Глобус 1976 - Коллектив авторов

мебель и батареи центрального отопления скорее напоминали городскую квартиру в новом высотном

доме, чем полярное жилище.

До войны я зимовал на трех полярных станциях Карского моря. Приземистые бревенчатые дома,

огромные черные печи, пожиравшие кубометры плавника, и тройные рамы с квадратиками

обмерзших стекол были характерны для зимовок той эпохи.

За последние сорок лет жизнь на зимовках заметно изменилась. В поселках на острове Диксон, в

бухте Тикси, в бухте Провидения, на мысе Шмидта теперь живут тысячи людей. Двухэтажные дома

современного типа, школы и детские сады изменили облик бывших полярных станций. Морские

порты и аэровокзалы, пассажирские авиалинии соединили Дальний Север с центром Советского

Союза. За сутки самолетом можно долететь от восточной границы Советской Арктики до Москвы, от

Северного полюса до Ленинграда.

В Арктике появились оранжереи, где растут зеленый лук, огурцы и салат. В окнах видны цветы,

которые выращены из семян, привезенных с Большой Земли. Даже в жилых домиках Антарктиды

проведены опыты по разведению огурцов и помидоров.

В 1955 году на дрейфующей станции «Северный Полюс-4» в ящиках помимо зеленого лука цвели

розовые бальзамины, их семена были присланы из Батуми. По-прежнему суpoвa природа Арктики, но

люди приспособились к резким переменам погоды, и многие живут здесь по нескольку лет.

* * *

Закончились наши работы на льду. Катера потянули на буксире последние понтоны с грузом. Позд-

но вечером знакомый вездеход доставил нас со всем имуществом к причалу.

Грузились на «Лену» в темноте и метели. Свежий ветер развел у борта беспорядочную волну.

Катер взлетал к трапу и снова вместе с волной падал вниз. Когда мы закончили погрузку вещей и

опять оказались в знакомой каюте, почувствовали себя дома.

Дальнейшее плавание «Лены» проходило в стремительном темпе. Сквозь ледяные поля нам

прокладывали путь атомоход «Ленин» и линейный ледокол «Киев». На острове Виктория «Лена»

подошла к самому берегу и разгрузка шла на понтоны, поставленные прямо на припайный лед.

Наш путь домой лежал через Карское море, свободное от льдов. Шторм и метель встретили

дизель-электроход по выходе в Баренцево море и провожали нас до устья Северной Двины. В районе

Мурманска ветер достиг силы урагана. Мороз усиливался, и в Архангельске температура воздуха

понизилась до -15°.

В ожидании разгрузки «Лена», как обычно, отдала якорь на рейде. Подошел катер, чтобы

доставить нас на берег. Медленно отдаляется черная громада дизель-электрохода. Метель скрывает

провожающих у парадного трапа.

Прощай, «Лена»! Плавание окончено! ..

Александр Иванченко

„ИМЯ МОЕ И ДЕЛО МОЕ

ПРИНАДЛЕЖАТ РОССИИ"

Путешествуя по Индонезии, где долгое время жил и работал Миклухо-Маклай, я с удивлением

узнал, что нашего ученого индонезийцы считают своим национальным героем и вообще

индонезийцем. О его необыкновенной доброте и часто совершенно фантастических подвигах

сложено множество легенд, в которых он то отважный принц, то обладающий даром волшебника сын

яванского крестьянина, то похожий на знаменитого среднеазиатского Насреддина мудрец с острова

Бали. Даже его имя индонезийцам кажется чисто индонезийским.

Настоящего имени и полной фамилии Миклухо-Маклая они не знают. Все называют его Сламат

(Добрый) Маклай, а слово «маклай», как это ни странно, есть в языке живущих на Яве сунданезцев.

Буквально оно значит «мужчина, дарующий пищу». Если же человеку дают такое имя, тогда его

можно перевести просто как «Щедрый» или, если более точно, «Хлебосольный».

Слушая рассказы о легендарном Добром Хлебосоле, я снисходительно улыбался. Между тем

подлинное значение слова «маклай» мне самому стало известно совсем недавно, хотя изучением

жизни и научной деятельности Миклухо-Маклая я занимаюсь уже около двадцати лет, семь из

которых путешествовал по его следам.

