Наследница Кодекса Люцифера - Рихард Дюбель

Она не могла даже подумать о том, чтобы взглянуть священнику в глаза и прочитать в них, что в смерти возлюбленной он обвиняет себя. На самом деле итог трагедии не изменился бы, если бы Бильянова остался, разве что он смог бы попрощаться с ней. А теперь у него будет не много времени на прощание с хладным трупом, если он хочет доставить ребенка в безопасное место.

Александра вымыла новорожденное дитя, а потом и мертвую Попельку горячей водой из купели, после чего вычистила пол и кровать, пока нигде не осталось и следа крови. Она собрала простыни и тряпки во дворе и бросила в огонь, который разожгла из последних остатков телеги перед домом пастора.

Возможно, солдаты скоро появятся здесь. Возможно, они обнаружат священника и пустят ему пулю в голову, а младенца зарубят. Возможно, они вообще не войдут в деревню, и тогда его жертва окажется напрасной. Какой смысл в том, что одни живут, а другие умирают? Какой смысл в том, чтобы научиться врачевать, если это искусство ты можешь применять лишь для того, чтобы решать, кому умереть? Какой смысл в том, чтобы однажды познать счастье материнства, если потом приходится смотреть, как твоего ребенка опускают в могилу?

Какой смысл был в том, чтобы прийти сюда?

Лошадь спокойной рысью вынесла Александру из деревни по дороге на северо-восток, по направлению к Бероуну. За ее спиной одинокий мужчина в полях еще немного приблизился к деревне; он тяжело ступал, преодолевая лед и метель. Он не знал, что в конце пути его ждут обломки счастья и что всю оставшуюся жизнь он будет безуспешно пытаться простить себя самого за то, что не сумел помочь любви всей его жизни.

27

То, что столбы дыма над городом росли не из каминных труб, было ясно уже издали. В Бероуне горели дома. Беженцы, уходящие из города редким потоком, тащили за собой тележки или, с трудом переставляя ноги, несли на спинах мешки. Многие шли с непокрытой головой и закутавшись в тряпье, некоторые и вовсе брели босиком, обмотав ноги лохмотьями. Солдаты отняли у них даже обувь.

Александра остановила лошадь рядом с мужчиной, который держал в руках свитки; мужчина носил очки – одно стеклышко было разбито, а второе и вовсе отсутствовало. Волосы его были растрепаны, лицо побледнело, один глаз опух, веко над ним было порвано, и корка засохшей крови протянулась, словно толстый черный рубец, от уголка глаза до носа. Что бы он ни собирался защитить от жадных рук солдат, удары кулаков заставили его внять голосу рассудка. Наверное, он еще мог считать себя счастливчиком: ведь его всего лишь избили.

– Когда они пришли? – спросила Александра.

Мужчина остановился и посмотрел на нее снизу вверх.

– Вчера, перед вечерней, – сказал он. – Три сотни или четыре, я не знаю… Все солдаты.

– И ни одного обоза? – За любой армией всегда следовало множество гражданских лиц, начиная с квартирмейстеров и их помощников и заканчивая семьями солдат.

Когда начинались грабежи, женщины и дети наемников, как правило, участвовали в них. Иногда настолько активно, что их супругам и отцам особо не приходилось вмешиваться.

Мужчина покачал головой.

– Только солдаты.

Экспедиционная армия. Это лишь подтверждало то, что Александра уже подозревала. Кёнигсмарк вышел вперед с частью своих войск, чтобы подготовить почву для общего наступления. Остальная часть его армии, более медлительная, чем генерал, должна в течение нескольких следующих дней войти в страну, в которой все запасы и все, что только может пригодиться, уже реквизировано его солдатами. Затем он зажмет Прагу в смертельные тиски, и никакие смелые вылазки гарнизона не помогут облегчить начинающуюся нужду за стенами – поскольку они не найдут ничего, что можно было бы забрать с собой.

– Звезды предсказывали это, – заявил мужчина и прижал свитки к груди. – Звезды пытались предостеречь нас, но мы не прислушались к ним.

– Звезды, как бы не так, – возразила Александра. – Даже крестьяне в окрестностях уже вчера знали, что солдаты вошли в страну.

– Звезды, – повторил мужчина. – Звезды знают все. – Он откинул голову и смерил Александру снисходительным взглядом уцелевшего глаза. – Им известна судьба мира до дня Страшного суда. – Он закашлялся и обошел лошадь. – Всего вам доброго, милостивая госпожа.

– Постойте! – крикнула Александра ему вслед. – Почему вы все движетесь в этом направлении? Или паром через реку больше не ходит?

Мужчина сделал неопределенный жест, даже не обернувшись.

– Спрашивай звезды и дальше, глупец, – проворчала Александра.

Она снова пустила лошадь вперед.

