До особого распоряжения - Борис Пармузин

приземистым «дворцом», с многочисленными хозяйственными постройками, поднималась огромная

пирамида карагача.

Кони сами чувствовали приближение жилища. Они безошибочно двигались в сторону, откуда вскоре

ветер доносил запахи скошенной, подсохшей травы и дыма.

На рассвете догорали костры. Два костра, как и обещал вождь... Здесь ждали Махмуд-бека.

Дом стоял на краю степи, прижавшись к земле, будто защищаясь от степных бурь, внезапных

песчаных вихрей. Сейчас дом, раскрыв все двери, спокойно грелся на весеннем, добром солнце.

Хозяин безучастно ожидал у ворот путников. Он не будет их расспрашивать о дороге и делах, которые

сорвали этих незнакомых ему людей с родного места. Долг хозяина встретить путников, дать им приют,

напоить водой.

Степняки в быту неприхотливы... В мрачноватых комнатах с земляным полом не увидишь текинских

ковров. Богатство человека определяется количеством овец. И хозяину всегда приятно, если гости

смотрят на загон, где топчется беспокойное стадо.

В доме есть молоко, каймак, сыр. Конечно, есть и хлеб. Это был тот самый дом, где должен

остановиться Махмуд-бек Садыков.

Хозяин щедро выделил гостям две комнаты и двинулся к очагу, чтобы приготовить обильное

угощение.

Махмуд-бек не стал расспрашивать старика, когда сюда приедут люди, которых он должен увидеть.

Возможно, через час, возможно, дней через десять.

В степи новости распространяются быстро. Но решение степняк принимает медленно. Да и куда

спешить... Время ползет по степи, не оставляя особого следа.

161

Где-то здесь пролегла государственная граница. Но кто точно знает, на какой стороне границы стоит

хотя бы этот дом, с просторным загоном для скота?

В больших городах, в богатых кабинетах люди решают вопросы переворотов, пограничных

конфликтов, захвата чужих земель. А здесь широкий, вольный простор. Спокойно живет старый скотовод.

Он знает лишь родных, людей своего племени, вождя... И всем в округе известно, что этот старик из

гордого, сильного племени.

Махмуд-бек с Фаридой поселились, пожалуй, в самой просторной из комнат. Земляной пол был

покрыт большим плотным паласом с выцветшим узором.

Мастера поработали над этим паласом на славу. Он еще долго будет служить людям... А что касается

красоты... Зачем она в степи, где человек поднимается засветло и ложится в темноте. При огоньке

коптилки не заметишь тонкого узора.

Фарида поправила коптилку на пыльной полочке в нише стены, слегка дотронулась до посуды. Только

провела пальцем: тоже пыль. Потом вопросительно посмотрела на мужа.

- Ненадолго, родная... Отдохнем. Здесь тишина.

Фарида понимала, что остановились они не для отдыха.

Вошел Шамсутдин. Он нес две касы с кислым молоком. На каждой касе лежало по большой круглой

лепешке. Шамсутдин растерянно огляделся: ни стола, ни хан-тахты, даже самой примитивной. Одни

полки в нишах.

- Сейчас, - спохватилась Фарида. - Подождите.

Она достала из узла скатерть, расстелила на паласе, расправила края, разгладив их ладонью. -

Давайте...

Она сама поставила касы на дастархан. Сделала это с какой-то веселой легкостью, давая Махмуд-

беку понять, что все в порядке, что и в этой комнате жить не страшно. Фарида развернула холодное

мясо, казы, сладости - все те припасы, которые остались после дальней дороги.

От этой повседневной, будничной картины Махмуд-беку стало легко. Он не выдержал и весело потер

ладони, как это делает мужчина, стосковавшийся по хорошей, вкусной еде.

Молоко было густым, вкусным, больше походило на каймак.

- Такого в городе не найдешь... - со знанием дела сказал Махмуд-бек.

- Да... - коротко согласилась Фарида.

- Заживем с тобой здесь, как на курорте.

Фарида подняла, голову:

- А что такое курорт?

- Ну... - замялся Махмуд-бек. - Ну, как тебе объяснить... - Он рассмеялся... В степи, где непонятно

даже, в какой ты находишься стране, рассказать о том, что такое курорт, было очень сложно. Да он и сам

толком о нем не знал.

Сын вождя приехал на двенадцатый день. За это время Махмуд-бек основательно отдохнул. Лицо

загорело, посвежело. Он смог ответить на крепкое рукопожатие.

