Поэты 1820–1830-х годов. Том 1 - Дмитрий Дашков

П. П. ШКЛЯРЕВСКИЙ

Павел Петрович Шкляревский родился 15 января 1806 года в г. Лубны Полтавской губернии в семье священника[194]. На одиннадцатом году мальчик был отправлен в Петербург, к дяде, который дал племяннику хорошее воспитание и образование, сначала дома, а потом (в 1823–1827 годах) в петербургской (впоследствии 3-й) гимназии. Здесь Шкляревский начинает писать стихи; хорошо владея несколькими древними и новыми языками, он переводит Салиса, Маттисона, Гете, Шиллера, Клопштока, Байрона, В. Скотта. Его первые Печатные выступления относятся к 1823 году; несколько его стихотворений А. Е. Измайлов поместил в «Благонамеренном» (1823), «Календаре муз» (1826 и 1827) и «Невском альманахе» (1826); одно появилось в «Северных цветах на 1827 год». В гимназии Шкляревский сблизился с будущим историком М. С. Куторгой, издавшим впоследствии посмертный сборник его стихов; в 1827 году оба они поступили в Петербургский университет (Шкляревский на философско-юридическое, Куторга на словесное отделение), а в следующем году в числе других соискателей были направлены в Дерпт, в Профессорский институт. Здесь Шкляревский ревностно возобновляет прерванные занятия; его успехи в изучении филологии и философии высоко оцениваются профессорами; однако уже в 1829 году он заболевает и 5 июля 1830 года умирает от туберкулеза легких.

До нас дошло около трех десятков стихотворений Шкляревского, главным образом переводных; в стихах этих уже успели определиться некоторые особенности своеобразной и оригинальной поэтической манеры. Шкляревский не следует эпигонам элегической поэзии 1820-х годов, — он тяготеет к философской символике и усложненной и несколько абстрактной образности. Современники не без основания замечали в его стихах мистический оттенок, в частности идущую от немецкой поэзии и Жуковского идею двоемирия («Детство»). Характерны для него и эсхатологические мотивы, которые получат затем развитие в русской поэзии 1830-х годов. Представляют интерес и архаизаторскис тенденции Шкляревского, несомненно идущие от увлечения этимологией: намеренное и постоянное обращение к славянской лексике — у него не только следование традиции «высокой поэзии», но и попытка отыскать новые и необычные экспрессивные средства путем обнажения этимологических связей слова и разрушения его привычной ассоциативной сферы; отсюда его смелые и непривычные неологизмы, несколько напоминающие словотворчество Языкова («Пляска», 1826; «К другу», 1827, и др.).

306. ФИАЛКА

Где гибкий орешник сплетается с ивой,          Фиалка под сенью ветвейЦветет, помрачая красою стыдливой          Цветы и садов и полей.

Как нежно листочков лазурных блистанье          Под каплей жемчужной росы;Но видел я очи: нежней их сиянье          Сквозь чистую перлу слезы!

Едва загорелось дневное светило —          И высохла в листьях роса, —Не долей блестела в очах моей милой          Разлуки печальной слеза.

307. ПЕВЕЦ

Из Гете

«Что слышу, на мосту звучит?Чьи клики пред вратами?Да своды замка огласитТа песня перед нами!» —Так царь воскликнул — паж летит;Примчался паж — царь говорит:«Впустить в чертоги старца?»

«Приветствую тебя, соборГероев и прелестных!Что зрю? Се звезд несчетный хор!Се вождь светил небесных!Се красоты и славы храм!..Смежитесь, очи; здесь не вам,Дивяся, восхищаться».

Певец склонил на арфу взгляд;Коснулся струн — бряцают.Отвагой рыцари кипят,Ланиты дев пылают.Умолк. Царь услажден игрой —И цепью повелел златойУкрасить выю старца.

«Не мне дари ты цепь сию!Цепь — рыцарям могучим:Их копья не страшат в бою,Треща, как лес дремучий!Цепь канцлеру златую дай:Под бременем забот — пускайЕще златое носит.

Подобно птице я пою,Что на ветвях витает;И песнь моя — за песнь моюБогато награждает.Просить дерзну ли об одном?Вели кипящую виномПоднесть златую чашу».

Он взял — и осушилось дно.«О, сладостный напиток!О, благо дому, где вино —Даров небес избыток!В день счастья вспомните певцаИ столь же пламенно Творца,Как вас певец, прославьте».

