Конец Хитрова рынка - Анатолий Безуглов

Больше мы не обменялись ни словом, и все же у меня было такое чувство, какое испытал Робинзон, встретившись с Пятницей. А впрочем, куда там Робинзону: ведь он никогда в жизни не занимался оперативной работой и не имел никакого представления о «Марселе»! До чего же молодец этот Басов!

Мой «Пятница» сел неподалеку от зоркой дамы, которая по-прежнему не спускала глаз со своих чемоданов, и развернул газету. Я почему-то посмотрел на часы и решительно направился к окошку, возле которого как дань времени висел рифмованный призыв: «Запомни заповедь одну: с собою в клуб бери жену». Эта «заповедь» явно не гармонировала со всей атмосферой гостиничного холла. И возможно, поэтому какой-то шутник дописал к ней карандашом совершенно неожиданную концовку: «Не подражай буржую — свою, а не чужую».

У мужчины в окошке были голодные заискивающие глаза и доброжелательная улыбка, видимо такая же неизменная принадлежность этого холла, как кадки с пальмами.

— Какой номер прикажете приготовить, Георгий Валерьянович? Люкс? — спросил он, мельком заглянув в мой паспорт.

— Нет, первой категории, с телефоном.

— Как пожелаете. Надеюсь, вам у нас понравится… Я заполнил опросную карту, состоящую из доброй

полусотни вопросов (женат ли, а если да, то каким браком сочетался — церковным или гражданским, являюсь ли членом профсоюза и какого именно, чем занимался до октября 1917 года и после революции и т.п.), сдал ее. После этого меня провели на второй этаж в предназначенный мне номер, который, как я с удовлетворением отметил, находился в самом конце коридора. Кажется, в обязанности мужчины в окошке входило также угадывание всех желаний клиентов, даже невысказанных.

Номер, признаться, произвел на меня впечатление. Он безмолвно призывал к неге и наслаждениям. На это намекало все: белые с золотом обои, матовые рожки интимных плафонов, двуспальная кровать под балдахином, кактусы, мраморная ванна и малахитовый клозет.

Кокетливая горничная с аккуратно выложенной по последней моде прической (волосы закрывают уши, образуя вокруг лица «овальную рамку»), играя глазами, сказала, что, если месье желает с дороги отдохнуть, она расстелит постель. «Месье» отдыхать было некогда, а игривых женщин он опасался всю свою жизнь. Девушка извинилась и, постукивая каблучками, ушла, одарив «месье» многообещающим взглядом. Несколько минут я наслаждался роскошью, одновременно подсчитывая, во сколько она обойдется МУРу. Совесть моя была чиста: на таком номере настоял Сухоруков.

Злотникова в конторе не оказалось, но мне дали его домашний телефон. Женский голос дважды переспросил мою фамилию:

— Баранец? От Петра Николаевича Иванова? Подождите у аппарата, Никита Захарович сейчас подойдет.

Я до мельчайших деталей продумывал все возможные варианты своего телефонного разговора со Злотниковым. Но все получилось более чем просто: Злотников предложил мне подъехать к нему.

— Когда? — спросил я.

— Да хоть сейчас, если вы уже успели отдохнуть с дороги и у вас нет других неотложных дел. Приедете?

— Да, через часок.

— Адрес знаете?

Он подробно рассказал, как к нему добираться от «Марселя», и повесил трубку. Я, конечно, знал, что Сердюков еще позавчера перебрался от него на Смоленский рынок. Мне об этом тотчас же доложил наш агент, которому было поручено наблюдение. Но все-таки на подобное приглашение я не рассчитывал. Ловушкой здесь не пахло. Видимо, я недоучел того значения, которое Злотников придает Иванову. А может быть, приглашая меня, он руководствуется какими-то другими соображениями? Возможно. Но как бы то ни было, а начало положено, и неплохое. Чем быстрей состоится встреча двух «будущих друзей», тем лучше. И Георгий Баранец и Александр Белецкий оба в одинаковой степени были уже к ней готовы.

— Только не зарывайся, — предупредил меня Виктор, которому я позвонил сразу же после разговора со Злотниковым. — Понатуральней, без излишнего нажима. Не переигрывай… Номер хороший?

— Мечта нэпмана.

Виктор хохотнул.

— Ванна, картины, ковры?

— Все есть. Даже малахитовый клозет.

Малахитовый клозет, кажется, его добил. Он длинно и затейливо выругался и сказал:

— Давай свой телефон.

Я сообщил ему номер комнаты и свой телефон.

— Между двенадцатью и часом перезвоню тебе. Привет от Фреймана. Интересуется, как со скальпами.

Побрившись, я отправился на квартиру к Злотникову.

