Холодное блюдо - Павел Ганжа

Алкоголь выветривался, и, дабы избежать ненужной рефлексии, сомнений и прочих психологических напастей, требовалось немедленно получить полную и подробную информацию об убийстве и убийцах. Используя расхожий жаргонизм, "расколоть" бандита. Расколоть очень быстро, пока он не стал до такой степени сам себе отвратителен, что возникнут рвотные позывы. А более эффективных методов экстренного получения сведений, чем пытки и запугивание, человечеством еще не придумано. Можно еще, конечно, вспомнить то ли придуманные писателями, то ли реально существующие "сыворотки правды", но где их взять простому смертному, не являющемуся героем шпионского романа или сотрудником спецслужб?

Реальная альтернатива этим проверенным столетиями методам отсутствовала. Осознавая данное обстоятельство и одолев вялый внутренний протест против собственной бесчеловечности и кровожадности, Артем продолжил "воспитательную работу".

– Может, тебе руку отрубить? Или причиндалов лишить? Чтобы не размножался, не увеличивал количество насекомых на Земле.

Бандит отчаянно замотал головой.

– Не хочешь? – изобразил удивление Стрельцов.- Так и быть, оставлю хозяйство в целости. Я же не садист и не зверь лютый, понимание имею. Однако за несоблюдение правил наказать тебя должно. Социалистический принцип неотвратимости наказания и прочее…Идея! – Острие ножа взмыло вверх. – Второй мизинец явно лишний. Вот его я и отрежу. Для симметрии. И гуманно, и поучительно…

Бандит уже не мотал головой, он извивался ужом, корчился, словно припадочный, и безуспешно старался заползти под ванну. Не обращая внимания на корчи и поползновения, Артем оседлал Величева, зажал его голову локтем и попытался схватить и отогнуть мизинец на правой руке. Где там… Пленник, прикованный, привязанный и в значительной степени лишенный подвижности, начал изгибаться и трястись столь неистово, что подбрасывал взгромоздившегося сверху "наездника". "Наездник" же в укротители диких мустангов не рвался, и скачка на стреноженном, но необъезженном "скакуне" его не вдохновляла. Дабы урезонить распоясавшегося пленника, Артем дважды ткнул его ножом. В правое плечо.

Утихомирить настоящего мустанга… ударами шелковой нити или словесными увещеваниями было бы наверняка легче. На футболке Величева проступили темно-багровые пятна, но он не успокоился, наоборот, еще активнее задергался и засучил "копытами". Вернее, одним копытом, поскольку второе было прочно привязано к ножке ванной.

– А ну тихо!! – прикрикнул на "скакуна" Артем, но с тем же успехом он мог кричать на работающую мясорубку.

Пришлось сменить тактику. Стрельцов завалил "коня" на левый бок, наполовину затолкав его в то место, куда он рьяно стремился – под ванную, затем уперся в шею коленом и стал нащупывать вражеские перста. Полностью обуздать "скакуна" не удалось, но до правой кисти неприятеля Артем с грехом пополам добрался, вывернул ее, ухватил мизинец, прижал к трубе и взмахнул своим палаческим орудием.

Мимо. Еще один взмах.

Снова промах. Лишь лезвие заскрежетало, соприкоснувшись с металлической трубой.

С третьей попытки Артем попал. Однако лишь немного надрезал мизинец, лезвие углубилось в плоть на доли сантиметра. Опасаясь из-за тряски попасть по собственным пальцам, он ударил слишком тихо и аккуратно. Казалось, что в исходном положении: частично под ванной, прикованный и привязанный, а также придавленный девяноста двумя килограммами (хорошо, после ранения – минус полпуда) живого веса, сильно корчиться и изгибаться категорически невозможно, но после этого удара пленник значительно увеличил интенсивность движений и амплитуду колебаний свободной правой ноги. А в дополнение принялся колотить затылком по локтю. Что характерно, не по своему локтю, а по Артемову. И хотя черепушка бандита, безусловно, страдала больше локтевого сустава Стрельцова, долбежка…действовала на нервы и доставляла неприятные ощущения.

Плотина, сдерживающая волну эмоций, уже потрескивала, комок тошноты полз по пищеводу по направлению к горлу, и Артем, плюнув на аккуратность и точность, убрал подальше свою руку и рубанул тесаком. Рубанул от души, не глядя и не выбирая, куда придется.

Попал удачно, только…пальцы в стороны полетели. Скорре всего, относительно удачности удара у бандита имелась собственная точка зрения, но его никто не спрашивал. Да и вряд ли он что-нибудь сейчас сумел бы сказать.