Они вошли в комнату. Хозяин накрыл дастархан, молча сел в центре, подождал, когда усядутся гости

и стал читать строки корана. Это была память, молитва об умершем - о вожде, славном, большом

человеке. О человеке, который сам распорядился своей жизнью.

Старик поднял ладони к лицу... Подняли ладони, ожидая последних слов молитвы, Махмуд-бек и сын

вождя.

- А-аминь... - заключил старик.

Он задержался ради приличия на две-три минуты, лениво пожевал кусочек лепешки, еще раз поднял

ладони, пошевелил губами, словно про себя повторил строку, и легко, как-то пружинисто, встал. Махмуд-

бек и сын вождя остались одни.

Нужно было начинать нелегкий разговор. Махмуд-бек представлял себе сына вождя совсем другим -

резким, вспыльчивым, нетерпеливо сжимавшим кулаки, готовым немедленно учинить расправу над

врагами отца, подняться против правительства страны. А этот высокий юноша был спокоен. Сложив

руки, он ждал, когда заговорит гость, старший по возрасту человек.

- Отец решил все сам... - сказал Махмуд-бек. - Он долго думал над твоей судьбой, над судьбой

племени.

Соглашаясь, сын вождя слегка кивнул. Наверное, его били. След от плетки, правда, был едва

заметен. Но сейчас он проступил красным рубцом. Это единственное, что выдало волнение юноши.

- Отец сожалел, - продолжал Махмуд-бек, - сожалел о стычках с правительственными войсками.

- Это была провокация... - коротко сказал юноша.

Махмуд-бек знал о том, что вождь отдавал сына в хорошие учебные заведения столицы. Однако он

все-таки не ожидал услышать таких здравых суждений.

- Спровоцировал один из чиновников, - продолжал молодой вождь. - А чиновник этот - не страна и

даже не правительство. Это был корыстный человек. Он во всем виноват. И он будет наказан по законам

нашего племени.

Махмуд-бек старался не высказывать удивления. Он давно откровенно не говорил с таким умным,

спокойным собеседником.

162

- Между племенами распри с давних времен. Иногда они возникали из-за чепухи. Даже древние

старики не знают причин. Отец не любил вмешиваться в чужие дела. И в наши дела никто не

вмешивался.

- Я об этом догадывался... - сказал Махмуд-бек.

- Вы многое знаете, господин. Чиновник наложил на нас дань. Будто от имени правительства. А когда

мы отказались платить, - мы никогда не платили! - он обвинил отца в нападении на войска.

- Такой случай был... - вспомнил Махмуд-бек.

- Был, - кивнул молодой вождь. - Это сделало племя, с которым мы враждуем. А обвинили нас! Разве

не провокация?

- Провокация... - согласился Махмуд-бек.

- Он разжигает междоусобицы... - продолжал молодой вождь. - Но я не буду мстить этому племени,

неграмотным, обманутым людям, не буду, конечно, мстить правительству. Виноват один чиновник -

провокатор и предатель.

- Предатель?

- Да... - твердо сказал молодой вождь. - Он хотел, чтобы мы помогли соседям в государственном

перевороте. Эти люди, с той стороны, пришли к отцу.

- Я с ними встречался...

- Я знаю, господин. Они мечтали втянуть в переворот и ваших эмигрантов.

- По-моему, сорвалось?

- Сорвалось... В Северном городе схватились две шайки эмигрантов. Они почти перебили друг друга.

Оставшиеся в живых будут осуждены. Но тысячи простых людей обретут покой...

Иногда в разговоре звучали высокопарные фразы. Это, наверное, шло от преподавателей, у которых

учился юноша.

Природа наделила этого юношу тактом, способностью трезво, без горячки, оценивать обстановку и

принимать твердые решения.

- Но все-таки ваше племя связано с антигосударственными организациями, с чужеземцами...

- Вы имеете в виду проводников? - спросил молодой вождь.

- Да...

- Ходили. Мы давали людей. Отец завещал, чтобы больше этого не делать. Я теперь и сам понимаю,

что нам нет смысла связываться с разведками чужих стран.

Махмуд-бек улыбнулся:

- Но мне ваш отец обещал помочь.

- Мы поможем... - сказал молодой вождь. - Я не знаю причин, которые побудили вас идти в горы, но

верю вам. Вы не принесете беды людям.