Поэты 1820–1830-х годов. Том 1 - Дмитрий Дашков

329. ПЕСОЧНЫЕ ЧАСЫ

Безостановочно в стекле пересыпаясь,Сколь убедительно лесок сей учит нас,            Что так и жизнь уходит, сокращаясь,            И с каждым днем к нам ближе смертный час.О, слабый человек! что дни твои? мгновенья!В сем кратком поприще скользишь ты каждый шаг;Не примечая, в гроб стремишься с дня рожденья;Из праха созданный, рассыплешься во прах.

330. МЕРА ЖИЗНИ

Существованье человекаЧасами радостей сочтя,Ничтожество познаем векаИ в дряхлом старике — дитя.Будь кратко поприще земное,Лети лишь в счастьи и в покоеСтаница легкокрылых дней;Мой выбор без предубеждений:Жизнь измеряется вернейЧислом не лет, а наслаждений.

331. ИСТОРИЯ ПЯТИ ДНЕЙ

Открыться Лидии не смея,Я в первый день ее любил;Назавтра, несколько смелее,Ей тайну сердца объявил;День ото дня нетерпеливей,Назавтра руку ей пожал;Назавтра, прежнего счастливей,У милой поцелуй сорвал;Назавтра, миртами венчанный,Я осчастливлен был вполне;Но в тот же день, непостоянный,Я пожалел о первом дне.

332. ЭПИЛОГ

            Счастлив, кто на чреде блестящей,Водимый гением, трудится для веков;            Но змеи зависти шипящейТлетворный точат яд на лавр его венков.Я для забавы пел, и вздорными стихами            Не выпрошу у Славы ни листка,Пройду для Зависти неслышными шагамиИ строгой Критики не убоюсь свистка:Стрела, разящая орла под облаками,            Щадит пчелу и мотылька.

333. АКЕРМАНСКИЕ СТЕПИ

Вплывя в пространный круг сухого океана,Повозкой, как ладьей, я зыблюсь меж цветовВ волнах шумящих нив, в безбрежности лугов,Миную острова багряные бурьяна.

Уж смерклось, впереди ни тропки, ни кургана;Ищу на небе звезд, вожатаев пловцов:Там блещет облако — то Днестр меж берегов,Там вспыхнула заря — то фарос Акермана.

Как тихо! подождем! мне слышится вдали,Чуть зримы соколу как вьются журавли,Как легкий мотылек на травке колыхнется,Как скользкой грудью змей касается земли:Пределов чужд, в Литву мой жадный слух несется…Но едем далее, никто не отзовется.

334. БАХЧИСАРАЙСКИЙ ДВОРЕЦ

Наследье ханов! ты ль добыча пустоты?Змей вьется, гады там кишат среди свободы,Где рабство прах челом смешало в древни годы,Где был чертог прохлад, любви и красоты!

В цветные окна плющ проросшие листыРаскинув по стенам и занавесив своды,Создание людей во имя взял природы,И пишет вещий перст: развалина! Лишь ты,

Фонтан гарема, жив средь храмин, мертвых ныне,Перловы слезы льешь, и слышится, в пустынеИз чаши мраморной журчит волна твоя:«Где пышность? где любовь? В величии, в гордынеВы мнили веки жить — уходит вмиг струя;Но ах! не стало вас; журчу, как прежде, я».

335. МЕЧТА ПАСТУШКИ

Когда мечтами легких сновОкован дух наш утомленный,Герой бесстрашно в сонм враговЛетит на зов трубы военной;Оратай с плугом по браздамВлачится мирными волами;Пловец несется по морям,Борясь с кипящими волнами;А я — о бурях, о войне,По счастью, чуждая понятья,Любовь лишь зная, — и во снеСтремлюся к милому в объятья.

М. Д. ДЕЛАРЮ

Михаил Данилович Деларю (1811–1868) родился в Казани, в семье начальника архива инспекторского департамента Главного штаба. Проведя раннее детство в Казани, в 1820 году поступил в Царскосельский лицей, который окончил 29 июня 1829 года. Большое влияние на Деларю оказала лицейская традиция, начатая первым (пушкинским) выпуском и существовавшая и позже, хотя уже в ослабленном и искаженном виде; еще в 1840-е годы Деларю принимает участие в праздновании лицейских годовщин и поддерживает переписку с бывшим директором Лицея Е. А. Энгельгардтом, который воспринимает его как одного из носителей «лицейского духа». Еще лицеистом Деларю познакомился с Пушкиным и, вероятно, тогда же вошел в кружок лицеистов разных выпусков, группировавшихся около Дельвига. По окончании Лицея Деларю поступает на службу в департамент государственного хозяйства и публичных зданий, а с 1833 года служит секретарем в канцелярии военного министерства.

