Детское время - Квинтус Номен

— И чему в статданных смеяться можно?

— Я с собой не захватил, могу прислать если интересно будет. А на память — примерно такие записи: Ли Ши, женат, четверо детей, горшечник. Скорее всего помрет через неделю потому что болеет сильно. Или Лю Синь, вдова ткача, трое детей, беременная. Скорее всего помрет от родов через месяц потому что последний раз рожала тяжело, а теперь в деревне повитухи нет, померла уже год назад…

— Да уж, обсмеешься…

— Саян им теперь велел сразу сообщать о всех больных, у него врачи и фельдшера все по деревням непрерывно мотаются. И еще он всех, кто на стройках помочь хоть чем-то может, собрал и сейчас усиленно строит больницы. И дороги: там на всей территории народу всего-то чуть меньше полумиллиона человек на семьсот тысяч квадратных километров, в каждую деревню не то что больницу — фельдшерский пункт ставить смысла нет…

— Это с Кореей?

— Нет, Корея в его зону ответственности не входит. Но и в Корее народу не сказать чтобы много, возможно даже меньше чем у Саяна. Впрочем, там народ более, что ли, организован, если с корейскими вождями договориться…

— Это ты с Никитой обсуди, я тамошние расклады не понимаю. Но слышала, что менталитет у них другой, боюсь, что легко договорится не выйдет. Впрочем, попытка — не пытка.

На этом разговор с Гришей у неё и закончился, но уже через неделю к ней с подобными подкатами пристала уже Оля:

— Катя, вот ты мне объясни, почему мы не можем народ вовремя на Дальний Восток перевезти?

— Я понимаю почему с такими вопросами ко мне Гриша приходит. А вот почему тебе это интересно, я что-то не соображу никак.

— А чего тут соображать-то? Сидят пенсионерки, делать им нечего — вот и трындят о чем угодно. А те выпускники, которые по назначению уехать не смогли, между прочим сидят в общежитиях училищ и техникумов и не дают заселиться тем, кто осенью там учиться только начнет!

— Ну а ко мне ты чего пристаешь? Есть Гриша, у него целый комитет эти проблему решает…

Разговор состоялся на кухне у Кати-старшей, где уже давно все «московские пенсионерки» собирались на обед, и где они действительно «трындели», обсуждая постоянные (и в основном приятные) изменения «окружающей действительности».

— Я пристаю потому что ко мне пристает Велех, которому уже трудно расселять новых учеников и студентов. А вот что ему ответить, я не знаю. Ну да, про проблемы с локомотивами я в курсе, но неужели ничего нельзя с выпускниками поделать? У нас же разных строек дофига, где народ поработать ударно сможет — так почему бы быстренько планы не скорректировать? Кать, — она обратилась к старшей сестре, — может ты с Гришей поговоришь?

— И о чем? Я-то про транспорт знаю лишь то, что он есть.

— Ну, скажешь ему что тебе строителей где-нибудь не хватает… в смысле, что какие-то стройки можно как раз ускорить с помощью дополнительной рабочей силы. Я вообще не понимаю, зачем нужно столько народу срочно на восток отправлять? У нас других мест им поработать нет? Или мы решили тут лебенсраум устроить?

— Вот учишь молодежь, учишь, а в результате как были они дураками, так и остались, — неожиданно в разговор включилась Брунн. — Оля, ты где таких слов-то нахваталась?

— Прочитала где-то. А что? Как раз слово подходящее к ситуации, ведь мы сейчас именно жизненное пространство на востоке столбим, разве нет?

— Ну я же говорю: дураками и остались. Оля, мы не захватываем жизненное пространство, мы не даем в тех краях угнездиться аду на земле. Русская цивилизационная идея в корне отличается от лебенсраума, мы не захватываем территории для себя, мы помогаем жителям этих территорий построить счастливую жизнь.

— Ага, как у огузов…

— Мы, между прочим, огузские племена не завоевывали. Мы всего лишь надавали пинков тем, кто хотел нас пограбить, а если уж совсем дотошными быть, то не дали им пограбить жителей Гардарики. Объяснили, что нас и наших друзей грабить — это плохая идея, а вот жить с нами в мире — идея хорошая. А еще более хорошая идея — попробовать жить как мы живем, и наладить такую жизнь мы им теперь помогаем. В меру наших возможностей помогаем, причем никого не заставляя жить как мы. Хотят — живут по-нашему, не хотят… Вот только без направляющих пинков у них не было возможности — я про простой народ говорю — увидеть как это жить по-нашему. А после пинков они и увидели, а многие даже и попробовали — и им понравилось.

— Понравилось? И мы из-за этого на южной границе держим почти тридцать тысяч гвардейцев?

— Мы гвардейцев там держим чтобы те, кому это очень не понравилось, не мешали жить тем, кому понравилось. Зато на постройку Большого Ишимского канала разных огузов пришло больше пятнадцати тысяч человек. Взрослых мужиков, и пришли они со своими семьями, с женами и детьми. Которым действительно очень нравится, что можно каждый день есть до сыта и что у них дети не болеют и не мрут.

— А зачем нам там столько народу? Я в газете вроде читала, что на стройке БИК работает больше сотни роторных канавокопателей. А если нам Сашка не наврал, то один канавокопатель заменяет две с половиной сотни землекопов…

— Заменяет. Но там нужно выкопанную землю еще и оттащить подальше. Примерно сто двадцать тысяч… то есть миллионов кубов земли, двести пятьдесят миллионов тонн. Землю там перевозят поездами по узкоколейкам, но рельсы там приходится перекладывать с места на место практически каждый день. Каждый день перекладывать почти шестьдесят километров рельсовых путей, и вот для этого лишние рабочие руки становятся очень не лишними.

— Ну выкопают они этот канал, работа закончится — а они будут и дальше хотеть есть от пуза каждый день…

— Гриша собирается уже на Иртыше каскад ГЭС строить. А это еще лет на десять народу выгодной творческой работенки добавится. А когда эти ГЭС заработают, то уже дети этих огузов…

— Ладно, я поняла. Но куда мне девать все же тех ребят, которые все же на Дольний Восток не поедут? В смысле, что мне Велеху-то посоветовать?

— Оль, — внезапно поинтересовалась Катя-старшая, — а зачем тебе вообще что-то Велеху советовать? Он же министр образования, а ты сейчас всего лишь пенсионерка. Мы зачем всех этих детишек учили, чтобы до конца жизни им сопельки подтирать? Пусть сами решают что им делать.

— А мне может быть не хочется, чтобы