Гоблины. Пиррова победа - Андрей Константинов

— Спасибо, Андрей.

— Боюсь, в данной ситуации «спасибо» — не самое уместное слово… Вы только его сначала через больничку проведите, ладно?

— Конечно. Ты не беспокойся: в конце концов, Жека нам тоже не чужой.

— Вот это-то, во всей этой истории, самое паскудное и есть.

— Ага, на себя запишем. А Крутов потом телегу на нас в прокуратуру накатает, — ворчливо заметил Канищев. — За неправомерные действия при задержании. В больничке-то огнестрел сразу на карандаш поставят.

Мешечко ожег старшину полным ненависти взглядом, но Кузоватов среагировал еще раньше:

— Нишкни, идиот! — рявкнул комбат. — Быстро дуйте в хату, пока Жека в одиночку чего-нибудь с собой не сотворил! С него станется…

Два бойца испуганно ломанулись в квартиру, и здесь открывшаяся перед их глазами картина повергла обоих в состояние глубокого культурного шока. Здесь культурного, так как «овошники» одновременно испытали чувство схожее с ощущениями литературного персонажа Али-Бабы, впервые посетившего пещеру разбойников.

Измученный кровопотерей, близкий к уходу в бессознанку Крутов, завидев своих бывших коллег, досадливо скривился: азартное выражение лица старшины Канищева не оставляло у него сомнений в том, что уж эти «случайные пассажиры» сумеют найти «бесхозным» деньгам достойное применение. И намерение «передать средства в Фонд мира», даже если теоретически ими и рассматривается, то располагается оно далеко не в первой десятке прочих иных вариантов.

Бойцы присели на корточки подле буквально с неба свалившегося на них счастья и попытались на глазок прикинуть: сколько же здесь? И в этот момент «пришла беда откуда не ждали»: в комнату неожиданно возвратился… Андрей. Молча и бесцеремонно он отодвинул «овошников» в сторону, сгреб с пола деньги, побросал их все, до последней бумажки в металлический ящик тайника и подхватил добычу на руки. Таким образом, счастье старшины Канищева и его напарника оказалось мимолетным. Каким, собственно, оно в большинстве случаев и бывает.

— Все-таки решил машину купить? — с плохо скрываемой усмешкой спросил, а вернее будет сказать простонал, Женя.

— Ага, — мрачно кивнул Мешечко. — Ту, на которой Наташку с того света вывозить станем!..

Санкт-Петербург,

21 сентября 2009 года,

вторник, 02:26 мск

Огромная медицинская палата с большим, чуть ли не во всю стену окном и всего с одной койкой, стоящей строго по центру.

Наташа лежит с закрытыми глазами.

Ее обнаженное тело, прикрытое простыней, сплошь облеплено какими-то проводочками-трубочками.

Вокруг что-то булькает, мигает, дергается стрелками не доступных пониманию простых смертных приборов «космической» внешности.

За маленьким столиком, на котором уместился весь этот «микрокосмос», прикорнула медсестра, положив голову на столешницу.

Прилепина в белом халате сидит на стуле рядом с кроватью Наташи. Она держит ее за руку и что-то отчаянно нашептывает. Что-то, не слышное ни медсестре, ни самой находящейся в коме Северовой.

В этой стерильной, пугающей тишине неожиданно громко подает голос мобильник, упрятанный в недрах сумочки Ольги, и медсестра мгновенно просыпается:

— Девушка, вы находитесь в отделении реанимации! Никаких работающих телефонов! Вы что, с ума сошли!!

— Извините, пожалуйста! — завиноватилась Прилепина и принялась судорожно рыться в сумочке в поисках источника шума.

— А ну быстро в коридор! Бегом!!!

Ольга послушно выскочила в пустынный коридор спящего отделения анестезиологии и реанимации и, разыскав наконец телефон, испуганным шепотом ответила на высветившийся незнакомый ей номер:

— Да. Слушаю.

— Привет! — раздался в трубке задорный голос Неждановой.

— Господи, Юля! Ты где! Мы тебя обыскались!

— Десять минут назад я пересекла границу братской Республики Беларусь.

— Как Беларусь? — растерялась было Ольга, но тут же вспомнила их доверительный бабий разговор в поезде: — А-а! Ну да, понятно! Но погоди, а как же?

— Не волнуйся, моя тарелочка с голубой каемочкой при мне.

— Я не про тарелочку. У тебя же процесс? Суд над Литвой через два дня начинается?

— Знаешь, я подумала: раз уж все так удачно сложилось, чего я буду его топить? Согласись, это ведь верх подлости: увести у человека большие деньги и при этом еще и… Ладно бы просто свидетельствовать, а в моем случае — так еще и лжесвидетельствовать против него?

