Афанасий Фет - Михаил Сергеевич Макеев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
ПУБЛИЦИСТ
Хозяйство не только отнимало у Фета почти всё время и множество сил. Труды, тревоги и заботы радикально меняли его отношение к миру, в том числе к природе, всегда служившей ему источником вдохновения. «Я люблю и очень люблю природу, но мне теперь, в настоящее время она только пугало. Я иначе, чем ты, смотрю на заходящее солнце. Я или жду, или боюсь дождя. Пруд у нас теперь в саду разлился и горит, как зеркало, а я боюсь, чтобы эта излишняя красота не разорвала моей недоконченной плотины»410, — писал Фет В. П. Боткину 12 сентября 1861 года. Для поэзии, таким образом, не было не только времени, но и, так сказать, основания. Фет не писал лирики три года (малочисленные стихотворения, созданные с 1860 по 1863 год, имеют характер написанных «к случаю»).
Однако полностью Фет с литературой не порывает. Новое отношение к природе как к объекту не созерцания, а «хозяйствования» вместе с ощущением обретения нового социального положения принесло вдохновение другого рода: только закончив свой первый сельскохозяйственный цикл, длившийся от весны до поздней осени, в декабре 1861 года Фет садится за стол и с увлечением пишет цикл очерков под названием «Из деревни. Заметки о вольнонаёмном труде». Разделённые на две части, эти очерки были оперативно напечатаны в «Русском вестнике» в мартовской и майской книжках 1862 года. Возможно, Фет был доволен результатом и решил писать продолжение. Примерно в то же время он снова делится своими впечатлениями от второго, удачного хозяйственного года в цикле, который получил более краткое название «Из деревни» и был опубликован снова в «Русском вестнике» — в первом и третьем номерах за 1863 год.
В то время такого рода записки и очерки печатались охотно и читались жадно: крестьянская реформа только-только началась, и происходившее «в деревне» чрезвычайно интересовало образованную публику. Вопрос, чем отличается хозяйство, ведущееся на основе наёмного труда, сменившего труд подневольный, и насколько оно вообще возможно в России, был одним из животрепещущих. Читатели ждали подробностей, и фетовский цикл предоставлял их в изобилии: в нём масса цифр и расчётов, соображений о выгодности того или иного способа землепользования, об оплате вольнонаёмного труда, об отношениях с крестьянами. Автор подробно рассказывает о трудностях, с которыми в качестве начинающего землевладельца столкнулся и в отношениях с работниками, и в борьбе с природой и техникой. Избегая «лирики» и «красоты», Фет повествует о своей хозяйственной деятельности живо и занимательно — не как поэт, а как землевладелец, готовый поделиться опытом, стремящийся предостеречь желающих пойти по его пути от тех ошибок, которые сам допускал, указать на трудности, которые ожидают «фермера» в новых условиях, предложить способы решения практических вопросов. Цикл был задуман не просто как литературное изложение фактов, но как публицистическое произведение; автор, ранее аполитичный, вступал в битву, кипевшую вокруг обсуждаемых им проблем, основываясь вовсе не только на собственном опыте ведения хозяйства, но и на тех наблюдениях и мыслях, которые накапливались у него при общении с либералами из прежнего «Современника». Если в разговорах с ними его суждения прорывались в виде разрозненных, раздражавших их «дерзостей» и «парадоксов», то теперь они сложились в столь стройную систему, какой никто из друзей, считавших Фета недалёким «энтузиастом», от него наверняка не ждал.
Очерки написаны не просто от лица землевладельца, но прямо с точки зрения представителя этой социальной группы, к которой Фет теперь себя причислял и интересы которой готов был отстаивать не просто как законные, но и как совпадающие с интересами России. Уже в этом можно видеть прямую полемику не только с радикальной публицистикой «Современника» и «Русского слова», отстаивавшей интересы крестьянства, чей труд объявлялся ими единственным источником национального богатства, но и с приятелями-либералами — Тургеневым, Григоровичем и прочими, — как давно понял Фет, по своей легковесности и склонности к фразёрству не желавшими действовать в интересах своего сословия. Сама опора «исключительно» на факты, на практику противопоставлялась свойственной, как представлялось Фету, и радикалам и либералам опоре на «общие принципы», абстракции вроде идей свободы, равенства, просвещения, которые он всегда считал не имеющими никакого отношения к реальной общественной и тем более хозяйственной жизни. 19 ноября 1862 года, в разгар работы над продолжением цикла, он писал Толстому: «...Наших дуботолков ничем не проймёшь. Им фразы нужны вроде достоинство человека, достоинство труда, женщины, прогресс. Этакие, подумаешь, новости открыли! “А тебе какое дело?” Великое — у меня от этих фраз кухарки нет»411. Его собственные убеждения, утверждает он, порождены не абстрактными принципами, но собственным, часто горьким, опытом.
Готовностью отстаивать простые экономические интересы средних и крупных землевладельцев вызваны многие фетовские утверждения, как будто специально предназначенные для того, чтобы шокировать значительную часть российской интеллигенции. Описывая русского сельского наёмного работника, недавнего крепостного крестьянина, Фет говорит о нём как о невежественном, недобросовестном, скорее ленивом, не признающем чужой собственности, склонном к пьянству и не стремящемся к улучшению своей жизни с помощью труда и экономии. При этом автор совершенно не склонен его «жалеть» и оправдывать, объяснять его недостатки рабским положением, в котором тот находился. Для него эти качества — помеха для эффективного ведения сельского хозяйства, а значит, и для благосостояния государства и нации.
Самой главной всеобщей проблемой, препятствующей развитию «правильного» вольнонаёмного груда, Фет считает отсутствие уважения к закону, более широко — отсутствие законности в русской жизни, которой управляют «обычаи» и «силы». На этих началах благополучно стояла крепостническая Россия, но не может стоять Россия свободная: «Всякая законность потому только и законность, что необходима, что без неё не пойдёт самое дело. Этой-то
