаю! – отдергиваю руку, так и не коснувшись сверкающего вороха.

Байгали весело хлопает в ладоши и пятерней сгребает золото обратно в шкатулку. Тянется к сейфу, достает узкий футляр и бросает его на стол, раскрывая для меня. Спрашивает с присущим ему лукавством в глазах:

– Вот, смотри, если такой гордый. Так, безделушка против того, что предлагал. Для дочери из Абу-Даби привез, да Гулька забраковала. Камушки ей мелкие, видишь ли, браслет узкий. А по мне, так самое то для девчонки. А? Как тебе такой подарок, сынок?

Часики – золотые, аккуратные, на тонком ажурном браслете, с двумя маленькими жемчужинками на овальной головке. Подарок неизвестного арабского мастера золотоволосой птичке. Сделанный умелой рукой только для нее.

– Ну! Чего столбом застыл, джигит? Бери! С благословением отцовским даю, дарю от всей души! Вижу же, что понравились! – смеется Матвей в ответ на мою осторожную улыбку и встряхивает довольно щуплыми плечами. – Что, не ожидал от меня?

– Не ожидал, – признаюсь, пряча футляр в карман. – О твоей скупости, старик, легенды ходят. – Обнимаю друга и покидаю его гостеприимный дом. – Спасибо, Байгали, запомню доброту твою.

– Как дела, Рыжий? – я выезжаю на набережную и созваниваюсь наконец с Бампером.

– Вернулся? – слышу в ответ сонный голос. Рыжий горазд дрыхнуть сутки напролет.

– Да, меньше часа, как прилетел. Сейчас в дороге к дому.

– И что там? Как дела в Астане? – Бампер заметно нервничает. – Ты не думай, Илюха, я не из праздного любопытства спрашиваю. Ты хоть цел?

Улыбка сама собой наползает на лицо, подарок приятно оттягивает карман, и пусть я подарю его воробышку не сегодня, я не могу избавиться от радостного предвкушения встречи с девчонкой.

– Я завязал, Бампер, говорил же. Просто проведал друга. Ты лучше скажи, просьбу мою выполнил? Если нет, то лучше спрячься куда-нибудь поглубже и не отсвечивай пятаком, потому что я на тебя надеялся.

– А как же! – фыркает обиженно друг, тиская какую-то девчонку. В динамик телефона врывается довольный девичий хохот и визг. – Все в порядке, шеф! Свил ажур, как обещал. И зацени, даже вопросов лишних не задал.

– Заценил.

– А..

– Вот и не задавай.

– Черт! А хочется! – смеется Рыжий. – Первый раз тебя таким придурком вижу, Люк! Сначала машину ему подгони, потом холодильник забей, да конфетки не забудь, а завтра что? Детей из детсада забери?! Блин, я к тебе нянькой не нанимался!.. – Голос Бампера подозрительно стихает. – Илюха, скажи, это все она, да? Ну, та девчонка?

Мы оба понимаем, о ком идет речь, повисшее в трубке молчание звенящей паузой щекочет слух, и я обрываю наш разговор коротким:

– Увидимся.

Светофор на поворот горит зеленым. Я снижаю скорость, включаю поворотник, перестраивая «ауди» в крайний левый ряд, отвлекаюсь на боковое зеркало, а потому не сразу замечаю знакомую женскую фигуру, выскочившую из темноты широкой арки, ведущей к моему дому, и бросившуюся наперерез машинам к притормозившему на светофоре такси.

Марго? Здесь? Какого рожна? Кажется, я ясно дал девушке понять, чем для нее закончится еще одно вмешательство в мою жизнь. Пришедшая в голову мысль, что Рыжий или Костя проговорились о моем возвращении, и Марго могла застать в квартире воробышка, совсем не нравится мне, и сквозь поднимающуюся волной тревогу я уже предвкушаю то удовольствие, с каким оторву двум чертовым ублюдкам их длинные языки и засуну в задницу, если девчонка вновь пострадает из-за этой стервы. На сегодняшний день мне хватило ее выходки с Яшкой.

Я въезжаю в арку, выруливаю к дому и стопорю «ауди» на свободном пятне парковки. Выйдя из машины, привычно тянусь за сумкой, но в последний момент резко захлопываю дверь и оборачиваюсь к подъезду, реагируя на острое чувство опасности, знакомо шевельнувшееся под левой лопаткой. Черт!