Поэтическая деятельность Деларю началась еще в Лицее в конце 1820-х годов; дебютировал он в печати переводом из «Метаморфоз» Овидия (1829). С 1830 года он активно сотрудничает в изданиях Дельвига — «Северных цветах» и «Литературной газете». Как поэт Деларю развивается под непосредственным влиянием Дельвига; он воспринимает прежде всего «антологическую» линию его творчества, культивируя гекзаметр и элегический дистих и создавая образцы излюбленных Дельвигом жанров — антологической эпиграммы, идиллии («К Неве»), фрагмента — «подражания древним» («Прелестнице»), сонета. Подобно Дельвигу, он стремится расширить сферу «антологии», пытаясь воспроизвести дух восточной любовной лирики («Эротические станцы индийского поэта Амару»), обращаясь и к русским народнопоэтическим мотивам, впрочем едва намечающимся («Ворожба»). Эти эксперименты не вели у Деларю ни к созданию поэтической типологии чужих культур, ни к преломлению принципов антологической лирики в пределах традиционных жанров; они остановились на стадии стилизации и послужили для Деларю лишь школой «слога». Критика ценила «знание языка» и стилистическою выдержанность стихов Деларю; его поощряли Плетнев и Дельвиг, писавший ему: «Пишите, милый друг, доверяйтесь вашей Музе, она не обманщица, она дама очень хорошего тона и может блестеть собственными, не заимствованными красотами»[199]. Пушкин, напротив, невысоко ценил его поэзию за «чопорность» и «правильность», не находя в ней «ни капли творчества, а много искусства»[200]. В поэзии Деларю определяются и мотивы и темы, получившие широкое распространение в 1830-е годы, например тема «демона», «падшего ангела», взятая им от Жуковского (переводившего Клопщтока и Т. Мура); в трактовке ее Деларю всецело следует за Жуковским, воспринимая как раз наиболее слабые стороны его творчества («серафический» аллегоризм, моралистичность). Смерть Дельвига была непоправимой потерей для Деларю; со времени распада дельвиговского кружка его творчество идет на убыль. В 1831–1834 годах он еще поддерживает общение с литературными кругами; сближается с Пушкиным, которому оказывает некоторые услуги, в частности предупредив его о перлюстрации его писем и т. д.[201], в 1834 году, будучи в Казани, принимает участие в деятельности литературного кружка А. А. Фукс. В том же году за перевод стихотворения В. Гюго «Красавице», признанный безнравственным и кощунственным, Деларю был отстранен от должности. В 1837 году он получает место инспектора одесского Ришельевского лицея. В 1841 году из-за слабого здоровья и трудной служебной обстановки выходит в отставку и занимается почти исключительно хозяйственными делами в своем имении под Харьковом, пытаясь выйти из материальных затруднений. К литературе он возвращается лишь спорадически, опубликовав в одесских изданиях и плетневском «Современнике» несколько переводов из Овидия и выпустив в 1839 году гекзаметрическое переложение «Слова о полку Игореве».

336. ПАДШИЙ СЕРАФИМ

Гонимый грозным приговором,За райским огненным затворомСкитался падший серафим,Не смея возмущенным взоромВзывать к обителям святым.Ему владеющий вселенной,Творец миров и горних сил,За дух кичливый и надменныйПеруном крылья опалил:С тех пор, кляня существованье,Творца и всё его созданье,Вдали эдема он бродил.Тоскою сердце в нем кипело,Надежды чистый луч исчез…Но вот однажды от небесК нему раскаянье слетелоИ сердце хладное согрелоСвоей небесной теплотой:С улыбкой нежной состраданьяДавно забытые мечтаньяНад ним взроилися толпой…

Поникнув мрачной головою,В раздумьи тяжком он стоял;Его тоскующей душоюКакой-то трепет обладал.«Увы! — отверженный сказал. —Не мне блистать в эдемском свете,Не мне предвечного любовь!Я крылья опалил в полете —Могу ль лететь к эдему вновь?»

Сказал, и слез ручей обильныйЛаниты бледные свежит,—Так цвет увядший надмогильныйРоса небесная живит.И что же? Дивной красотоюЕго шесть крыльев вновь цветут,И он летит… туда, где ждутПрощенных милостью святою.

337. К ГЕНИЮ