Мечты сбываются - Лев Маркович Вайсенберг

— Не скажу, что у тебя плохо получается, — говорит она. — Но твой метод не для меня — с ним труда не оберешься. А от усердия, как говорят, только туфли протираются до дырок! Работа, по русской пословице, дураков любит!

— Есть и другие русские пословицы — хотя бы такая: работа и мучит, и кормит, и учит.

— Меня она больше мучит!

Долго уговаривает Телли свою подругу отложить работу на завтра, пойти вместе повеселиться.

Тщетно!

Собираясь уходить, Телли долго прихорашивается перед зеркалом и с укоризненным вздохом говорит:

— Ах, Баджи! Попомни мои слова: не успеешь ты оглядеться, как уйдет твоя молодость и станешь старухой, вроде Натэллы или Кюбры… — Она берется за ручку двери, делает прощальный жест: — Будь здорова, старуха! Передай привет твоим сверстницам!

Телли давно пляшет и веселится на вечеринке и, к досаде Чингиза, кокетничает с Хабибуллой, а Баджи все сидит, склонившись над толстой клеенчатой тетрадью.

Уйдет молодость? Но разве молодость только в том, чтоб проводить время с мужчинами и на вечеринках месить пол ногами? Разве молодость прежде всего не в том, чтоб учиться, трудиться, бороться? И разве не служит тому доказательством, что некоторые старые люди, не спеша уходить на покой от работы, с огоньком в глазах восклицают: «Я еще молодой!» или: «Я еще молода!»

ПАРИЖСКОЕ ПЛАТЬЕ

Высокую, тощую, слегка сутулую фигуру Сейфуллы нередко можно было видеть рядом с молодыми, стройными фигурами его подшефных — Телли и Чингиза — не только в стенах театра, но и на скамьях приморского бульвара, и в ближайшей к театру шашлычной, и в ресторане на крыше лучшей гостиницы в городе.

Сейфуллу знали всюду, и в ресторанах старые официанты обслуживали его с подчеркнутым вниманием. За бокалом вина Сейфулла оживлялся, разыгрывал из себя старого барина и бонвивана, рассказывал о пикантных событиях, покрытых дымкой времени, и, искренне входя в роль, вольно или невольно прививал свой несложный эпикурейский жизненный опыт своим подшефным. А выпив лишний бокал, он частенько оказывался рядом с ними на «пятачке» среди танцующей молодежи.

Бывал Сейфулла со своими молодыми друзьями и в салоне Ляли-ханум. Время от времени он организовывал здесь нечто вроде интимных домашних дивертисментов и даже решился однажды, силами троих, разыграть маленький фарс-водевиль, в котором некогда с успехом выступал в одном из городских кабаре и который и здесь снискал немалый успех. Да, в салоне Ляли-ханум Сейфулла и его затеи находили гораздо больше понимания, сочувствия, чем в доме его старых, а быть может, уже и бывших друзей — Али-Сатара и Юлии-ханум.

Бульвар, шашлычная, ресторан-крыша, салон Ляли-ханум?

Не так уж много времени оставалось шефу и его подшефным, чтоб всерьез работать над новой пьесой. А тут как раз наступила пора ответственных репетиций.

Многими участниками предстоящего спектакля художественный руководитель остался доволен: верно были поняты основные идеи пьесы, прочувствованы образы, которые предстояло воплотить на сцене.

Виктора Ивановича особенно порадовала Баджи. С какой проникновенной мягкостью говорила ее Гюлюш с Севилью! И сколько за этой мягкостью таилось непреклонности в стремлении вывести Севиль на путь свободы, на путь счастья! А какой ядовитой издевкой звучали ее слова, обращенные к врагам Севили — к Балашу, ко всей его грязной, пошлой компании!

— Хорошо, — сказал Виктор Иванович, растроганно обняв Баджи. — Очень хорошо!

И он одобрительно кивнул Али-Сатару: надо думать, что успехам актрисы немало способствовала помощь ее опытного шефа.

А Телли?

Не одна неделя прошла с той поры, как Телли поручили роль Эдили, к все же репетиции застали ее врасплох.

Начала Телли с того, что принялась обстоятельно описывать костюм, какой она придумала для Эдили.

— Да не с этого, милый друг, следует начинать! — прервал ее Виктор Иванович. — Ты прежде всего расскажи нам, каким представляешь себе внутренний мир своей героини.

Телли пыталась ответить. Но ответ ее не удовлетворил худрука. Виктор Иванович бегло охарактеризовал Эдиль, и Телли послушно повторила, но тут же умолкла, не зная, о чем дальше говорить.

Виктор Иванович с досадой махнул рукой:

— Плохо, плохо, Телли, ты подготовилась к репетициям!

Телли надула губы:

— Все, что я ни делаю, по-вашему плохо. А все, что другие делают, хорошо. Вы всегда ко мне придираетесь, Виктор Иванович!

— Придираюсь?

Виктор Иванович окинул всех грозным взглядом, словно ища человека, который осмелился бы это подтвердить.

Сейфулла отвел глаза: он был не прочь поддержать свою подшефную, но правота худрука была очевидна, глупо было лезть на рожон. У него, у Сейфуллы, и без того с худруком что ни слово — спор.

— Ты помнишь, в техникуме я рассказывал вам о великом итальянском актере Томазо Сальвини? — так и не дождавшись ответа, продолжал Виктор Иванович. — Известно, что этот великий актер в день спектакля приезжал в театр за три часа до начала, отправлялся на сцену и долго размышлял там. Затем принимался бродить по сцене, пробуя свой голос, произносил фразы, жестикулировал, приноравливался к своей роли. После этого он тщательно гримировался и снова шел на сцену. Так продолжалось не один раз, и с каждым новым его приходом на сцену казалось, что Сальвини не только гримировал свое лицо, не только одевал свое тело, но подготавливал соответствующим образом и свою душу, чтоб окончательно войти в роль. Подумать только, что такой выдающийся актер считал для себя необходимым столь кропотливо подготавливаться к каждому спектаклю! Сальвини говорил, что понял всю широту и глубину образа Отелло лишь после сотого или даже двухсотого спектакля.

— Я читал, что и великие Щепкин и Мочалов были в этом отношении сходны с Сальвини, — заметил Али-Сатар, когда Виктор Иванович окончил.

Сейфулла его оборвал:

— Подобные навыки, возможно, были хороши для итальянских или русских актеров, но вряд ли они годятся для нас — азербайджанский актер опирается