Вся ваша ненависть - Энджи Томас

копами… Прямо не знаю… Я все переосмыслил. К тому же та дама сказала, что голоса – наше оружие. Значит, я должен воспользоваться своим, верно?

– То есть ты готов стать стукачом, – говорит Крис.

– И сдать Кинга, – добавляет Сэвен.

Деванте пожимает плечами.

– Меня и так уже хорошенько вздрючили… Так почему бы и не стукануть?

Двадцать шесть

На следующее утро я валяюсь в кровати до одиннадцати. После самой длинной ночи в моей жизни мне было необходимо подольше пообниматься с подушкой. Мама включает свет в моей новой комнате. Боже милосердный, лампочки здесь слишком яркие.

– Старр, тут на связи твоя соучастница, – безрадостно объявляет мама.

– Кто? – бормочу я.

– Твоя протестная сообщница. Твоя бабушка сказала, что видела в новостях, как она передает тебе мегафон. Не понимаю, как она могла подвергнуть тебя такой опасности…

– Она не хотела…

– О, я с ней уже разобралась, не волнуйся. Вот. Она хочет перед тобой извиниться.

И мисс Офра действительно извиняется, что подвергла меня опасности и что с Халилем все закончилось именно так. Но потом она добавляет, что гордится мной и что, по ее мнению, у меня большое будущее в активизме.

После мама забирает телефон и уходит, а я переворачиваюсь на бок. С постера на стене мне улыбается Тупак. Татуировка Thug Life у него на животе выглядит четче остальной фотографии. Этот постер был первой вещью, которую я принесла с собой в новую комнату. Я словно взяла с собой Халиля.

Он говорил, что Thug Life расшифровывается как «Вся ваша ненависть, которой вы пичкаете детей, в конце концов нас всех отымеет». Вчера ночью мы так рассердились, что отплатили копам той же ненавистью, а отымели в итоге самих себя. Теперь надо придумать, как нам всем расхлебывать эту кашу.

Я сажусь в кровати и беру телефон с тумбочки. Мне пришло несколько сообщений от Майи (она видела меня в новостях и теперь считает, что я само воплощение крутости) и несколько от Криса (его посадили под домашний арест, но он говорит, что оно того стоило, – и это правда так).

Есть и еще одно сообщение. Как ни странно, от Хейли. Всего два простых слова:

Мне жаль.

Я ждала не этого. Не то чтобы я вообще чего-то от нее ждала… Не то чтобы мне вообще хоть что-то от нее нужно… Она впервые заговорила со мной после драки. Я не жалуюсь. Ее для меня тоже не существовало. Впрочем, я все равно отвечаю.

Чего тебе жаль?

Я не вредничаю. Если бы вредничала, написала бы что-нибудь вроде: «Сменила мобильник, это кто?» Просто, блин, извиняться она может за бесконечное количество вещей.

Что приняли такое решение, – пишет она.

И что ты на меня обиделась

Последнее время я не в себе

Просто хотела, чтобы все было как раньше

Сочувствие – это хорошо, но ей жаль, что я обиделась? Это не то же самое, что извиниться за свои поступки или за всю ту хрень, которую она мне наговорила. Получается, ей просто жаль, что я отреагировала так, как отреагировала.

Странно, но именно это мне и нужно было узнать.

Видите ли, как сказала моя мама, если хорошее перевесит плохое, нужно продолжить дружбу с Хейли. Но плохого теперь выше крыши – просто перебор. Признаю, где-то глубоко в душе я надеялась, что Хейли осознает, что была неправа, но, увы, это не так. Может быть, она никогда ничего и не поймет.

И знаете что? Ну и хорошо. Окей, может, и не хорошо, потому что это будет значить, что человек она дерьмовый, но зато мне не придется ждать, когда она изменится. Я могу ее отпустить. Я пишу:

Как раньше уже не будет никогда

Я жму «отправить», жду, когда сообщение будет доставлено, и удаляю этот разговор. И номер Хейли тоже.

Идя по коридору, я потягиваюсь и зеваю. Наш новый дом спланирован совсем не так, как старый, но, пожалуй, я смогу к нему привыкнуть.

На кухонном столе папа подрезает розы. Рядом с ним Секани заглатывает сэндвич, а Кир стоит на задних лапах, поставив передние ему на колени. Пес наблюдает за сэндвичем тем же хищным взглядом, что и за белками.

Мама щелкает переключателями на стене. Один из них включает измельчитель в раковине, другой зажигает свет.

– Слишком много выключателей, – бормочет она и замечает меня. – О, гляди, Мэверик, наша маленькая революционерка.

Кир мчит ко мне с высунутым языком и прыгает на ноги.

– Доброе утро, – говорю я псу и чешу его за ушком.

Он спрыгивает с меня и возвращается к Секани и его сэндвичу.

– Старр, сделай одолжение, – говорит Сэвен, копаясь в коробке, на которой моим почерком написано «Кухонные штуки». – В следующий раз уточняй, какие именно «кухонные штуки». Я уже три коробки перерыл, а тарелки найти не могу.

Я сажусь на табурет за столом.

– Задница ты ленивая, оторви себе кусок бумажного полотенца, и все.

Сэвен прищуривается.

– Пап, угадай, где я вчера подобрал Старр…

– Тарелки на дне вон той коробки, – быстро говорю я.

– То-то же.

Мой средний палец так и рвется наружу.

Папа говорит:

– Надеюсь, ты не у своего пацана была дома?

Я выжимаю улыбку.

– Нет. Конечно нет.

Прибью Сэвена.

Папа цыкает сквозь зубы.

– Угу. – И возвращается к розам.

На столе лежит целый куст. Цветы его иссохли, и часть лепестков опала. Папа ставит куст в горшок и засыпает корни землей.

– Они оклемаются? – спрашиваю я.

– Да. Немного подвяли, но все еще живы. Я попробую им помочь. Иногда, если пересадить цветы в новую почву, они оживают.

– Старр, – зовет Секани, набив рот хлебом и ветчиной. Гадость. – Про тебя в газете пишут.

– Секани, что я тебе говорила? Когда я ем, я глух и