— Соглашусь. Верх, — сухо ответила Прилепина. Боковым зрением она заметила как сзади по коридору прошагал какой-то мужчина и, остановившись возле палаты Наташи, осторожно просунул голову внутрь. Через пару секунд в коридор вышла медсестра, и они принялись о чем-то оживленно шептаться.

— Я рада, что ты меня понимаешь. — продолжала меж тем весело щебетать Нежданова. — Слу-ушай, а вам за меня сильно влетело? Ты уж извини, что всё так получилось.

— Нет, пока еще не влетело. Но вот Наташа — это моя коллега, девушка, которая открыла стрельбу, чтобы подать нам с тобой сигнал об опасности, она…

— Что?

— Тяжело ранена. Сейчас находится в реанимации, ее ввели в искусственную кому.

— Она выживет?

— Не знаю. В состоянии комы ее могут поддерживать достаточно долго, но ей может потребоваться операция, каких у нас здесь просто не делают.

— То есть всё, как обычно, упирается в деньги?

— И всё, как обычно, упирается в деньги, — потерянным голосом подтвердила Прилепина.

— Ольга, я, когда доберусь до места, сразу тебе перезвоню. Слышишь?

— Слышу.

— Мы что-нибудь обязательно придумаем. Честное слово! А пока — держитесь! И… и спасибо тебе за всё. Всем вам — спасибо.

— Виола?! — раздался вдруг удивленный возглас.

Ольга вздрогнула: таким прозвищем ее уже давно никто не называл. Палец машинально сбросил звонок, она обернулась.

Перед Прилепиной стоял тот самый мужчина, который только что о чем-то разговаривал с медсестрой. Мужчина улыбался ей словно старой знакомой, но Ольга, сколько ни напрягалась, никак не могла вспомнить кто это.

— Не узнаете? Я Жора. Помните?

— Какой Жора?

— Жора Спринтер. Троллейбус. Кошелек. Как вы тогда за мной лихо погнались!

— О, господи! — растерянно ахнула Прилепина. — Так это вы? С ума сойти! Это сколько же лет прошло?!

— Много, — улыбнулся Жора. — А ведь я вас все эти годы частенько вспоминал. Честное слово.

— Я догадываюсь. Небось все маты на дурную бабу сложили?

— Да вы что? Наоборот! — Жора сделался необычайно серьезен. — Я вам очень благодарен, Виола. Простите, просто не знаю как вас на самом деле зовут.

— Меня Ольгой зовут. Да за что же благодарны-то?

— Я тогда… Короче, очень вовремя сел. Понимаете? Мне ведь тогда три года дали.

— Три? За один кошелек? — ужаснулась Прилепина.

— Не за один. У меня во время обыска дома еще кое-чего, по мелочи, нашли, — усмехнулся Жора. — Ну да не в этом суть. Я-то поначалу как думал: ну зона, ну чего уж там, тем более что не впервой? А через четыре месяца получил письмо. От девушки моей, от Люськи. Она… Короче, она ничего про эти дела мои не знала. А как меня, значит, повязали — всё: ни ответа ни привета. Но я на нее не обижался, правда. Она у меня из приличной семьи, разве станут такие с уголовником связываться? А тут вдруг письмо от нее!

— И что же в письме?

— Написала, что любит и будет ждать. И что сын у меня родился, Женька. Евгений Георгиевич Крутов.

— Почему Крутов? — вздрогнув, передернула плечами Ольга.

— Потому что такая вот у меня крутая фамилия, — довольно хохотнул Жора. — Вот такие дела! Я-то, идиот, был уверен, что Люська аборт сделала, а она, оказывается, сына сохранила. Для меня сохранила. Представляете?

— Представляю, — улыбнулась Ольга. — Представляю, что вы тогда пережили.

— Во-во! Короче, все у меня тогда внутри перевернулось, и мозги наконец-то на место встали. И не просто встали — включились. Твердо для себя решил: «Все, хорош! Завязываю!» Оставшиеся полтора года как один денек пролетели. Вышел я на УДО и сразу к ним.

— Приняли?

— Ага. Для начала, конечно, будущий тесть отметелил меня хорошенько. У Люськи знаете какой папаша? У-у, крутой мужик! Экс-чемпион Петербурга по пауэрлифтингу! Но потом все нормально пошло, познакомились. Он мне и с работой помог. Замолвил словечко.

— И кем вы теперь работаете?

— В колледже одном, в путяге, если по-нашему, легкоатлетическую секцию веду. У меня ведь первый взрослый по бегу. Кстати, до сих пор поверить не могу, что вы меня тогда на длинной дистанции сделали… В общем, я теперь типа учительствую. Представляете, из карманников, да в учителя?! Вот сюжетец, а?

— Да уж, сюжетец, — грустно усмехнулась Ольга. — Вы туда, а я оттуда.

— В каком смысле?