Городские ворота уцелели. Наверное, какой-то член городского совета с самого начала решил, что защита бессмысленна, и вел переговоры с солдатами. Выкуп и открытые ворота должны были стать платой за то, чтобы грабежи совершались по возможности без жертв и без угрозы поджога. Но потом, похоже, кто-то решил защищаться, или какая-то женщина не захотела отдавать украшения, полученные от матери, или отец попытался помешать проходящему мимо младшему офицеру изнасиловать его дочь… Ситуация постепенно накалилась, и оказалось, что жители Бероуна выплатили добровольный выкуп совершенно напрасно. Пушки, судя по всему, в действие не вступали, иначе их грохот долетел бы и до Кенигинхофа, а вечер и ночь были тихими, пока тишину не нарушили крики Попельки. Выстрелы же из мушкетов и пистолетов, вопли несчастных, в чьи тела вонзались алебарды, и стоны других, чьи сердца пронзали лезвия рапир, не долетели бы до Кенигинхофа. Город был невелик; жителей в нем могло быть максимум в три раза больше, чем мародеров, напавших на него. Двенадцать сотен человек, преимущественно женщин, детей, мирных жителей и стариков, против четырехсот бывалых наемников. Не было никакого сомнения в том, на чьей стороне оказалось превосходство.

На улицах валялись осколки, поломанная мебель, предметы одежды… Тут и там тускло поблескивали темно-красные лужи замерзшей крови. Александра смотрела на это опустошение с немой яростью, пока не добралась до бреши в городской стене на противоположном конце города, где находились река и паром на ней. Потрясенная, она широко раскрыла глаза.

Когда вспыхнуло насилие, несколько десятков граждан, видимо, в панике бросились к парому. Солдаты, очевидно, стали их преследовать. На этом берегу реки вперемешку лежали тела мужчин, женщин, детей: покрытые изморозью безжизненные глаза, распахнутые в немом крике рты, зияющие раны. Паром висел на канате посреди реки, опрокинутый, тихо покачиваясь на мягких волнах. Было видно, что один из блоков, через которые протянут канат, лопнул. Сломали ли его солдаты, или паром сам перевернулся под весом слишком большого количества беглецов и сбросил свой груз в ледяные волны, установить было невозможно. Александра растерянно глядела на него. И тут она увидела, что на противоположном берегу кто-то стоит и смотрит на нее.

– Брод! – крикнула ему Александра. – Где брод?

Мужчина молчал и не сводил с нее взгляда.

– Брод! – заорала Александра. – Мне нужно перейти реку!

Не сводя с нее глаз, мужчина медленно поднял руку. Рот его приоткрылся, и так он и замер. Он не издал ни звука. Палец его указывал на место немного дальше вниз по течению, по эту сторону городских стен. Александра развернула лошадь. Вода будет совершенно ледяной, и в это время года она дойдет ей по меньшей мере до бедер. Александра сомневалась, согласится ли лошадь вообще войти в реку, но она должна попытаться. Она бросила последний взгляд на лежащие друг на друге трупы и проглотила ненависть, которая была настолько огромной, что почти душила ее.

Только когда она уже давно находилась на другом берегу и дрожала от холода в мокрой юбке, а на шкуре лошади образовывались ледяные сосульки, ей неожиданно стало ясно: не останься она, чтобы помочь Попельке прошлой ночью, сегодня утром один из трупов на паромной пристани был бы ее собственным.

28

Первое, что сделал Киприан, когда они прибыли домой, в Прагу, это пробежал по комнатам большого дома и проверил, нет ли там кого-то из членов его семьи. Андрей неторопливо следовал за ним и то тут, то там успокаивал слуг, напуганных неистовством Киприана. Он уже, кажется, смирился с тем, что Киприан признал с большой неохотой: то, что все происходящее – вовсе не кошмарный сон, а реальность. Киприан чувствовал свою беспомощность, и это раздражало его, и он избрал правильную тактику – бегать по дому, хлопая дверями, – чтобы найти выход для бессильного гнева.

В конце концов они встретились в зале, который всегда служил чем-то вроде средоточия, как для фирмы, так и для семьи. Тот, кто нуждался в совете, не прятался в одной из многочисленных комнат, а отправлялся в зал, зажигал огонь в камине, размышлял над проблемой, но главное – верил, что скоро появится человек, с которым можно будет разделить ношу. Уже случалось, что Адам Августин или один из его сыновей, которые все еще жили вместе в своем доме в Малой Стране, сначала устремлялись в зал и садились там у огня, вместо того чтобы отправляться на поиски одного из партнеров. Однажды вечером Киприан нашел своего представителя из Брюнна Вилема Влаха перед пылающим камином: тот храпел, вытянув мокрые сапоги к огню, и кожа на них уже опасно дымилась. Никто не смог бы сказать, когда Вилем прибыл и не дремал ли он там целый день, напрасно ожидая, что кто-то обнаружит его в зале. Это был один из тех редких дней, когда действительно никто не забрел в большое помещение на первом этаже, и, по правде сказать, Киприан тоже не появился бы там, если бы не услышал звук храпа.