Возвращение Мастера и Маргариты - Людмила Бояджиева

Оцепенение завладело Маргаритой, окруженной безмолвием знакомых вещей. Она прислушивалась к тишине, словно ожидая подсказку. Что–то поманило ее к поиску. Подчиняясь наитию и уже предчувствуя находку, Маргарита выдвинула центральный ящик стола. Коленкоровая папка с тесемками, альбом фотографий, обтянутый красным плюшем, тускло поблескивающая алюминиевая трубка калейдоскопа. Темно–коричневая кобура с именным оружием. Вот и все. Все, что осталось от Николая Игнатьевича, от памяти Макса, от его незавершенной саги. Под этим диваном прятался осаждавший Жостова бес. По спине пробежал холодок.

Подавляя желание сбежать, Маргарита открыла альбом. На фотографиях были знакомые лица. Двое сидят, улыбаясь в объектив. У женщины уложены валиком светлые волосы по довоенной моде. Мужчина с открытым, уверенным лицом в мундире с инженерными ромбами, уверенно смотрит вдаль. Варюша и Лев. У колен родителей стоит шестилетний мальчик – короткие штанишки на лямках, вздутые на коленках чулки. В натужно растянутой улыбке заметно отсутствие переднего зуба. Его заставили засмеяться, а потом – застыть, ожидая "птичку". Он станет коммунистом, большим начальником, строящим новую Москву, отцом Максима. Он тайно будет мечтать о том, что этот Дом, превратившийся в братскую могилу, исчезнет, а из праха возродится Храм. Он приведет сюда сына, чтобы рассказать, сколь страшна хватка компромисса, как опасен советчик по кличке Гнус.

Маргарита вскочила, подбежала к окну, уперлась руками о подоконник сворачивая шею – Храм стоял, светясь белизной в сизом вечернем мареве. Омывавший купола дождь становился золотым – яркое свечение окружало плывущую в сумраке громаду.

Прихватив коричневую папку, она устроилась на диване в дедовском кабинете.

В папке оказались пожелтевшие, исписанные лиловыми чернилами листы. Крупным, летящим почерком звенел нежный женский голос, мелким, округлым задумчиво шептал печальный баритон.

"Родной, любимый, единственны", – писала размашистая женская рука.

Глава 18

" Левушка, родной, любимый, единственный!

Пишу каждую пятницу после спектакля. Все разбегаются, я быстренько привожу в порядок гардероб и остаюсь одна. Сижу за гримерным столиком самой Котляревской! Вот бы наша примадонна разоралась, если б узнала что костюмерша проводит пару интимных часов в ее владениях! Да, интимных. У меня такое чувство, что собираюсь на свидание с тобой, скоро увижу тебя, смогу прикоснуться, обнять… Не смейся, перед тем, как взять перо, наложила грим, точно такой, как был у грымзы сегодня и даже окутала плечи ее драгоценным боа! В нем она поет выходную арию Сильвы. Ах, Левчик, честное слово, я выгляжу лучше, хотя конечно… Конечно, внешность в музыкальном театре не самое главное. Ладно. Не ныть, не ныть, не ныть… Это я себя уговариваю, потому что твердо верю: все обязательно уладится! Помнишь наше свидание на крыше? "…И хочешь знать, что ждет впереди, и хочется счастья добиться…" Мы тогда загадывали, что проживем долгую и очень красивую жизнь. Пока не получается, но мы все равно сделаем это, хотя бы ради Мишеньки, ладно?

Об отце ничего нового узнать не удалось. Десять лет без права переписки. Осталось еще семь. Каждый день заново пересчитываю, все пытаюсь как–нибудь обмануть время. Не получается. Вот мама молодец! Представляешь, возглавляет в Уфимском лагере какой–то драмкружок, и пишет, что люди в коллективе подобрались чрезвычайно талантливые.

Ты зря, клянусь, зря все повторяешь одно и то же. Ты не прав, Левушка. Я не приносила никакой жертвы. Дочь врага народа не может оставаться женой ответственного работника. Мы же сами знаем, что наш развод – уловка, а разлука – дело временное. Вместо того, чтобы вместе с нами попасть под следствие, ты служишь родине на ответственном участке! Ты можешь применить свои способности, свой талант! И ты должен сохранить себя для всех нас, для народа. Кстати о способностях. Мишка таскает по арифметике сплошные тройки. Боюсь, он не в тебя, но особыми вокальными дарованиями тоже не отличается. Здесь на Арбате такая шпана! Затеяли джаз–банд, кто постарше, конечно. Голубей с утра до вечера гоняют. А дерутся – ужас! Я у Мишиного дружка настоящий нож с выдвижным лезвием видела!

Но ты не паникуй. Дядя Федя нам сильно помогает. Хорошо, оказывается, когда сосед милиционер. Вообще мы в нашем клоповнике живем дружно. Вместе, к слову, дустом по клопам ударили. Избавились пока. Представляешь – шесть семей! Вечером собираемся на кухне и митингуем – ну прямо настоящее собрание общественности. Сплошнее диспуты – с огнетушителем не растащишь.

