Дневники. 1946-1947 - Михаил Михайлович Пришвин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Искусство, как поведение.
Есть такое дело у человека, и его много-много, когда его делаешь, то и в голову не придет поглядеть ночью на звезды, а днем на облака. И если кто-нибудь станет с этим вмешиваться, то ему скажешь так же, как сказал Цезарь на войне одному поэту: - Уйди отсюда, дурак! Так вот человек этот делает и, бывает, неделями, месяцами неба не видит и раздражается, если ему напоминают о какой-то жизни небесной. Мало того! даже и хорошо понимающий небесную жизнь, глядя со стороны на этого занятого человека, находит нравственное оправдание его отвращению к религии, поэзии, искусству.
Революция со всеми своими последствиями (вплоть до необходимости убивать человека) и есть то самое дело, которое несет с собой человеку нравственное оправдание его отвращению к жизни духа, обращенного к небу. Революция, и особенно наша революция, обратившая себя в государственное дело, ищет философию не личного, но 312
общего дела, поэзию, искусство общего дела, и с ними вместе такого неба, которое со своими звездами, и солнцем, и месяцем могло бы спуститься на землю и помочь человеку строить справедливую человеческую жизнь.
Ученые постоянно работают над этим обращением небесной жизни в законы природы, делающие постепенно человека и землю существом всемогущим. Но эта великая работа ученых останавливается на перекрестке путей, ведущих к добру или злу. Искусство, желанное для революции, должно решить эту задачу и вывести человека из раздумья, идти ему по пути добра или зла. Искусство революции должно быть образом поведения.
30 Сентября. Переменная облачность. Третий день сухой. Выправился после депрессии (это иногда бывает) и начинаю думать о своем манифесте «Искусство как поведение».
Ляля сегодня за чаем говорила матери: - Ты, мама, мало понимаешь в наших делах, потому что ты любишь только меня, и меня только как мать. Но есть такое место в человеке, расположенное за пределами материнства. Вот Зина так нам говорила: - Если бы я взяла на себя семью, то я и была бы в семье, и ею была бы поглощена. Но я не обзавелась семьей и смотрю на семейную жизнь так: пусть живут! Дай Бог, чтобы им было хорошо. Я же имею право на личную свободу, чтобы молиться, может быть, и за них.
Так что есть такое место в человеке вне законов семьи, и у Михаила Михайловича есть такое место, и если бы его не было у него, я бы за него не пошла.
Разговор о семье и таком месте вышел у нас от разговора о положении художника в обществе: общество тоже семья, те же принудительно-нравственные законы, а художник занимает такое место, обеспечиваемое талантом и смирением.
Не знаю, как об этом сказать, очень не хочется, совестно даже, но чувствую, что надо сейчас непременно
сказать. Я думаю о том таинственном кукише, который носят в душе своей многие советские граждане, произнося свои речи, и особенно писатели и деятели искусства. Не будь у нас в запасе этого кукиша, давно бы у нас был бы и Белинский, и Лев Толстой, явились бы многие смелые люди, подобные им, идущие к правде прямым честным путем. Я сейчас ясно чувствую время и в связи с этим понимаю настоятельную необходимость вскрыть этот разлад, в результате чего в душе художника между его общественным Надо и личным Хочется заводится кукиш. Я не ошибусь, если скажу, что именно вот этим неловким обнажением таинственного кукиша и обрушил Зощенко на свою голову камни, и этот обвал открыл нашим глазам наличие кукиша у многих, и заставил заглянуть в себя.
И вот бывает же так! При полном отсутствии в душе своей кукиша, при глупейшей неспособности к нему я заметил в себе искуснейшую маскировку под кукиш в том смысле, что вот, мол, и я тоже большой хитрец и не думайте обо мне плохо. Мне случалось произносить речи от совершенно чистого сердца и в совершенной простоте. Когда же я отдельных людей спрашивал о себе, мне отвечали, что понимают меня, как величайшего хитреца. Я дивился этому, а теперь понимаю: я неумно маскировался под кукиш. Вот это неприятное открытие унизило меня в своих глазах и заставило глубоко задуматься.
Я думаю, что разлад таится в самой природе вещей. Вот все мы знаем, что есть у каждого человека дело и его так много! Повседневное дело для семьи, для общества. Мы тоже знаем, что человек, как и рабочая машина, снабжен некоторым люфтом, необходимым для самого дела. Я не об Отдыхе говорю, а о свободе, о личности.
Октябрь
1 Октября. Вернулся дождь окладной и весь день бубнил. В ночь на 29-е тоска невероятная стала меня душить. Утром встал с решимостью побороть беду. Сделал обычную запись и вдруг понял, что необходимо мне выступить в печати с откликом на постановление: почувствовал, что это надо и я могу. Мысль овладела мной и вечером в
314
понедельник я сказал об этом Замошкину. И вот вчера уже новый редактор «Нового мира» Симонов звонил мне о готовности напечатать немедленно отклик. И я начал писать.
2 Октября. Не солнечный день, а дождя нет. Собираемся с Лялей ехать в Дунино.
И это правильно, чудеса будут, они впереди.
Положа руку на сердце, разве можно удовлетвориться наличием нашей литературы, разве слово наше вполне отвечает делу? Но все-таки мы пользуемся всяким случаем заявить, что наша литература теперь первая в мире. Она действительно первая по своим возможностям и по сопровождающей ее движение нашей вере.
Дело вызывает наше слово, материя требует формы или огня. Посмотрите, как на пожаре вся материя своими частями теснится в очередь, чтобы поскорее сгореть. И человек тоже стремится, весь человек устремлен к огню, но тут выступает наше человеческое творчество и сила личности создает...
По пути в Дунино пошел дождь. Немного не доехав, посадили машину в яму. Ляля ушла, прислала помощь. Плотники доканчивают потолок внизу и зимние рамы. Костя делает дорогу в гараж. Приезжал Родионов Конст. Серг. с целью осмотреть наш дом для зимовки пчел. Вот еще один из коллекции Лялиных типов.
3 Октября. Такое же хмурое небо
