Длинная цепь - Е. Емельянов

Желая избавиться от мёртвого привкуса на душе, Риг попробовал увести разговор в сторону:

— А о ком ты думаешь, когда сражаешься? Кого ты хочешь убить?

Кнут повернул голову, посмотрел на младшего брата и недовольно поджал губы.

— Этому они тебя учат? — тяжёлый вздох. — Я не думаю о чем-то таком во время боя, и я никого не хочу убивать. Ни на поле брани, ни за его пределами.

— Никого? Ондмар Стародуба, Торлейф? Даже Йорана Младшего?

Короткое молчание перед ответом.

— Даже его.

— Он вырезал наш скот, ушёл безнаказанным, лгал на Ступенях и едва не отправил тебя на смерть.

Кнут пожал плечами:

— Это его дела, не мои.

Риг недоверчиво покосился на старшего брата.

— Ты совсем дурной? Он пытался тебя убить.

— Если он выйдет против меня в бою, я буду сражаться, постараюсь забрать его жизнь или хотя бы приложить покрепче, — Кнут говорил медленно, словно впервые пытался облечь в слова свои суждения. — Я воин, я сражаюсь. Все остальное… Это просто не мои дела. Ондмар, Торлейф, Йоран, ты, я, прочие — каждый знает, что он сделал, и что достойно, и что подло.

— А если им все равно?

— Это их дела.

У Рига такое воинское милосердие, граничащее с глупостью, вызывало инстинктивное отторжение. Но спорить он не стал. По иронии, убеждения Кнута, его понятие о справедливости и воинской чести — это дела самого Кнута. Сам же про себя Риг знал, что никогда и ничего не забудет: каждую подлость, каждый обман, лица предателей и клеветников, а уж день суда над его братом — в особенности.

— Если ты не хочешь никого убивать, как ты тогда убиваешь?

— Я воин, — ответил Кнут всё с той же раздражающей простотой. — Это моё дело.

Риг оставил попытки добиться связного разговора по этой теме, предпочёл взаимное молчание. Однако интересно и полезно всё же было узнать, что не каждого в сражении ведёт тлеющая ярость, и силу можно найти и в других источниках. Риг с любопытством оглядел своих спутников, задаваясь вопросом почему они убивают. Ему казалось необычайно важным понять это.

С кем-то это было просто. Одноглазый Свейн Принеси сражался ради нового имени, в этом не было большого секрета, и если бы звонкое имя было проще добыть не в бою, а за плугом, собирал бы он сейчас урожай, а не плыл на другой конец мира. Странно даже, что он при этом не упражняется с мечом при любой возможности, как это делает Йоран. Великан Ингварр в молодости убивал, может, и по разным причинам, но здесь и сейчас он был только ради дочерей. Шаур — оружие в руках Эйрика, у него нет своей воли, как нет её и у раба Трёшки или полудикой Дэгни Плетуньи. Робин, беглец из Последней Стражи, тоже был в каком-то смысле несвободен.

Впрочем, шаур вызывал в последние дни у Рига сильное беспокойство, так как пристрастился к рыбалке. Само по себе это было вполне обычное дело в море для желающих скоротать время, вот только у шаура не было никогда потребности бороться со скукой. Бледнокожий чужак мог днями неподвижно стоять на страже, без еды и воды, без малейшего движения, Риг сам видел такое один раз. Да и пойманную рыбу он не ел, а просто ждал, пока она задохнётся, и выкидывал обратно в море. Опять же, обычное дело для ворлинга, но странно было видеть за этим занятием живое оружие.

Но были и сложные случаи. Что помогало сражаться Эйрику, или его ручному дикарю, Бешеному Носу? А странная парочка из Стрика Бездомного и его ученика, Вэндаля? Да даже сам Ондмар, что научил Рига важности желания убивать — кого хочет убить он сам? Ради чего шёл в бой Элоф Солёный? А наёмники Безземельного Короля? Сначала их желания казались Ригу простыми, и многое объясняла банальная жажда наживы, но почему тогда младший из них, по имени Бартл, напал на княжеских дружинников в Стальгороде? И кто ещё, чьи мотивы сейчас он считает простыми и понятными, может удивить его в будущем?

Единственная из них, кто явно не помышлял об убийстве, была Кэрита. По иронии, она была способна прибить их всех разом, лишь движением мысли, кроме, наверное, Робина Предпоследнего. Беглый Страж наверняка имел какие-то средства защиты. Интересно то, что пару дней назад Риг увидел на запястье Кэриты небольшой браслет из стеклянных бусин, грубый и совсем не красивый, а потому особо заметный на тонкой и нежной руке девушки.

— Подарок Робина, — сказала она так, будто это обычное дело, сущий пустяк. — Я пожаловалась ему на плохие сны прошлых жизней, и он подарил мне это. Тебе нравится?

Слишком много вопросов.

Риг мысленно сделал себе пометку обдумать это все позже, потому как в этот момент у него появились другие дела — прибыл долгожданный князь. Первым его приближение заметил шаур, сидящий немного в стороне от группы и разглядывающий море своим невидящим взором через повязку. Он помахал копьём и ворлинги стали подниматься со своих мест, отряхиваться от песка, поправлять оружие. Словно готовясь к битве, они вставали в плотный строй позади Эйрика.

— Что нам нужно делать? — спросил Риг, не обращаясь ни к кому конкретно.

— Ничего, — отозвался вышедший перед строем воинов Эйрик Весовой. — Князь семигородский не пожелал пускать нас в город, не дал нам возможности выглядеть достойно. Значит, будем выглядеть грозно.

Браудер Четвёртый и два его телохранителя в общий строй не вставали, но расположились рядом, как третья сторона переговоров. Они не пытались выглядеть грозно, и вид имели скорее уж несколько скучающий и расслабленный, точно лавочники ранним утром, до прихода основных покупателей. Капитан корабля и лидер отшельников, Мёртвый Дикарь Синдри, встал рядом с Эйриком. Свою сестру Эйрик поместил позади всех, словно бы желая защитить Щепку от всего мира, и словно бы ему это было под силу. Впрочем, ворлинги и сами были рады закрыть хрупкую девушку, особенно те, у кого были свои собственные дети.

Вскоре на дороге, огибающей внушительного размера холм, показалась долгожданная княжеская процессия. Если, конечно, слово «процессия» тут было уместно. На взгляд Рига и слово «княжеское» то было бы сильным преувеличением: несколько открытых телег, груженных мешками да бочками, простые мужики