Басова в вестибюле уже не было. Не было и дамы в окружении чемоданов, компании восточных людей, девиц с папиросами и юношей в блузах. Вестибюль опустел. Только по-прежнему стояли в кадках, растопырив широкие пальцы, приземистые пальмы и улыбался своей неизменно доброжелательной улыбкой мужчина в окошке. Клиенты отсутствовали. Он улыбался, выполняя свой служебный долг, сам себе, а может быть, и забавлявшей его надписи: «Запомни заповедь одну: с собою в клуб бери жену». Интересно, есть ли у него жена, которую он водит в клуб? Если есть, то улыбающимся она его, наверно, не видит: тот, для кого улыбка — заработок, бесплатно не улыбается. Недаром говорят, что самые мрачные люди — это клоуны. Я встретился с ним взглядом, и он кивнул мне, как старому доброму знакомому. Потом, все так же продолжая улыбаться, он повернулся ко мне боком, словно демонстрируя свой резко очерченный профиль с крупным носом. Теперь он походил на старого, нахохлившегося ворона, и его улыбка только усугубляла это неожиданное сходство.

От гостиницы до Казарменного переулка было не более получаса ходьбы, но я не торопился, наслаждаясь предвечерней весенней прохладой и веселой суетней улиц. Я останавливался возле витрин магазинов, театральных афиш, глазел на броские вывески кинотеатров. Мне нужно было, как говорят спортсмены, привести себя в соответствующую форму и наметить линию поведения при разговоре со Злотниковым.

Каким должен быть провинциал? Видимо, наивным, но в меру, переигрывать здесь опасно. Наивность Баранца не должна затушевывать основное — коммерческую сметку, неуемное желание получить от столичной жизни все удовольствия. Баранец стремится вылезти в миллионеры. И Злотников для него только ступенька. Итак, немного непосредственности, немного наглости и видимость уважения. Разговор только о делах и развлечениях. Так-то, уважаемый!

Память вновь и вновь перелистывала страницы пухлого тома, посвященного убийству в полосе отчуждения железной дороги. Странное все-таки дело. В нем сплелись в клубок судьбы самых различных людей: самодержца Николая II и купеческого сына Николая Богоявленского, большевистского комиссара Яковлева и потомственного дворянина Стрельницкого, гвардейского офицера Азанчевского-Азанчеева и полусумасшедшей поклонницы Григория Распутина «богоматери» Лохтиной. А потом в этот клубок внесли свою лепту уголовник Сердюков, Иванов и, наконец, нэпман Злотников… Не дело, а ноев ковчег! Но почему бы Злотникову не стать ключом к разгадке происшедшего, а Александру Белецкому — тем человеком, который повернет этот ключ?

Свернув у кинотеатра «Сплендит-палас» в знакомый проходной двор, я вышел на Покровский бульвар и вскоре оказался в темном и гулком переулке. Вот и нужный номер дома. В густой тени арки стоял, скрестив на груди могучие руки, широкоплечий дворник.

— Гражданин Злотников здесь живет? — спросил я. Не торопясь с ответом, дворник внимательно осмотрел

меня. Делал он это не исподтишка, а в открытую, как полномочный представитель власти. Видно, недаром Медведев все время настаивал на переводе дворников из профсоюза коммунальщиков в союз совработников, утверждая, что «домовый дворник — глаз милиции, ее младший брат и ближайший помощник».

Изучив лицо и одежду неизвестного, мой «младший брат и ближайший помощник» с помощью двух пальцев трубно высморкался и неохотно буркнул:

— Направо. Первый подъезд, третий этаж. Там табличка на двери.

Представляя себе, как завтра Сухоруков будет читать рапортичку моей внешности, я развеселился. Любопытно все-таки, как я выгляжу в глазах своего «младшего брата». Как я успел убедиться, Мустафаев — так звали дворника — литературным талантом не блистал, но обладал наблюдательностью. Оперативник из него получился бы неплохой, во всяком случае, получше Мотылева.

На лестничной площадке третьего этажа желтел затянутый паутиной фонарь в металлической сетке. Он освещал небольшую медную табличку на обитой кожей двери: «Злотников Никита Захарович, инженер». Скромно, внушительно и почти правдоподобно. Почему бы владельцу технической конторы и не быть инженером?

Я нажал кнопку звонка.

— Кто там?

— Свои.

— Георгий Валерьянович?

Щелкнул замок, зазвенела цепочка. И в освещенном квадрате дверного проема я увидел пожилого мужчину в халате и домашних туфлях. За его спиной застыли в выжидательной позе два черных бульдога. Низкорослые, кривоногие, широкогрудые, словно вырезанные из черного дерева, они не лаяли. Они только оценивали меня и ситуацию.