308. ПЛЯСКА

          Зри, как быстро четы волною игривой кружатся,Чуть досязая земли резво-крылатой стопой!          Тени ли зрю я воздушные, свергшие тела оковы?Эльфы ль в сияньи луны светлою цепью плывут?          Как, зефиром колеблемый, дым струится летучий,Словно в сребристых зыбях легкий колышется челн,          Скачет, топочет стопа под сладостный лад переливов;Рокот, бряцание струн живость вливают в тела.          Вот, как будто стремясь расторгнуть цепь хоровода,Там в стеснившийся ряд мчится отважно чета.          Быстро пред ней расступается ход, исчезая за нею;Словно волшебным жезлом вдруг заграждается путь.          Мигом от взоров она потерялась; в смятении дикомГибнет пленительный строй, двигаясь, рушится мир.          Нет, там ликуя несется она; развивается узел;Лишь в измененной красе вновь учреждается чин.          Рушася вечно, зиждется вечно, вращаясь, творенье;Тайный закон естества правит игрой перемен.          Но отчего же, вещай, непрестанно зыблются ликиИ в движеньи существ царствует вечный покой?          Всяк — владыка, свободен, лишь сердца внушенью подвластенИ скоротечно спешит общей, известной стезей?          Хочешь ли знать? То устав Гармонии — мощной богини:Дружною пляской она буйный смиряет скачок;          Как Немезида, златой сладкозвучья уздой укрощаетДикую радость души, пылкий, кипящий восторг.          Или вотще для тебя рокочет музыка вселенной?Иль не чарует тебя стройного пенья поток?          Ни восхитительный лад, согласие чудное тварей,Ни круговой хоровод, плавно в пространствах небес          Светлые солнцы вратящий на поприщах, смело извитых?Меры, хранимой в игре, в действиях ты не блюдешь.

309. К ДРУГУ

(Во время грозы)

Пусть с ужасом бледным порок боязливыйВ ущелия темных вертепов летитИ мщенья трепещет судьбы справедливой,Что в пламенных тучах по небу парит.

С высот осененная мощной рукою.То бурю кротящей, то вержущей гром.Стоит, как в сиянии дня, под грозою,Осклабяся, Доблесть с подъятым челом.

В перунах, секущих померкшие своды,В борющихся вихрях, в стенаньи дубровЕй слышатся те же глаголы природы,Как в шорохе зыблющих злак ветерков.

Изрыто пременами поприще света;Несчетно виется на оном путей;Но вечна одна провидения мета:Виются стези — и сливаются в ней.

Всеобщее благо равно пламенеетВ светилах, над синим эфиром горит,Как в розе нагбенной росою алеетИль в нежных малиновки трелях звучит.

Вовек да не тмит, о мой друг незабвенный,Души твоей светлой мечтательный страх:Эгидой ума от тебя отраженный,Пускай он гнездится в растленных сердцах.

Да нежно хранит тебя горняя силаИ дни твои в радужном блеске текут;Да ангелы окрест лазурные крила,Как сень, над главою твоей распрострут.

Когда по безбрежным пучинам твореньяПоследний прокатится рокот громов,Расстроит согласные звезд песнопеньяИ мертвых воздвигнет под склепом гробов,—

Спокойно да узришь с отрадой священнойКонечную бурю, сквозь вихри огня,Сквозь пепел и дым, по обломкам вселенной,Ведущую в свет невечернего дня!

310. ПЛАЧ ЯРОСЛАВНЫ

Не голубки воркованиеРазливается по рощице:Ярославны голос стелетсяПо стенам Путивля древнего.

«Где ты, Игорь — радость, счастиеЯрославны одинокия,Как в долине ландыш вянущий?Прилети веселой птичкоюНа поля цветущей родимы,Прилети в мои объятия,Осуши с лица печальногоПоцелуем слезы горькие…Ах! когда б была я горлицей —Полетела б к другу-голубюВдоль Дуная серебристого;Прилетела б в поле ровное —Там крылом любви невинныяУ шатра в лугу муравчатомОбняла бы князя милого!Отерла бы раны горькиеРукавом бобровым с ласкою!..Ветер, ветер! Что с насилиемВеешь крыльями холодными?Ах! зачем стрелу пернатуюНе отвеял ты от Игоря?..Ах! зачем мое веселиеТы развеял резво по лугуВместе с листьями поблекшими?Мало ль гор крутых — играть тебеС облаками серебристыми;Корабли лелея по морю,Веять в парусы игривые?..Солнце светлое, прекрасное!Всем ты мило, всем прелестно ты,Всем сердцам блестишь ты радостьюНа лазури неба чистого!Ах! зачем лучи каленыеПролило на милых воинов?..Лук засох унывших ратников,Притупились стрелы острые,Щит и шлем покрыты пылию!..Светлый Днепр! река широкая!Ты пробил сквозь горы каменныПуть в пределы Половецкие.Ты лелеял СвятославовыЛадии — на белых парусах,Белой, лебединой стаеюРассекавшие поверхность вод!Ах! лелея на зыбях своих,Ты неси ко мне любезного —Дабы с утренней денницеюИли с месяцем серебрянымМне не лить с тоскою, горестьюСлез на волны моря синего!..Ах! когда бы знала бедная,Что сразили друга Игоря,Не ходила б к морю синему!Не мочила бы бобровогоРукава в слезах катящихся!Не смотрела б в даль пустынную,Не белеют ли там парусы,Резвым ветром воздымаемы!Не лила бы слез потокамиНа песок, на камни хладные!»

311. ДРЕВНЯЯ ГРЕЧЕСКАЯ ПЕСНЯ