Нескучная классика. Еще не всё - Сати Зарэевна Спивакова

С. С. Это кто вам сказал?!

Н. Л. Это я вам говорю, Сати. Вот вы мне не верите, но точно.

С. С. В музыкальную школу мальчики и девочки поступают в равных количественных пропорциях. Но выдающихся концертирующих пианисток гораздо меньше было и есть, чем мужчин-пианистов. И это факт. Да, вспоминаются записи великой Марии Юдиной или, скажем, наши современницы, такие как Марта Аргерих или Мария Жоао Пиреш. Поколение Николаевой. Среди твоего поколения есть несколько ярких звезд. Но все же это случаи единичные. На одну женщину-пианистку приходится минимум пять знаменитых мужчин-пианистов.

Н. Л. Не стану спорить. Но знаете, я иногда поражаюсь, как женщины за роялем вообще умудрились столь многого добиться. Особенно сегодня, когда в мире резко вырос уровень жизни, превратив десятки, сотни миллионов мужчин в бездельников поневоле. Кто-то из них ставит печать, кто-то нажимает на какие-то кнопочки в компьютере, получая при этом феноменальную зарплату. А любой женщине приходится очень много трудиться. Если она воспитывает детей, это колоссальный труд. Но даже если у женщины нет детей, она бытом, жизнью и прокормом занимается почти всегда больше, чем мужчина. У Аргерих три дочери, у Татьяны Петровны Николаевой был сын… Поразительно, что они достигли таких замечательных результатов!

Разумеется, некий спортивный элемент в игре на рояле есть: требуется и физическая мощь, и сила, и ловкость. Во всех спортивных дисциплинах мужчины в целом выигрывают у женщин. То есть сильные мужчины переиграют в теннис сильных женщин. Однако чем дальше мы станем развивать мысль о соотношении “одна к пяти”, тем скорее придут на память выдающиеся женщины-пианистки, о которых мало кто знает. Великая бразильская пианистка Гьомар Новаиш. Она никогда не была в России, даже ее записи у нас мало известны.

С. С. Есть еще замечательная японская пианистка Мицуко Учида.

Н. Л. Учида – потрясающая пианистка. На самом деле пианисток очень много. А вот если брать композиторов, здесь соотношение будет другим. Только Губайдулина.

Н. Л. Но тут мы вступаем на такую зыбкую почву… это уже божий промысел. Нам тут обсуждать нечего.

С. С. Тогда такой вопрос. Если поставить с середины неизвестную запись, ты сразу услышишь, что играет женщина?

Н. Л. Надо провести эксперимент. Думаю, в четырех из пяти случаев угадаю, что это женщина. Или даже в девяти из десяти. Но очень трудно поставить чистый эксперимент.

С. С. Хорошо. Сейчас ничего угадывать не надо. В честь твоего присутствия в студии мы будем слушать фрагмент Концерта № 1 для фортепиано с оркестром Петра Ильича Чайковского. Солист – Татьяна Николаева. Запись сделана в восьмидесятые годы. Играет абсолютно изумительно.

Н. Л. Да, это для меня открытие, потому что ее Первый концерт Чайковского я слышал в записи начала пятидесятых, когда ей было всего-то около тридцати лет. Не уверен, что в таком возрасте я решусь играть концерт Чайковского. Вернее, даже уверен, что не решусь.

С. С. А почему исполнение этого концерта стало прерогативой молодых конкурсных пианистов, которые рвутся выиграть высокую награду, но он ушел из репертуара маститых исполнителей? Только потому, что он так сложен или еще потому, что он набил оскомину количеством исполнений на конкурсе Чайковского?

Н. Л. Ну, каждый ответит по-своему. Мне кажется, прежде всего, потому, что это сложнейший концерт. А то, что его присвоили молодые… На конкурсе Чайковского существует возрастной ценз: когда-то допускали пианистов до двадцати восьми лет, затем до тридцати трех, и не их вина, что в финале они играют концерт Чайковского. Некоторые очень хорошо играют.

С. С. У тебя ведь тоже был опыт с конкурсом Чайковского?

Н. Л. Да. В девяносто четвертом.

С. С. Какой остался след в памяти? Позитивный, негативный, просто опыт, воспоминания? Или, если бы этого конкурса не было, ничего бы в жизни не изменилось?

Н. Л. Нет, конкурс кое-что изменил. Есть счастливчики, которым не нужно участвовать в конкурсах. Их узнали с раннего детства, с ними сразу стали играть великие дирижеры. Их мало, можно перечислить по пальцам на одной руке. Другим не так повезло. А конкурс – это возможность заявить о себе, чтобы тебя узнали, услышали. К тому же интересно себя проверить. Но, честно говоря, удовольствия от конкурса я не получил. Когда мне было шестнадцать – семнадцать, я участвовал в двух маленьких конкурсах, баховском и рахманиновском[80] – это еще куда ни шло. Но в двадцать два года, когда я играл на конкурсе Чайковского, мне это было очень тяжело, неприятно. Стресс страшный. Мне кажется, что в концертной обстановке можно показать больше, чем на конкурсе. И, как я уже говорил, невозможно отрешиться от мысли, что за великую музыку ставят баллы – двадцать четыре балла, девятнадцать, двадцать один…

Но конкурсы нужны, и пусть они будут. В результате конкурса Чайковского кто-то обо мне узнал, куда-то меня пригласили. Не сказать, что это сыграло решающую роль в моей жизни. Сейчас конкурс снова стал делом государственной важности, перед организаторами стоит задача провести его на какой-то невиданной высоте. А тогда к нему особого внимания не проявлялось, ну и время такое было – ни денег, ничего. Средства массовой информации освещали конкурс довольно слабо, но это уже другая тема… Вообще-то ничего плохого в том, что молодой человек сыграет на конкурсе, нет. Просто для некоторых музыкантов участие в конкурсах превращается в источник дохода: человек три-четыре раза в год ездит на конкурсы и таким образом зарабатывает деньги. Что тут сказать? Если нет других возможностей, то осудить трудно. Но эта ситуация накладывает определенный отпечаток, прежде всего на репертуар. Если на конкурсе музыкант играет то, что играл всегда, это дает гарантию успешного результата. А попытка сыграть что-то новое – почти обратную гарантию: высок шанс вылететь. Следовательно, это очень сужает репертуар.

С. С. Ты уже назвал много имен выдающихся мастеров, которых можно причислить к основе, к фундаменту того, что мы сегодня называем русским пианизмом. Понимаю, это тот случай, когда нельзя выделить кого-то одного. Но о себе скажу: с годами все чаще слушаю Эмиля Гилельса. Какое-то абсолютно иное ощущение, до мурашек по коже, даже в записях! В юности над моим поколением царила фигура Рихтера, а теперь, не знаю почему, больше трогают записи Гилельса как эталонного исполнения любого произведения. Слышишь и музыканта, и человека за каждой нотой. И его отношение к искусству…

Н. Л. Согласен полностью. Выделить одного представителя советской фортепианной школы нелегко, но, если бы меня к этому вынудили, я бы тоже