Как раз перед приездом в Индонезию я побывал в Австралии.

Из литературных биографий Миклухо-Маклая вы, наверное, помните, что у него было два сына,

Александр-Ален и Владимир-Нильс, которые после смерти отца (Маклай умер в апреле 1888 года в

Петербурге) вместе с матерью Маргаритой Робертсон уехали из России в Австралию (М. Робертсон

была дочерью премьер-министра Австралии). Так вот, в Австралии мне посчастливилось разыскать

трех внуков Маклая: Павла Александровича, Кеннета и Роберта Владимировичей. Они живут в

Сиднее. Сейчас, когда пишутся эти строки, старшему из них, Павлу Александровичу, пошел седьмой

десяток, Кеннету Владимировичу — шестьдесят, а Роберту Владимировичу — пятьдесят пять. Все

трое уже воспитывают внуков и пока продолжают трудиться: Павел Александрович — репортер

радио и телевидения, Кеннет Владимирович — присяжный поверенный окружного суда, Роберт Вла-

димирович — преподаватель Сиднейского учительского колледжа.

Услышав, что я интересуюсь их великим дедом, они очень обрадовались. Робепт Владимирович, в

доме которого мы все встретились, был так взволнован, что даже прослезился и прямо-таки не знал,

куда меня посадить. Небольшого роста, худой, с искристыми, как у мальчишки, глазами, он все

суетился и звал на помощь жену:

— Алис, боже праведный, Алис!.. Нет-нет, тут солнце, садитесь, пожалуйста, сюда... Павел, ну,

подвинься же!.. Нет, извините, здесь мрачно, лучше сюда... Боже, кто придумал эту комнату — то

мрачно, то солнце в глаза. Идемте на веранду, там уютнее... Алис, ты слышишь меня, Алис, неси все

на веранду! ..

За обедом гостеприимные хозяева рассказали мне, что их бабушка до самой своей смерти (М.

Роберт-сон умерла в 1936 году) по всему миру собирала неопубликованные письма Маклая, его

газетно-журнальные интервью, стенограммы публичных выступлений, не вошедшие в собрание

сочинений статьи, заметки и все, что так или иначе связано с именем ученого. Она готовилась писать

книгу, но работать над ней начала лишь в 1935 году, когда здоровья уже не было. Поэтому, чувствуя

близкий конец, весь свой архив она передала на хранение частью в библиотеку Сиднейского

университета и частью — в рукописный фонд библиотеки Митчела (Сидней).

Потом с Робертом Владимировичем мы побывали в обеих библиотеках, и с его помощью я

получил разрешение познакомиться со всем, что меня интересовало.

Среди материалов, собранных Маргаритой Робертсон, неожиданно оказалась отдельная папка с

дневниками и воспоминаниями Ольги Николаевны — младшей сестры Мак-лая, умершей на семь лет

раньше брата. Судя по всему, она тоже думала о книге.

Самое любопытное в воспоминаниях Ольги Николаевны — довольно подробный рассказ о семье и

родословной Миклух. До сих пор эта сторона биографии ученого нам была известна только в общих

чертах.

Есть в записках Ольги Николаевны и рассказ о происхождении фамилии Миклухо-Маклай.

* * *

Везде, куда бы ни забросила судьба Маклая, он повсюду возил с собой четыре книги: повесть Го-

голя «Тарас Бульба», томик стихов Мицкевича, трагедию Гёте «Фауст» и роман Чернышевского «Что

делать?». Но это были не просто его любимые произведения, в которых он в течение всей жизни нахо-

дил отзвук своим мыслям и чувствам. Каждая из этих четырех книг для Маклая значила гораздо

больше.

Его родной дядя Григорий Ильич, старший брат отца, учился и в молодости дружил с Николаем

Васильевичем Гоголем, который очень интересовался семейными преданиями Миклух. Их дальний

предок Охрим Макуха был одним из куренных атаманов в войске Запорожском. Вместе с ним за

освобождение Украины от польского засилья воевали три его сына: Омелько, Назар и Хома. Средний