Снова о себе. Вот пишу, а сама мимоходом в зеркало поглядываю и думаю, а что если и в самом деле наступит мой час? Выйду на сцену вся такая роскошная–роскошная… Вокруг кордлебалетники во фраках на коленках стоят и тянуться ручку целовать. Звучат последние такты вступления, я набираю воздух диафрагмой и… А в зале родители, ты с Мишей и эта грымза. Успех, конечно, бешенный! Котляревская от зависти вся сыпью пойдет… Воображаешь, выговорила мне сегодня, что волан на нижней юбке обтоптан! А кто топтал я? У нее ножки–то слоновьи, вот юбки и заказывает длиннющие, сцену так и метет. А каблуками подшивку треплет!

Ой, извини, болтаю, болтаю… Хотела ведь сказать, что выгляжу неплохо, нет – потрясающе, и в свою звезду все еще верю. Ну не нытик я по натуре! Врожденное благополучие в самых лихих переделках сказывается. От него и в ссылке не отделаешься, как показывает пример моей хрупкой, но несгибаемой мамочки.

Да, перехожу к самому интересному. Ты нашу соседку Юлечку Измайлову помнишь? Голос, конечно был, не чета моему. Еще бы – солистка Большого! Так ее в прошлом году арестовали за связи с иностранцами! Я и не знала. В Дом–то никогда не хожу и рядом стараюсь не бывать. Отношения, естественно, ни с кем из того круга не поддерживаю. А вчера встретила в театре знаешь кого? Обалдеешь. Клавдию! Да не одну – с мужем. А кто муж? – Бывший Юлин супруг. Ничего себе поворотик? Жену, значит, увезли на перевоспитание в северные края, а начальник, честный коммунист, быстренько развод оформил и нашел себе спутницу жизни чисто пролетарского происхождения. И отнюдь не фиктивно расторг свой брак – уж поверь мне. Отрекся подчистую.

А вышло так. Во время спектакля я иногда на откидном месте пристраиваюсь. Ну, если Верецкий поет или Зоя. Зоя – настоящая роскошь, такая колоратура! Ладно, о ней потом. Представляешь, прохожу через буфет, а меня дама окликает. Шикарная, в перманенте, чернобурка, платье длинное из панбархата синего – прямо Фиалка Монмартра. Шампанским с супругом охлаждается. Манеры графские: мизинчик оттопырен, бинокль на серебряной цепочке болтается вместе с бисерной сумочкой, а глаза опытные–опытные! Чмокнула меня в щечку, но с таким видом, словно это я у нее в прислугах состояла. Болтала без умолку, а в гости звала фальшивым голосом. Не пойду, конечно. Никогда больше в Дом ни ногой! Выселили врагов народа, чего ж теперь среди порядочных людей вертеться. Прости, прости… Раскапризничалась. Погода ноябрьская – чуть что – сразу кукситься тянет. А вообще все говорят, что у меня вместо сердца – пламенный мотор. И крылья, как у чайки, что на занавесе Художественного театра. Белые, летучие! Учти, Левушка, я тебе очень нужна. Смотри, никаких дамочек не приваживай! Лучше все равно не найдешь.

Ого! Уже поздно. Затянулось свиданьичко–то. Физиономию отмою, боа в коробку спрячу и домой. Мне было с тобой очень хорошо. Ты просто великолепен, Левчик.

Мишка допишет утром. Душей и телом твоя.

В. Н. Октябрь 1939 года

Милая, милая моя!

Все понимаю. Понимаю, как нелегко приходится тебе, голубка. Самого иногда тоска так прижмет – сорвался бы и уехал! Несколько раз даже за чемодан хватался. Разволнуюсь, забегаю, а потом говорю себе: спокойнее, товарищ Горчаков. Сядьте и подумайте, не мальчик уже, что бы коленца выкидывать. Плешь от уха до уха проглядывает. Подумайте хорошенько: можетли главный инженер, присланный партией на ответственную стройку, бросить начатое дело? Ведь не личное это дело, товарищ Горчаков – государственное.

Образумлюсь, поостыну и сажусь строчить тебе письмо. Год, Варенька, всего лишь год остался. К сентябрю железно обещают замену прислать. Я же как рванул с горя сюда – на передовую стройку пятилетки, так без продыха и пашу. Но какая дивная электростанция поднимается! Как гляну с холма утречком – дух захватывает и думаю: да, человек может все. И звучит, черт подери, гордо!

Напрасно беспокоишься о Михаиле. Я тоже в начальных классах больше бузил, чем учился. Принес как–то за пазухой в класс маленького полоза (это змеюка такая не ядовитая), чтобы рассмотреть его чешую под микроскопом. Он улизнул, успел напугать до полусмерти нашего классного наставника и скрыться под шкафами. Аврал, шум, гам! Была произведена чуть ли не полная эвакуация гимназии. Ах, до чего же давно все было. Вроде даже не со мной.