Хозяйка Шварцвальда - Уна Харт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Это твой муж так говорит?
Эмма глотнула воды, не желая отвечать на вопрос, и Урсула впервые почувствовала к ней нечто вроде отвращения. А еще обиду за Кристофа Вагнера. Его можно было упрекнуть во многом, но только не в подлости. Поразительно, но чернокнижник, заключивший Пакт с демоном, был самым порядочным человеком из всех, кто ей встречался.
После того как Ауэрхан принес весть о письме из Эльвангена, Урсула места себе не находила. Известие, что Агата может вернуться к ним в Шварцвальд, не давало ей покоя, и она при встрече выложила все Эмме, не успев скинуть с плеч шаль. Но, конечно, не стала уточнять, что речь идет о той самой Агате Гвиннер.
Эмма выслушала Урсулу очень внимательно. Она хмурила лоб, удивленно округляла глаза, несколько раз переспрашивала, потому что с трудом удерживала внимание дольше пары мгновений, а потом сказала:
– Как жаль, что твоя бывшая воспитанница приедет одна! Разлучаться с мужем очень тяжело. Каждый раз, когда Рупрехт уезжает, первое время я рыдаю сутками. Я и сейчас много плачу, знаешь?
Урсула не знала. Эмма меньше всего напоминала женщину, которая неистово, до слез, будет скучать по компании мужчины. Как с ней обращался Зильберрад? Мучил ли он ее в постели, как Урсулу? Но будь это так, вряд ли бы Эмма ждала его. А она говорила о своем Рупрехте каждую встречу и показывала письма, содержания которых Урсула не желала знать, но Эмма все равно зачитывала их вслух. Муж называл ее «душа моя» и «ангел мой», всегда осведомлялся о здоровье детей, а в конце обязательно указывал, сколько осталось до его возвращения.
«Еще два месяца, не больше», – читала Эмма и вздыхала.
«Два месяца», – говорила себе Урсула.
Еще два месяца Эмма будет принадлежать только ей.
* * *
Агата взяла с Рудольфа слово, что через два месяца они отправятся вдвоем в Шварцвальд, где она сможет спокойно доносить беременность. Она была даже рада, когда муж признался, что втайне от нее написал Вагнеру. Однако до той поры нужно было сделать так, чтобы спасение подозреваемых в ведовстве проходило легче и проще. Для этого ей нужен был собственный демон.
Агата блестяще знала теорию. Она много раз видела, как вызывает демонов Кристоф. Адские учителя преподавали ей музыку и математику, рассказывали о природе вещей и устройстве человеческого тела. Она назубок выучила главное правило: демонам нельзя верить. С ними нельзя заключать Пакт. По крайней мере, пока этого не позволит Кристоф Вагнер.
Но Вагнера прямо сейчас не было рядом. Как бы Агата на него ни злилась за то, что он велел Ауэрхану оторвать ей голову, она не могла избавиться от желания его увидеть. Вагнеру понадобилось бы совсем немного времени, чтобы проверить, все ли сделано верно. Он осмотрел бы магические круги, вырезанные из тонкой голландской бумаги и наклеенные на льняную ткань, проверил, нет ли ошибок в заклинаниях, удостоверился, что Агата точно помнит, какие слова нужно произнести, и что она готова сохранять хладнокровие, если Мефистофель явится в облике огненного медведя. Он бы нашел слова, чтобы ее подбодрить. Его насмешливая улыбка раззадорила бы ее и пробудила в ней азарт, нужный для успешного завершения дела.
Но Вагнера не было. Была только она сама и годы обучения у нее за спиной.
Готовиться к вызову приходилось втайне от Рудольфа. Мефистофель являлся людям по средам, между десятью часами вечера и полуночью. Хорошее время: Рудольф проводил вечера среды и пятницы в Ягстторге, где тайком от князя-пробста все же помогал дознавателю «штопать» ведьм и колдунов перед казнью. Возвращался он обычно сильно за полночь, так что у Агаты было много времени. Как бы ей ни хотелось сделать все быстро, голос Ауэрхана в ее голове напоминал, что демоны обожают спешку. В спешке люди ошибаются, а демонам только того и надо.
Как полагается перед ритуалом, Агата выдержала трехдневный пост. К счастью, в ее положении отказ от еды ни у кого не вызывал вопросов. Все эти три дня она старалась оставаться сдержанной – не злиться и не радоваться, не смеяться и не плакать. Разум должен был напоминать спокойную поверхность озера, не тронутую рябью.
До новолуния оставалось четыре дня. Солнце зашло с полчаса назад, и Агата к этому времени успела завершить все приготовления: разложила на полу вырезанные из бумаги три круга и тщательно очертила внешний ножом так, что на досках остался тонкий светлый след от острия. Кристоф Вагнер предпочитал помещать в круг вызываемых демонов, но Агата не была уверена, что справится с их попытками прорвать барьер, и потому готовила защиту для себя. Когда демон остается снаружи, это безопаснее для начинающего мага, но не для людей вокруг. Однако Агата сомневалась, что сифилитики и нищие в лазарете покажутся Мефистофелю лакомой добычей.
Сразу за внешним кругом она положила нарисованную красными чернилами печать. Большая удача, что для вызова этого демона не требовалось ничего сложного: ни повивальной веревки, ни трех монет, что вернул бы тебе нищий у церкви. Она не встретила также указаний на то, что Мефистофеля требуется сечь можжевеловыми ветками или, напротив, совокупляться с ним, чтобы сделать более сговорчивым. В гримуаре лишь коротко упоминалось, что, если он явится в облике медведя, договориться с ним почти невозможно. Нужно дождаться, пока он примет вид человека.
Вдоль внешнего круга Агата расставила свечи, но никак не могла заставить себя зажечь их. Время уже перевалило за одиннадцать, а она снова и снова проверяла цельность кругов и перечитывала надпись, нанесенную на второй: «In principio erat Verbum, et Verbum erat apud Deum, et Deus erat Verbum, hoc erat in principio apud Deum, omnia per ipsum facta sunt». Это было начало Евангелия от Иоанна – того самого, которое она знала наизусть и которое читала, когда Рудольф и Рихтер отправились помогать Максу Краузе. Несколько раз она сбивалась, ей казалось, что в слове допущена ошибка, и тогда она начинала проверять заново: свечи, круги, печать…
Сердце стучало о ребра, руки дрожали от волнения. Что бы ни случилось, главное – не выходить из круга и не соглашаться ни на какие встречные предложения Мефистофеля, единственного демона, чье имя было под запретом в доме Кристофа Вагнера.
Наконец она заставила себя остановиться. Хватит! У нее оставался какой-то
