Глобус 1976 - Коллектив авторов

царским правительством об амнистии или хотя бы смягчении приговора Кобзарю, который уже много

лет томился в каторжной солдатчине. Александр II, однако, ходатайство приятеля своей юности

категорически отклонил.

— Толстой, друг мой, — сказал он Алексею Константиновичу, — хлопочи о своих малороссиянах,

да знай меру.

Отказ нового императора облегчить участь великого украинского поэта вызвал у передовой

интеллигенции России гневное возмущение. Многие старались заявить о своей солидарности с

Кобзарем. Не остался в стороне и Николай Ильич Миклуха.

С творчеством Тараса Шевченко он был знаком давно. Еще в 1842 году Толстой подарил ему

рукописные списки «Гайдамаков» и «Катерины», затем от него же он получил поэмы «Кавказ»,

«Гамалия» и «Еретик». И вот теперь, когда шла кампания за освобождение Кобзаря, Николай Ильич

решил выразить свою поддержку поэту тем, что послал ему в ссылку 150 рублей. Сумма, конечно, не

очень большая, даже по тем временам. Но дело-то не в ней. Важно другое: человек, состоящий на

государственной службе и, стало быть, полностью зависящий от милостей государства, царской

почтой посылает деньги царскому узнику!

Чтобы по достоинству оценить поступок Николая Ильича, нужно вспомнить, о каком времени идет

речь.

Еще не забыта казнь декабристов и кровавое подавление восстания в Царстве Польском (так

называлась тогда входившая в состав Российской империи Польша). В стране ширится движение

революционеров-разночинцев и народовольцев. В Петербурге вынашиваются планы покушений на

царя и его ближайших сановников.

Петербургская железнодорожная станция обслуживает царский поезд, курсирующий между

первопрестольной Москвой и Петербургом. Здесь, на станции, организовать покушение на царя и

членов его свиты легче всего, поэтому начальником станции должен быть человек особенно

надежный. Ведь на территории станции он несет ответственность за безопасность царского поезда

наравне с начальником специальной вооруженной охраны.

И вдруг начальник станции оказывается сочувствующим одному из самых опасных бунтарей

империи!

Денежный перевод на почте, понятно, задержали. И с занимаемой должности Николай Ильич был

сразу же уволен. Началось следствие.

Трудно сказать, чем бы все кончилось, если бы у Николая Ильича неожиданно не началась

скоротечная чахотка. Дни его были сочтены.

Умер Николай Ильич, когда ему не было еще и сорока, в 1857 году.

«Утром отец потерял сознание, — пишет Ольга Миклуха, — потом уже после полудня как бы

вдруг проснулся. Нельзя было подумать в тот момент, что он открыл глаза, чтобы увидеть нас в

последний раз. Мне запомнилась его улыбка: не веселая, но и не печальная, как у человека чем-то

удовлетворенного — не радостно, а как-то тихо. Так бывает, когда утихает сильная боль. Мы решили,

что наступило облегчение.

В каждой деревне Новой Гвинеи ждут возвращения Маклая. Ну, а к такому празднику,

конечно, нужно подготовиться заранее.

Он попросил нас подойти к нему ближе и сказал, сколько я помню, совсем не трагично:

«Пожалуйста, Катенька, и вы, дети, наберитесь мужества, я покидаю вас».

Сереже тогда шел тринадцатый год, Коле было одиннадцать, мне — девять с половиной, Володе —

восемь и полтора года Мишутке. Кроме него, мы четверо к тому времени уже избрали себе род

занятий на будущее. Сережа хотел стать судьей, Коля — естествоиспытателем, я — художницей,

Володя — военным моряком. Наверное, из-за этой нашей определенности в занятиях отец, прощаясь,

говорил с нами о наших будущих специальностях».

Трудно спустя много лет припомнить каждое слово, пишет Ольга, но примерно отцовское

завещание она запомнила.

Сереже: «Тебе будет нелегко, сынок. Закон и совесть не всегда в примирении, а судья, хоть он и

живой человек, с душой и совестью, повинен непременно покоряться только закону. Это правильно,

Сережа, но закон надобно толковать, однако же, и разумом и душой, а суждения выносить в согласии

с совестью. Нелегкая задача, а уйти от нее человеку-судье никак нельзя, потому подумай прежде

хорошенько, достанет ли у тебя гражданской отваги».

Коле: «Я хотел бы, Коленька, чтобы ты руководился в дальнейшем вот чем: всякая мысль в науке

важна и полезна, если от нее можно ожидать видимую пользу в обыденной жизни. В мыслях человек

способен уйти далеко, но и на дальнем расстоянии надобно иметь целью что-нибудь необходимое для

общей пользы в жизни, потому как наука нужна не самой науке, а всегда — людям».

Ей, Ольге: «Я знаю, Оленька, ты будешь честно служить искусству. Этого и довольно — всем

нести прекрасное».

Володе: «Тебе, Володенька, коль ты решаешься стать защитником отечества, надобно постоянно

помнить, что честь его превыше всего. Пускай оружие в твоих руках служит доблести и славе,

остальное приложится».

Мишутке: «Ты, дорогой мой медвежонок, будешь правдолюбцем, правда?»

Последние слова Николая Ильича были обращены к жене: «Прости меня, Катенька, тяжкую ношу

тебе оставляю...»

Какой же праздник без масок? Они обязательно должны быть готовы к сроку.

Говорят, родители могут определить судьбу детей, то есть своей волей поставить их на то или иное

место в жизни или в зависимости от их наклонностей и характеров предсказать, по какому они пойдут

пути, но ни один родитель не может распространять свое влияние на детей так далеко, чтобы они,

став взрослыми и вполне самостоятельными, подчиняли этому влиянию все свои помыслы и

поступки. Если это так, тогда Николай Ильич Мик-луха был среди родителей личностью

исключительной. Он завещал детям не дороги в жизнь — они их выбирали сами, — а как по ним

идти, какими быть в своих мыслях и поступках. И вот в этом главном и, может быть, самом

изменчивом человеческом качестве никто из пятерых детей не изменил заветам отца.

Справедливым и неподкупным мировым судьей был на Киевщине Сергей Николаевич Миклуха.

Всю жизнь отдал служению людям великий ученый Николай Николаевич Миклухо-Маклай.

Замечательной художницей и добрейшим человеком была Ольга Николаевна Миклуха.

Горным инженером и народовольцем, сподвижником Софьи Перовской стал Михаил Николаевич

Миклуха. Доблестно защищая честь русского флага, героически погиб в неравном бою под Цусимой

командир броненосца «Ушаков», капитан 1-го ранга Владимир Николаевич Миклухо-Маклай,

принявший в последние годы жизни фамилию брата.

Когда придет Маклай, староста деревни

встретит его в таком наряде.

Помните, у Новикова-Прибоя:

«Ни один корабль из 2-ой эскадры не попадал в такое трагическое положение, в каком оказался

«Ушаков». Все люди на нем находились на своих местах, все выполняли свой долг, готовые умереть

на боевом посту. Но никакая отвага не могла уже спасти броненосец. Бой для него свелся к тому, что

быстроходные неприятельские крейсеры, держась вне досягаемости русских снарядов, расстреливали

его совершенно безнаказанно. А «Ушаков» не мог ни уйти от них, ни приблизиться к ним. Он

уподобился человеку, привязанному к столбу на расстрел. Для одинокого и подбитого корабля таким

столбом служило пространство, а веревками — тихий ход. Но как гордый человек, умирая за свои

идеи, не просит пощады у тех, кто приговорил его к смерти, так и «Ушаков», обреченный на гибель,