Конец Хитрова рынка - Анатолий Безуглов

Таким образом, предприимчивому человеку, работающему в «посольстве» на процентах, можно было неплохо подзаработать. И судя по тому, что Злотников через четыре месяца, непосредственно перед очередной ревизией, ушел из «посольства» с блестящей характеристикой и целиком занялся частнопредпринимательской деятельностью, он, видимо, успел основательно округлить свой капиталец. Ревизия зафиксировала в представительстве значительные убытки, но не нашла ничего противозаконного.

— А ты сам занимался представительством «Донугля»? — спросил я у Сухорукова, когда он осветил очередной этап в карьере Злотникова. Виктор прищурился:

— Занимался. Ревизия, бухгалтерская экспертиза — все было… Но где влезли, там и слезли.

— Впустую?

— Как положено. Убытков на десятки тысяч рублей, а виновных нет. Недоучли, недоглядели, недосмотрели, недодумали. Кругом — шестнадцать. Бесхозяйственность. А какой с дурака спрос? Вот через этот кабинет двенадцать человек прошло, и все круглые — не ущипнешь. Умные жулики, Саша, в наше время всегда рядом с дураками работают, а очень умные и сами дураками прикидываются: мы люди темные, из-под станка да из-под сохи, университетов не кончали, всю жизнь лишь щи с тараканами хлебали, а пятак за мильен считали… Вот как! Знают, что дурака не наказывают. Дураку сочувствуют — свой дурак, привычный, из-за классового бесправия одурился. Быть дураком — почти что капитал иметь: пустил в оборот и жди себе процентов. С обычной дурости — пять годовых. С дремучей, глядишь, и все десять накапает…

Я был ошеломлен неожиданным для Сухорукова взрывом эмоций. Верь после этого в спокойные и уравновешенные характеры!

— В гражданскую, — продолжал Виктор, — мы за саботаж в ставку Духонина отправляли[27], не церемонились, а на дурость и тогда сквозь пальцы смотрели… А почему? Не знаешь? Вот и я не знаю… А чем кончилось — известно: до сих пор то кислое яблочко жамкаем. Вот гляди. Колчака укокали, панов порубили, Деникина и Врангеля — в море а дурак как был, так и остался. А от него, если хочешь знать, вреда побольше, чем от всех генералов, вместе взятых. А цацкаемся. И что обидно — кормят-то нашего дурака не из-за кордона, а мы сами, хлебушком российским. И кормим, и одеваем, и обуваем, и должности даем, а приведется — то и награды. Живи, дурак, плодись, веселись! Почет тебе и уважение! Низко кланяется тебе земля русская! Уважает она тебя. Да и как не уважать? Татар изгнала, Наполеона разгромила, а от тебя не избавилась. И по сей день тебе дань платит: и деньгами, и рогами, и головами…

Голос Виктора звенел от злости. Ненавидеть он умел, это я знал. А тема для него была больная. На эту тему он мог говорить часами. По-моему, он искренне был убежден, что если бы всех дураков своевременно ликвидировали, то мировая революция давно бы уже завершилась и над земным шаром развевалось бы красное знамя с серпом и молотом.

Перебивать Виктора, когда его «понесло», не рекомендовалось, но все же я вновь перевел разговор на Злотникова.

— После «Донугля» он торговлей занялся? — спросил я.

— Торговлей, — подтвердил Виктор. Потом после паузы сказал: — Оптовой торговлей мануфактурой. Самое милое дело: затраты минимальные, а цены максимальные, как-никак, а раза в два выше довоенных. Ну а о торговых накидках и говорить нечего — до 70 процентов. Такого сумасшедшего процента в торговле больше нигде нет. Ну и оборачиваемость капитала в среднем один раз в полтора месяца. Золотое дно — черпай пригоршнями!

— Большие суммы в оборот пустил?

— Не очень. Начал он тысяч с десяти. Да и то на бумаге. Наличными у него тысячи полторы-две было. Остальные — кредит. За счет госорганизаций, отпускающих товар, за счет кредита банков да краткосрочных ссуд друзей. На том восемь тысяч и добрал. Так они все делают. Сколько с частными фирмами ни сталкивался — одна и та же история. Деньги у них зазря не лежат, вертятся. Ну и пошел в гору. Деньга деньгу делать начала. Легкий хлеб. Правда, сейчас, когда оптовика прижимать Начали, потрудней стало…

Стремясь выжать из Сухорукова все возможное, я поинтересовался, к чему сводятся ограничения оптовика. Виктор успехнулся.