Незнакомая машина с чужими номерами у подъезда – ничего необычного, но я привык доверять инстинктам. Распахнутая в подъезд дверь. Двое мужчин на шухере у моей квартиры. Одного я убираю тихо – боковым ударом руки в основание шеи…

– Кто тебя возбуждает так, что ты сама готова расставить ноги? Готова встать на колени и заставить кончить одним касанием языка, впустив в свой рот?.. Кто? Твой пидар-танцор, ненаглядный Виталик?…

… второго, успевшего среагировать, встречаю кулаком в подбородок, тяну на себя и надолго лишаю дыхания ударом колена в печень…

– Скажи, Женька, что ты позволяла ему, что так трясешься за его шкуру? Что этот жлоб делал тебе такого, чего не делал я?

– Всё! Я позволяла и делала ему всё, слышишь! Всё! И то, в чем отказала тебе!

… рухнувшего на колени, отталкиваю прочь.

Воробышек…

Я не вижу ее, но слышу голос. Тесно прижатую к стене девчонку от меня закрывает широкая мужская спина, и я замираю на пороге собственной квартиры, в этот самый миг вспоротый болью, разорвавшей душу на части, одновременно пригвожденный к месту открывшейся глазам картиной борьбы и страшным рыком зверя, в бешенстве собственника взвившегося внутри меня.

Крупный качок. Значительно выше птички. Старше. Словоохотливее. Сильнее. И куда возбужденнее девчонки в его руках…

Они знакомы и были близки – это знание почти вышибает из меня дух…

– Сука! Ты специально заводишь меня, я знаю! Но ты напрасно думаешь, что я откажусь от тебя. Давай же, моя хорошая, как скажешь! Сейчас я готов сыграть по твоим правилам, но после ты ответишь за свои слова!

… Если я сейчас коснусь его, я окрашу его проклятой кровью весь мир, пока этот мир не сдохнет. Или не сдохну я сам.

И ее тоже. Я окрашу кровью птичку тоже, превратившись в зверя на ее глазах.

– Тихо. Не дергайся и отойди от нее. Мне кажется, или ты намерился в моем доме безнаказанно трахнуть мою девушку?

Он смотрит на меня стальными глазами, ясно расслышав акценты. Скользит изучающим взглядом, настороженно раздувает ноздри, с удивлением встречая предупреждающий рокот зверя, вернувшегося на свою территорию, затрепетавшего в предвкушении неминуемой схватки.

– Твою девушку?.. Зая, ты сказала он твой репетитор, ты солгала?

– Нет! Пожалуйста, Игорь, не тронь его! – тонкие руки птички, взметнувшись из-за плеч незнакомца, касаются чужого лица, и я тут же надстраиваю над оскалившимся в болезненном рыке зверем холодные клети, временно остужая пыл, заставляя его в бессильной ярости скулить и царапать когтями ледяной пол. – Он просто здесь живет. Он ни при чем, слышишь! Я сейчас соберу вещи, и мы уйдем! Уйдем, обещаю…

Такой родной голос, по которому я скучал. Так много сказавший мне этой фразой…

– Знаешь, что полагается лгунишкам, моя хорошая? Наказание с последующим извинением в коленопреклоненной позе.

А вот за это ты заплатишь…

– Рыба! Филин! Сюда! – и вновь удивленный стальной взгляд, еще жестче, еще холоднее. Видимость, за которой уже родился страх. – Говоришь, надо с тобой считаться, парень?

– Говорю. Давай выйдем, кто-ты-у-нас-есть, не хочу пугать ее видом твоей крови.

Он смеется, надеясь выгадать время. Все еще не веря, что привкус меди вот-вот появится на его языке. Он не привык отступать, но уже понимает, что просто теперь не будет. Ни для него, ни для меня.

– Она моя! Если ты не понял, парень, я пришел за своей девчонкой. Не мешайся под ногами, раздавлю!

Я набрасываю на зверя пудовые цепи и вбиваю в кандалы клинья. Впиваюсь в холку жесткой пятерней, пытаясь удержать в рвущихся путах.

– Пожалуйста, Игорь, отпусти! Ну, зачем я тебе? Ради забавы? Тебе всегда хватало игрушек, так откажись от одной, ты даже не заметишь!

– Ошибаешься, золотая! – Он возвращается к птичке и трогает ее волосы – последний раз в своей жизни. С неожиданной тоской и лаской в пальцах, так, как мог бы ее ласкать я. – В моей игровой комнате тебе всегда будет отведено главное место. Может, я – ужасный Карабас-Барабас и не люблю терять игрушки? Любимые игрушки. А ты, Женечка, знаешь, как в отношении тебя обстоят дела.