Едва нож завершил свой полет, лязгнув уже не по батарее, а по настенному кафелю, Величев прекратил корчиться и замер. Артем слез с пленника, опустил нож в раковину и умылся. И вроде в крови не испачкался, но вдруг захотелось помыть руки. Мелькнула то ли язвительная, то ли безумная мысль о том, что он так все лимиты на воду хозяину квартиры изведет. Вплоть до отключения. Смочив ладони, Артем присел возле пленника. Бандит лежал, не шевелясь, и неотрывно смотрел остекленевшими глазами куда-то в угол. Проследив за направлением его взгляда, Стрельцов увидел валяющиеся на полу два окровавленных обрубка. Ком тошноты мгновенно преодолел пищевод и достиг горла. Его едва не вырвало. К дипломированному психологу ходить не надо: на роль мстителя и палача Артем явно не годился.

От полного позора Стрельцова спасла необходимость оказания бандиту медицинской помощи. Требовалось остановить кровь, а то негодяй, не дай бог, в ящик сыграет. Стараясь не смотреть в угол, где лежали отрубленные пальцы, Артем взялся за бинты и йод и приступил к исполнению уже другой роли – добровольного медбрата. Пока бинтовал раны, выяснилось два обстоятельства: во-первых, хотя глаза бандита оставались открытыми, тот пребывал в глубоком ауте (когда случилась потеря сознания, Артем и не заметил), а во-вторых, последним ударом Стрельцов отрубил не пальцы, а…палец. Большой палец правой руки, точнее – фалангу. По крайней мере, у Величева не хватало двух фаланг на мизинце левой руки и одной фаланги на большом пальце правой. Некоторое недоумение поначалу вызвало наличие двух обрубков в углу, но затем Артем вспомнил, что именно туда швырнул удаленный в ходе предыдущего усекновения перст, и оно рассеялось. Разлетавшиеся после удара во множественном числе пальцы, надо полагать, привиделись.

Что привиделось Величеву оставалось загадкой, но пока Артем ворочал тяжеленную бандитскую тушу, держал пальцы, бинтовал их и безжалостно заливал йодом, мерзавец даже не вздрогнул. А йодом открытую рану обрабатывать, это не примочки на синяки ставить – любой стоик от боли взвоет громче лишенного любимого лакомства слона. Тут же оба пальца – сплошная рана. Поэтому то, что Величев на варварскую "заливку йодом" никак не прореагировал, свидетельствовало о глубине беспамятства. А что послужило причиной "коматоза", слабые бандитские нервы и склонность к обморокам или обильная кровопотеря, Стрельцова волновало мало. Жив, и славно, если жив.

Перевязка благополучно завершилась, кровь текла менее интенсивно, однако пострадавший в сознание так и не пришел. Впрочем, судя по ровному дыханию, безвременная кончина от полученных телесных повреждений и психологических травм Величеву не грозила.

Появилась возможность передохнуть, собраться с мыслями, но самозваному медбрату стало не до отдыха. Артему вдруг резко подурнело, он понял, что неотвратимо, катастрофически быстро трезвеет. Появились злость и гадливость. Причем сломавшие алкогольную преграду чувства были направлены не только на поверженного бандита, но и на себя любимого. Более того, отвращение к самому себе и собственным поступкам нарастало, снежным комом. Другой ком, тот, который полз из желудка по пищеводу, стоял уже даже не в горле, а где-то под языком.

– Отребье, подонок, негодяй, так ему и надо, – шептал под нос заклинания Стрельцов, но они магического эффекта не имели, и совесть не успокаивали. Как Артем ни уговаривал себя не забывать о том, что Величев – никчемная тварь, недостойная высокого звания "человек" и вполне заслуживающая не только отрезания пальцев, но и кастрации, да и не голову он же бандиту отсек, убедительные с любой точки зрения доводы пропадали втуне. От мясницкой составляющей процедуры "допроса" его мутило.

Случайный взгляд, брошенный в угол ванной комнаты, прорвал плотину. Прорвал во всех смыслах. Стрельцов подскочил к раковине и изверг из себя…содержимое желудка. И еще разок изверг. Желудок существенно облегчился, но, к сожалению, легче не стало, обосновавшийся в горле ком никуда не исчез, не говоря уже о гадливости.

Ни периодическое метание фарша, ни занятие самоистязанием в намерения Артема не входили, в связи с чем на повестке дня встал в полный рост вопрос о возвращении удобоваримого самочувствия. В противном случае закончить "допрос с пристрастием" он не сподобится. Бутылка водки или коньяка со стопроцентной гарантией приведут его в норму. Простите, не в норму, атрофия чувств, "эмоциональная тупость" никоим образом не может считаться нормой. В то интересное состояние, в котором море по колено и горы по плечу. И в котором он не будет блевать от одного вида отрубленных человеческих конечностей. Им же самим отрубленных. И не конечностей даже, а так, малозначительных частей тела.