— Недаром говорят, что ученье свет, а? — Он немного остыл после своей недавней вспышки, и в его голосе вновь появились профессорские нотки. — Ограничения, значит? Ну что тебе сказать? Перво-наперво, с кредитом теперь не разгуляешься. Кожсиндикат в этом году так полностью частного оптовика кредита лишил: хочешь товар — гони наличные. Ну, ограничения в выборе товаров. Московское отделение Всероссийского текстильного синдиката, к примеру, отпускает в нагрузку к ходким товарам неходкие. Хочешь хлопчатобумажные товары — тогда бери и камвольные и сукно. А не хочешь нагрузки — ничего не получишь, разве только кукиш с маслом.

И все же прибыль Злотникова если и снизилась, то не намного, в копейках потерял. Он живуч, Злотников. Не достал мануфактуру в ВТС — достанет ее через акционерные общества, рабкоопы, скупит у розничника, а то и хвостовиков наймет…

— Это еще что?

— Ну безработных. Выбросят в госмагазине ходкий товар, а они тут как тут. Очередь. Какой-нибудь час — и на прилавках хоть шаром покати: нет товара. А он тем временем уже у оптовика на складе. Он его на следующий день втридорога загонит. Почитай, у каждого опытного оптовика по нескольку десятков хвостовиков на содержании. Мало-много, а на хлеб они у него заработают, а он и на шампанское иметь будет… Милое дело!

— Что же он тогда это «милое дело» оставил и контору завел? Сухоруков рассмеялся и даже хлопнул меня по плечу. Он был доволен, что я попал впросак.

— Темень ты, Сашка, несусветная, бычок на веревочке, — почти нежно сказал он. — Всему веришь! Торговлю мануфактурой он и не думал бросать. У него теперь в торговлю тысяч пятьдесят, если не больше, вложено. А контора — одна вывеска. — Виктор покрутил головой и повторил понравившееся ему сравнение: — Ей-ей, бычок на веревочке. Контора! А ты слышал про такую контору «Лакокраска»? Так вот, ее владелец гражданин Козловский не в состоянии отличить лака от мака. А ничего, не прогорал. И знаешь почему? Потому, что он не занимался ни лаком, ни краской, а получал в «Жиркости» в кредит парфюмерию и парафин, а в Мосодежде — кредитные боны на одежду и обувь и загонял все это на рынке. Вот тебе и лакокраска! А Инжбюро Эллисона и Евзерова? Инженерные расчеты? Черта лысого! Спекуляция кровельным железом. Между прочим, когда мы это дело разматывали, то выяснили, что этот Эллисон раньше цирковым актером был. Он еще в 1919 году в Юзовке под именем мистера Сэма выступал, «обладателя тибетской тайны ясновидения». Контора, Саша, прикрытие.

Мне оставалось лишь согласиться с Виктором, что мой «будущий друг» порядочная сволочь. Это мнение о нем еще более укрепилось, когда Виктор познакомил меня с некоторыми другими данными своего досье на Злотникова. Но в данном случае выбирать друзей мне не приходилось. Несмотря на все его отрицательные качества, я готов был полюбить своего «будущего друга» всей душой. Задача сводилась только к тому, чтобы он ответил мне взаимностью, а главное — проникся к Георгию Валерьяновичу доверием, тем самым доверием, в котором так нуждался не столько «милый Жорж», сколько субинспектор Московского уголовного розыска Белецкий.

За три дня я до предела был нашпигован всеми нужными сведениями. И Сухоруков, устроивший мне нечто вроде экзамена, остался доволен. Действительно, я многое узнал и многое запомнил. Видимо, польза от учебы определяется не столько временем, сколько взаимным энтузиазмом учителя и учащегося. Во всяком случае, я никогда не усваивал столь многого в такие сжатые сроки.

Одежда моя теперь соответствовала нэпмановскому стандарту: узконосые «джимми», реглан, фетровая шляпа («Ты же шляпу надел, а не картуз. Понимаешь? Шля-пу!») и излишне броский (провинция!) галстук, который ошарашенная Вера, высказывая самые фантастические предложения, долго и мучительно учила меня завязывать.

Но мне по-прежнему не хватало уверенности.

Перед тем как покинуть стены Московского уголовного розыска, я зашел к Фрейману. Илья, словно подброшенный невидимой пружиной, вскочил из-за стола и, оглядев меня во всем моем великолепии, шаркнул ножкой.

— Простите, сэр, вы не ошиблись дверью?

— Нет, зато мне кажется, что я ошибся в выборе профессии, — довольно кисло отшутился я.

— Паршиво на душе? — сочувственно спросил Илюша.

— Очень, — признался я.

— Веселого, конечно, мало…

Он почесал переносицу и наморщил лоб.

— Ничего не поделаешь, Саша. Единственное, чем я тебе могу помочь, это советом. Тебе нужно почувствовать себя настоящим нэпманом, тогда все будет в порядке.

— Да, но как это сделать?

— Очень просто. При виде любого человека ты должен думать только об одном: как бы получше снять с него скальп.