Дневники. 1946-1947 - Михаил Михайлович Пришвин

Наш современный спор, породивший «государственный наплевизм» (слово взято у Ленина), сводится к следующему: ЦК требует справедливо от искусства агитации и пропаганды своих идей. Это правильно, это надо. Но неправильно ограничение искусства одной только сферой агитации и пропаганды.

Необходимо признание авторства, то есть служения художника искусству для искусства.

При ограничении же сферы искусства ЦК отнимает себе авторство, как в крепостное время помещик отнимал себе у девушек jus primae nostis (право первой ночи).

304

Тут мы на ножах, а [так] как художники лишены ножей (и не надо их! Боже сохрани!), то приходится верить в тайную жизнь слова (форму), похожую на жизнь ручья под упавшей на него скалой: рано

ли, поздно ли скала будет размыта и ручей придет в океан.

Удивительно только одно, что как это люди, объявившие политику наукой, а науку кладовой человеческого опыта в жизни, повторяют извечные приемы насилия, не учитывая выводов исторической науки. Скорее всего, это происходит во исполнение мудрости народной: «природа науку одолевает», то есть что опыт человеческий, как он ни хорош, ни могуч, не может быть занесен над всей жизнью и обращен против нее, против ее авторства, ради пользы человечества.

Человек есть высший агент природы в своей борьбе за движение, за свой смысл, за Слово (форму) с другими агентами - косности, тьмы, хаоса, но, будучи участником творчества, он не может отделяться от целого (природы) и противопоставлять себя ему: в такой борьбе природа его одолевает.

Нам близко в природе ее авторство или самородность, что гриб, напр., сам растет. Как только чуть-чуть не сам, напр., шампиньон, искусственно выведенный - это уже не природа, или парк вместо леса, или курица вместо птицы. И девственная природа нас манит именно авторством, что в ней все само собой, без человека.

Второе, что это воздействие человека на природу всегда эгоистично, всегда для своего короля, как Версаль для Людовика.

- Есть грибы? - спросил я дочь лесника.

- Волнушки, рыжики, маслята - этого много, - ответила она.

- А белые?

- Есть и белые, только теперь начинает холоднеть и они переходят под елки. Под березками и не ищите, все под елками.

305

- Как же это они переходят, - сказал я, - видали вы когда-нибудь, как грибы ходят?

Девушка оторопела, но вдруг поняла меня и, сделав плутовской вид, ответила с улыбкой:

- Так они же ночью ходят, как я могла видеть.

«Есть в осени первоначальной» хрустальный день. Вот он теперь. Тишина! Не шевелится ни один листик вверху, и только внизу на неслышимом сквозняке трепещет на паутинке сухой листик.

Все впало в хрусталь, все неподвижно, и вдруг там, в стороне между березами, тихо-тихо, неслышно, как тень на стене, показалась Божия Матерь, идущая утешать страждущих людей.

Был когда-то частый березняк, под березками редко так, кое-где росли елки. Теперь березняк кончился, а редкие елки на свободе широко разрослись, так широко, что под ними жизнь располагается целыми государствами: муравейники и грибы во множестве.

Размечтался возле большой, красивой, похожей на мечеть, поганки: кто ее делал, эту мечеть, ведь не доберешься, и так все в природе, никто не может добраться до автора. Но не то ли же самое и в человеческом творчестве, называют имена великих художников, и тысячи ученых добираются и не могут добраться до самого творчества и самовольно повторить его, подлинный автор и в человеке остается неизвестным.

Волнушка, вырастая, попала на прутик, и он разделил ее и сделал похожей на заячью губу.

В этой хрустальной тишине березки и обсыпанные золотыми и красными листиками елочки и осинки, и старые пни, и сухостойные чудища ушли в себя, и их не было, но когда я вышел на полянку, заметили меня, и все обратили на меня свое внимание и вышли из своего оцепенения.

306

Тоска по человеку и страх одиночества, когда я нашел себя, вдруг исчезли: и человек свой родной и близкий оказался во всякое время и на каждом месте. Вот почему я и спорю с Лялей, когда она говорит, что хорошие люди выходят из среднего дворянства и что она не любит мужиков. Тот человек, близкий, везде и всюду, только надо быть самому свободным, сильным, здоровым душой. Давайте помогать и удивляться этим людям в первую очередь, а потом, во вторую очередь, пойдем к труждающимся и обремененным. Этот маленький вариант милосердия, по-моему, не лишает Евангелия его святого назначения.

Гриб стоял, как избушка, спустив свою серую крышу почти до земли.

25 Сентября. Тепло. Все небо в ровном тумане и нельзя сказать поутру, что выйдет из него, дождь или солнце.

Последний день дунинской первой недели моего житья. В. привез газеты. Героическая борьба старухи (Домаша, 80 лет) за жизнь, то поднимется, то ляжет, когда поднимается, носит из лесу шишки мешками и собирает кусочки, когда ложится, то гадает, и ей за это несут. Вот укоряющий образец умирающей теще! Попробую развить свой героизм в своей работе.

26 Сентября. Серое хмурое утро и ветер, а все тепло.

Вчера прочитал речь Жданова все о том же Зощенко. В этом выступлении скрытая в революционной этике ненависть, чисто средневековая к искусству, наконец-то, откровенно раскрывается, и имена Белинского, Добролюбова, Чернышевского, Плеханова ставятся в оправдание насилия над личностью художника. То, о чем догадывались, теперь названо.

Как мужики громили усадьбы помещиков, так теперь правительство выпустило своих мужиков от литературы на писателей с лозунгами из Ленина о том, что литература и все искусство являются частью дела партии (т. е. искусство есть агитация и пропаганда марксизма).

307

И вот что получается из этого: сколько я потратил усилий, чтобы дать в своем «Канале» именно то, чего страшно жаждет ЦК, художественного выражения нашей идеи в чистом виде, в идеале, противопоставлением европейской и американской традиции. И вот теперь руки отнимаются, хочется забросить всю десятилетнюю работу и спрятаться опять в охотничьи рассказы.

В самом деле, как воспевать теперь категорический императив коммунистической этики, если он валится на ребенка и давит его у тебя на глазах. Получается что-то вроде сказки о рыбаке и рыбке: старуха потребовала от рыбки, чтобы она сделала ее владычицей морскою и сама бы ей стала служить. Точно так же и у нас получится с искусством: золотая рыбка тоже уйдет, но какие-нибудь золотые караси будут, конечно, служить (надо прочитать Фадеева роман «Молодая гвардия», чую - это золотой карась).

«О, как хочется помириться с пруссаками! - сказал