Дневники. 1946-1947 - Михаил Михайлович Пришвин

Шалуны. Есть не только у художника, но у каждого мыслящего человека своя домашняя рабочая гипотеза, без которой человек не может быть личностью. И, задумав оправдать себя самого, свое право идти в лес слушать птиц в то время как мой друг, подобный Каляеву, идет к общему делу прямым коротким и ясным путем, я вынужден раскрыть свою рабочую гипотезу. Что делать? Если я ее не раскрою, то при всеобщей чистке художников мою гипотезу могут принять за кукиш в кармане, кто-нибудь напишет о кукише, начнут дразнить, и тогда вывернуться будет трудней, чем теперь отбросить самолюбие и показать леса, окружающие мое строительство.

Есть у людей легкомыслие и есть излишняя озабоченность, в крайней форме и то и другое, как болезненные состояния. Так и у меня в доме М. В. легкомысленна, а Ляля озабоченна, у М. В. вечный праздник в душе, у Ляли...

Ляля принесла корзину опенков огромную и чистила их до полночи. У меня корзина была по силам. Оттого это усилие пошло мне на радость, у Ляли на злость. И эта злость разрушила мой праздник.

319

5 Октября. Ясный день с легким морозцем. Почти что нарочно заблудился в лесу. Ляля остается от холода бездейственная в доме и злится на меня за недосмотр и разное. Надо же на кого-нибудь злиться, когда самому нехорошо.

6 Октября. Дунино. Роскошный с морозцем сияющий день. Долго задумчиво стоя у реки и, когда очнулся, увидел, что рядом со мной почти так же у воды сидел куличок и тоже задумался, наверно, о своем далеком пути в теплые края.

Неполадилось с динамо. Просил Лялю сходить за электриком. Наотрез отказалась. Обидно было потому, что избаловала она меня лаской, а тут вдруг ни с того ни с сего: я целое утро возился с машиной, мне предстоит ее везти, тут же вот надо помочь - и нет! Впрочем, все это истерического происхождения и от бессилья. В конце концов, .стало жалко ее, и моя досада перешла в глубокую печаль, с которой приехал в Москву и с нею лег спать: и вот именно не тоска, а печаль.

7 Октября. Москва.

Лялю надо жалеть, прощать, строить свое особое поведение в отношении нее, потому что она является жертвой своей ненормальной матери. Вся надежда, что я, приспособляясь в борьбе за жизнь, овладею как-нибудь ее душой и направлю на здоровый полезный труд.

А насколько заразительна болезнь тещи! Сегодня ночью она разбудила нас. - Кто -то со двора поехал на машине, не нашу это машину увели? - Мама, - крикнула Ляля, - иди спать, сколько машин на дворе, почему наша? Теща ушла, я заснул, и во сне или полусне мне вспомнилось, что Петруня в разговоре с Николаевым обронил слова о моей машине, что он номер ее помнит и по номеру знает, когда я дома, когда нет меня. А вчера я оборвал его просьбу денег за мальчишку. Но это же настоящий бандит. Так почему бы ему теперь в отместку не

320

увести ночью машину. И так теща меня заразила своим страхом, я вскочил и бросился вниз с мыслью, что машину увели. А она стоит себе целехонькая. - Но ведь увести могли бы? - спросит теща. -Конечно, могли. - Значит я права, что разбудила ночью? - Нет, матушка, если вечно думать о чем-нибудь дурном и со страхом и трепетом его ждать, то ни одной минуты нельзя жить спокойно и ничего делать нельзя.

Жизнь основана на доверии, которое не всегда оправдывается, значит, на доверии героическом и жертвенном. Вы же и себе не доверяете, самой себе...

8 Октября. Открытое солнечное с морозцем утро. У Чагина выходит «Кладовая солнца» в толстом виде с охотничьими рассказами. Деньги получить.

Родионов перевозит к нам в Дунино казенную пасеку зимовать. Посмотрим, какой он, и оставим у себя пасеку насовсем.

Кукольный театр лезет ко мне. Я лезу через Шкловского в Кино с «Кладовой». Читал черновик «Поведения» Ляле, и как будто выходит очень хорошо. Постараюсь превратить «Поведение» в книжку.

9 Октября. Опять солнечное утро тихое с морозцем, воздух! что за чудеса!

Позвонить в 12 д. Анисимову (о кукольном театре) и после него к Крутикову. Ждать звонка Шкловского. Проехаться к Мясникову (о 5 томе). Вечером проверить гараж.

Этим не оправдаешься лично, что тебе хочется жить: жить хочется всем. Не оправдаешься и тем, что целью поставишь себе жить хорошо и этой цели даже достигнешь. Ты увидишь тогда в хорошей своей жизни зависть окружающих тебя бедных людей и поймешь, что «жить хорошо» есть не конечная цель человека. Вот тут и разойдется твой личный путь со всеми: всем хочется жить хорошо, а тебе этого мало, ты пренебрегаешь своим материальным имуществом и начинаешь чего-то искать.

321

Вот так мы и встретились с богоискателями, поэтами замечательными конца модернизма накануне революции.

Тогда, как и теперь, мне просто жить хотелось, и уж нечего говорить о том, что очень хотелось жить хорошо. Я не скрывал этого, я писал только о том, как жизнь хороша, что такая чудесная в нашей стране природа, такая великая наша земля...

Странно, что мое поэтическое выражение простого желания жить хорошо очень нравилось декадентам и они поощряли меня. Отвечал я им благодарностью, я взял их модную тему и тоже принялся в Петербурге бога искать.

Однажды на лекции о сверхчеловеке, широко распубликованной аршинными афишами, я встретил в простецкой одежде мужчину лет под пятьдесят, очень плотного, упрямого видом, и сразу понял в нем сектанта.

- Что вас привлекло на эту лекцию? - спросил я соседа.

- Сверхчеловек, - ответил он.

И тут же прямо и просто объяснил мне, что бог, всем миром почитаемый боженька, уснул, не умер как у Ницше, а именно уснул:

- В мире все движется кругами, - пояснил мне сектант, -приходит круг и человек спит, а бог работает, когда же бог устанет и уснет, просыпается человек. Сейчас бог уснул, встает человек. Вот я увидал на афише «Сверхчеловек» и пришел послушать, не про этого ли ожидаемого нами человека будет разговор.

Лекция была о Лермонтове, как о сверхчеловеке. Читал Мережковский.

- Ну, что? - спросил я после лекции соседа.

- Не то, - ответил он, - я ошибся.

Так я познакомился с вождем секты «Новый Израиль» Легкобытовым Павлом