Сексуальная жизнь наших предков - Бьянка Питцорно

Но стоит нам остаться одним, он тут же снова переходит на «ты», расстёгивает на мне платье и белье и трогает меня там, где не должен, а потом, смочив слюной палец, делает со мной то, что и описать стыдно. Он берет мою руку и кладёт туда, куда не стоило бы, а потом слизывает слезы с моих щёк и шеи, как собака, если я плачу, и в качестве компенсации каждый раз дарит мне новое украшение. Теперь, помимо браслета, у меня есть два кольца (с рубинами и с сапфирами), гранатовое ожерелье, принадлежавшее ещё бабушке Феррелл, аметистовая брошь, изумрудная подвеска и две пары серёжек: одни – с бриллиантами-кабошонами, другие – подвески с жемчужинами и кораллами, это из маминого приданого. Я содрогаюсь от мысли о том, что он сделает со мной в первую брачную ночь, когда мы останемся за закрытыми дверями и не будем стеснены во времени.

Донора, 6 декабря 1908 года

Мама вчера отослала Тоску из комнаты и тихо, почти неслышно прошептала мне: «Приготовься к боли. Не переживай, так со всеми невестами случается, тут уж ничего не поделаешь. Будет немного крови, но совсем чуть-чуть, ничего серьёзного. Сказать по правде, этой кровью следует гордиться. Закрой глаза, стисни зубы, молись святой Агнессе, деве-мученице, и надейся, что это не продлится долго. Только не устраивай сцен: помни, ты – Феррелл! А со временем привыкнешь».

И к чему, спрашивается, я должна буду привыкнуть?

Донора, 10 декабря 1908 года

Сегодня нас навестила кузина Урсула, которая вышла замуж весной. Тётя Эльвира намеренно оставила нас наедине, но мне было стыдно спрашивать, а Урсула не знала, с чего начать. Наконец она сказала: «Главное – погаси свет. В темноте всё гораздо проще. И потом, ты же выходишь за вдовца, а он на собственном опыте знает, как вести себя с невестой-девственницей, пусть расстарается. Ты только не слишком зажимайся, иначе действительно может быть больно».

Я в ужасе.

Из Флоренции прислали чудесную кружевная рубашку для первой брачной ночи. Тоска объяснила мне, что крестьяне наутро вывешивают её из окна, чтобы продемонстрировать всем желающим кровь. Но мы, гордо сказала мне тётя Эльвира, больше не придерживаемся этого варварского обычая. Достаточно того, что кровь увидит жених, а потом рубашка сразу же отправится в стирку.

Интересно, а как сам он будет одет в первую брачную ночь? В ландо он только расстёгивал пару пуговиц, и я ни разу не видела его белья, но вот моё Гаддо изучил очень подробно, повсюду сунув свой нос.

Донора, 16 декабря 1908 года

Мы поженились сегодня днём в соборе Доноры. С утра мама пыталась собраться с силами и подняться с кровати, но голова у неё кружится, а ноги не слушаются. И потом, у неё же нет подходящего платья. Тогда она попросила меня опуститься на колени у постели, дала мне своё благословение и расплакалась. Думаю, она хотела мне что-то сказать, да только смелости не хватило.

К алтарю меня вёл раздувшийся от гордости отец, от макушки до пят одетый по последней моде. Присутствовали все Ферреллы, в том числе четверо его братьев, которые не единожды за несколько последних лет пытались спасти отца от кредиторов, но после пропали с горизонта. Были и другие родственники из Ордале, но со стороны Гаддо – никого. Вчера тётя Эльвира спросила, почему он до сих пор не перевёз в Донору детей. «Они пока носят траур по матери, – ответил он. – Приедут после медового месяца».

После церемонии отец устроил приём, который продолжался до самых сумерек. Ближе к вечеру, хотя оркестр ещё играл, а гости наслаждались десертами, Гаддо взял меня за руку и вывел из дома через заднюю дверь. Мы сели в ландо и поехали на виллу, где собирались провести ночь. Снова очутившись на знакомых кожаных подушках, я разревелась от усталости, беспокойства и страха. Но Гаддо, утирая мне лицо платком, лишь посмеялся. А что, если сбежать? Это мой последний шанс. Пока лошади идут шагом, я распахиваю дверцу, спрыгиваю с подножки, убегаю, прячусь, а потом скрываюсь в монастыре... Нет, это всего лишь фантазии.

И вот мы в спальне. «Погаси свет», – советовала мне Урсула. Легко сказать, когда речь идёт о единственной керосиновой лампе на комоде. Но на виллу провели газ, и в нашей спальне по стенам горят не меньше пяти бра, настолько ярких, что ночью светло, словно днём. И, как будто этого мало, в камине полыхает огонь. Я обвела комнату взглядом в поисках гардеробной, чтобы, удалившись туда, сменить белое платье на ту чудесную ночную рубашку, которую, уверена, кто-то (Тоска?) уже для меня приготовил.